Рассказы бабушки Тани о былом - Валентина Гончаренко

— Родные наши труженицы… Спасительницы наши… Спасибо вам, святые наши заступницы… От всего фронта….От всей великой страны!.. Мы победим непременно! Вернемся к вам с победой…

Его гимнастерка спереди и сзади покрылась мокрыми пятнами — следами бабьих слез.

Даже в таком порыве взаимной признательности и растроганности капитан краем глаза заметил нивесть откуда взявшийся и стоявший в сторонке металлический крест. Пожимая напоследок руки бабам и пряча покрасневшие глаза, он, наконец, вырвался из их кольца. Ему удалось заранее увести начальство и тех, кому не следовало видеть, как в ногах беспартийной большевички, стахановки колхозных полей установят этот символ православной веры.

Пундык не согласился со смертью жены. Он не принял смерть как смерть, для него Маланья осталась живой и постоянно находилась рядом. И на работе и дома, он ее видел, а другие — нет. Наотрез отказался поселиться у кого-либо из дочерей и не разрешил никому из них переехать к нему. Сестры бегали к отцу, чтобы подоить корову, состряпать поесть и прибраться в доме. Их набеги раздражали старика, не переносил он даже присутствия внуков, которым раньше был очень рад. Уединялся, почти ничего не ел, а перед Новым годом перестал ходить на работу. В столярке его заменил фронтовик, комиссованный по ранению. Пундык днями не выходил из дому, совершенно забросил хозяйство, случалось, забывал и печь протопить. Поседел, опустился, зарос белой бородой. Сидит за столом в горнице и молчит.

Оказалось, оставшись один, он вел бесконечные разговоры с Маланьей. Их случайно подслушала его младшая дочь, прибежавшая к отцу в свободную минуту. Раздраженный ее появлением, он вышел, а когда вернулся, не заметил, что она в закутке за печкой чистит картошку. Сев на привычное место за столом, чуть наклонился, будто хочет обратиться к кому-то, сидящему напротив. Дочь с ужасом услышала, что отец заговорил с матерью. Называя ее ласково, как в молодости, "серденько", он сказал, что на улице подмораживает, спросил, не холодно ли там, в гробу, велел потеплее одеваться и не ходить босиком по снегу, долго ли до греха… Беспокоился, как там сын, прошлый раз говорила, что стали реже видеться… Молодой, конечно, ему нужна другая компания… Проклинал себя, зачем в тот день поехал к мельнику, пошли бы вдвоем, и беды не случилось бы… Случилось, так случилось, и ничего уже не исправишь… Жаловался на дочек, надоевших своими заботами, а сварить толком не умеют, ему кусок в горло не лезет, а они: "Ешьте, тату, пейте, тату!" Рассказал колхозные новости: прошло отчетно-выборное собрание, председателя покритиковали и оставили еще на год, агитировали на военный заем, дескать, быстрее одолеем врага, подписался за себя и за Маланью… Что делать, нужно, так нужно… Заматерился, вспомнив, что о Маланье никто слова не сказал, даже завалящей благодарности не объявили… Капитан воюет, а другим бай дуже… Жаль, если и капитан погибнет, такие люди должны жить… Редкой души человек, справедливый, не то, что некоторые…

Дочка слушала, загоняя в горло рвавшийся наружу крик и не имея сил сдержаться, выскочила к отцу:

— Что вы делаете, тату! Нельзя же так! Дайте маме покой, не мучайте ее! Вам нельзя быть одному! Как хотите, сегодня я здесь переночую, а завтра после работы совсем перейду… В церковь схожу, к батюшке…

— Ты злякала маты! Геть витсиля! — визгливо и противно закричал Пундык, схватил дочку за плечи и с ожесточенной злостью стал выталкивать на улицу. Она вывернулась из его рук, сорвала висевшую у порога фуфайку и ринулась вон. Пундык долго еще ругался в темноту, стоя на пороге раскрытой двери.

Рано утром следующего дня обе сестры пришли к отцу для решительного разговора. Дверь распахнута настежь, хата выстужена — и никого… Смутная бороздка следов вела от дома, через сад и дальше, к холму, где находилось кладбище. Томимые тяжким предчувствием, они заспешили по этим следам.

Запорошенный снегом, без шапки, отец, распластавшись, лежал на могиле их матери, сжимая в вытянутой руке теплую вязаную кофту. Так и закаменел.

Третий рассказ

НЮШКА

В голодный тридцать третий год к нам в Среднюю Азию понаехало много народу из европейской части России. Приехала семья Тименко — отец с матерью, четыре сына и две дочки. Они поселились во второй половине колхозного дома, в котором жила наша семья. Странные люди, вроде русские, но говорят, смешно коверкая слова, будто балуются. Их отец и трое детей — внешне типичные русские, а мать и трое других детей — типичные азиаты с узкими глазами. А фамилия украинская!

С Нюшкой, старшей из девочек, мы подружились. Тименчиха сказала, что мы одногодки, поэтому первого сентября я повела ее в третий класс, в который перешла сама. Наша учительница Юлия Антоновна, в этот день особенно нарядная и красивая, не произвела на Нюшку никакого впечатления, скорее вовсе не понравилась, так как приняла Нюшку, как всех, не выделила ее как новенькую. Самолюбие Нюшки было задето. Огорчения прибавили ребята, с первых минут встретившие ее насмешками. Подавляющее большинство школьников были детьми выходцев с Украины, между собой они говорили по-украински, но в одежде соблюдали форму. Для девочек — белая кофта и темная юбка. Нюшка тоже так оделась, только очень несуразно: в длинную сборчатую юбку из черного сатина и белую в синий горошек выпущенную сверх юбки бабью кофту. По-видимому, этот наряд сшили в какой-то затерянной среди болот и лесов деревеньке, где такое носят не только старухи… И говорила Нюшка тоже несуразно, употребляя слова, о смысле которых мы догадывались с трудом: яна, ен, таперча, ня пойду, сказыват, пярясягну… Ее передразнивали. Нюшка не оставалась в долгу — зло дралась каждую перемену, гоняясь за обидчиками. С каждым в отдельности она справлялась легко, но с нею схлестывались группами и колотили нещадно. Нюшка терпела, не жаловалась.

В тот первый день Юлия Антоновна задержала нас после уроков, чтобы записать данные для оформления личного дела Нюшки. Когда учительница спросила, как ее зовут, подруга ответила: "Нюшка".

— Это как кличка, — поправила ее Юлия Антоновна. — Твое имя — Аня, Анна… Знаешь это?

Нюшка потупилась и смолчала. Тогда учительница обратилась ко мне:

— Таня, назови подругу по имени и спроси у нее о чем-нибудь.

Я ляпнула невзначай:

— Нюшка, как теперь тебя называть?

Не отвечая, она пулей выскочила за дверь. В классе для всех она осталась Нюшкой, только Юлия Антоновна называла ее Аней, что усугубило неприязнь Нюшки к нашей любимой учительнице.

Мы с Нюшкой жили далеко от школы, но занятий никогда не пропускали и не опаздывали. В любую погоду мы в числе первых заходим в класс, шалим до звонка, а кто-то списывает решение задачи, заданной вчера на дом. Нюшка никогда не списывала, но и домашних заданий никогда не выполняла, тетрадок на проверку не сдавала. Умная Юлия Антоновна верно определила причину такого поведения своей ученицы: во втором классе Нюшка не училась. Другая учительница тут же отправила бы самозванку к заведующей школой, чтобы та решила, в каком классе Нюшке учиться. Юлия Антоновна на свою беду пожалела девочку: в третьем классе она выглядит старше всех, а каково ей будет во втором?

Чтобы помочь Нюшке догнать ребят, учительница велела ей оставаться после уроков и заниматься дополнительно. Самолюбивую Нюшку это оскорбило. Дождавшись последнего звонка, она хитро смешивалась с шумной оравой, пригнувшись, шмыгала в дверь и удирала за угол школы. А там полная свобода. Понимая, что Нюшкой руководит страх публичного разоблачения, Юлия Антоновна не вызывала ее к доске, спрашивала только с места и оценок не ставила: поднявшись, Нюшка молчит. Юлия Антоновна пришла к Тименкам домой. Увидев через окно учительницу, Тименчиха выскочила к ней навстречу, остановила у калитки и не пригласила в хату, где царили запустение и грязь. В этот момент появился Тишка, Нюшкин брат. Тут у калитки и состоялся разговор. Юлия Антоновна ушла расстроенная, а Тименчиха потом говорила маме:

— Яна яго уча, ён яе научат.

Это надо было понимать так: " Она его учит, а он ее научает", то есть Тишка такой башковитый, что любой учительнице мозги вставит.

Мы с Нюшкой дружим, она меня не стесняется, поэтому Юлия Антоновна спросила меня:

— Таня, твоя мама разрешит тебе делать уроки вместе с Аней? Вы живете рядом и подруги, вот и занимайтесь вместе…

Мне это польстило. Только зачем спрашивать разрешения у мамы? Учительница главнее мамы. Мама никогда не проверяет, где и с кем я учу уроки, у нее своих дел невпроворот. Да и образования у нее нет, еле читает по слогам. В нашей семье плохих учеников не было. Отец иногда заглядывал к нам в тетрадки, но и у него тоже были дела поважнее наших оценок. Отцовская кузница находилась под одной крышей с нашим домом, и, сделав уроки, мы бежали к отцу помогать поддерживать ровный жар в горне. С шести лет я знала названия всех инструментов, которыми пользовался отец. Знала, где и на какой полке в амбаре, в каком ящике лежат клещи, рашпили, напильники, мечики, коловороты, паяльники, болты, плоскогубцы, гаечные ключи и т. д. Отец коротко бросал: "Огонь!" — и я мигом хваталась за веревку, привязанную к самодельным мехам, дергала за нее изо всех силенок и раздувала горн. Праздных посетителей в кузнице отец не терпел, поэтому Нюшка никогда там не бывала, а на работу к маме мы бегали часто.