Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затруднение было в том, что лоза в сухой и жаркой долине не растет, приходится периодически совершать рейды на горную речку, к мельнице на ее берегу. Из-за дождя со снегом пришлось прогостить у мельника целых два дня. Привез на ишаке несколько огромных вязанок лозы. Вошел в дом — Маланьи нет. Не встревожился. Для нее и праздник — рабочий день. Где-нибудь задержалась, не впервой. Справился с хозяйством, поел на скорую руку. Совсем стемнело. Маланьи нет. Он в контору, там заперто, все разошлись по домам. Он — к председателю, тот сказал, что сегодня Маланью не видел. Наверно, осталась на отдаленном полевом стане. Не пропадет, сторож поделится лепешкой. Только на другое утро Пундык узнал от соседки, что Маланья сразу после митинга подалась в горы за бояркой, захотелось ей порадовать внуков. Обомлел — в долине дождь, в горах — снег! Даже ночь в снегу никто не выдержит, а Маланьи нет третий день.
Пундыки держали в секрете заветное место, где в скрытой от людских глаз промоине росли колючие кусты боярышника с особенно крупными и сладкими ягодами ярко-оранжевого цвета. По сравнению с виноградом боярка — нивесть что: кожица сухая, ломкая, мякоть мучнистая, чуть терпкая, в переработку не годится. Хороша только в свежем виде, внуки подберут за милую душу. По бабьему поверью, эта неказистая ягода "очень пользительная" и взрослым и детям, да и много ее в горах, целые заросли, только добираться до них трудно, ближайшие рощи курды вырубили на дрова. Пундык, прогоняя погибельные мысли, решил сразу идти туда. Дочек не стал тревожить, а попросил помочь знакомого курда, и они вчетвером сразу же отправились на поиски. Двое сыновей курда ушли вперед, старикам сил не хватает за ними поспеть. Парни нашли Маланью там, где предполагал Пундык.
Тощий в сухое время ручеек с прозрачной теплой водичкой, мирно струившийся меж замшелых и скользких камней, после дождей в горах превращался в неистовый мутный поток, который грозно несся вниз, гремя камнями и отрывая глыбы подмытой земли вместе с кустами шиповника и даже деревьями, волочащими за собой длинные корни. За несколько десятков лет безобидная водяная ниточка, взбухая в непогоду, вырыла глубокий извилистый овраг с отвесными стенами и продолжает углубляться.
Маланья без сознания лежала в жидкой грязи под самым обрывом. Босые ноги ее постоянно смачивались ледяными брызгами при всплесках бушующего потока. Лоб так и пылал жаром. Пундык зажмурился, представив, что было бы, если, не дай Бог, она ненароком оступилась и упала в круто завитой водяной смерч.
Видно, она припозднилась, а когда затеялась возвращаться, внезапно повалил снег. Такое в горах случается нередко. На беду, где-то вверх по течению прорвало запруду, и вода валом покатилась вниз, моментально залив промоину, по которой Маланья прошла к кустам боярышника. Путь отрезан. Вступишь в воду — унесет. Вода билась под обрывистыми берегами везде, и лишь там, где каменистый выступ ей не поддавался, образовалась небольшая террасочка, на которую женщина успела взобраться. Поднявшись на носки, руками она могла кое-как дотянуться до верхнего края обрыва, подложить бы камней на полметра под ноги, и можно было бы, ухватившись за крепкий куст, как-то выбраться. К несчастью, до него не дотянулась, а те кустики, что росли по самому краю, не выдерживали тяжести ее крупного тела, выдергивались с корнями. Никакой зацепки для ног не нашла.
Ей показалось, что чуни (шахтерские галоши) мешают, она сбросила их и пыталась пальцами босых ног зацепиться чуть повыше. Тщетно. Каменистый обрыв не уступал. В борьбе с ним она обессилела, промокла, измучилась, в изнеможении села в снег и не заметила, как уснула. Утром не смогла подняться. Снег растаял, и Маланья еще сутки провела в грязной жиже между жизнью и смертью.
Пундык совершенно растерялся. То, сняв фуфайку, закутывал ноги Маланьи, то подсовывал мешок ей под голову, суетился и мешал своим помощникам. Парни наверху быстро соорудили носилки из срубленных жердей и веревок, устлали их своими ватниками и осторожно уложили Маланью, с огромным трудом вытянутую из обрыва.
В больнице, не приходя в сознание, Маланья скончалась.
Хоронили ее непривычно торжественно и многолюдно, с речами на гражданской панихиде, организованной начальством. Все было ново: гора венков, красная подушечка с орденами и медалями, красный флаг с черной траурной лентой над правлением колхоза…
Церемонией похорон руководил парторг, артиллерийский капитан, присланный в колхоз для восстановления здоровья после лечения в госпитале. Срок его пребывания в колхозе подходил к концу, тросточку бросил, ходил свободно, мог самостоятельно влезть в кузов грузовой машины. Он как-то сразу вошел в доверие колхозникам, хотя родом был из Белоруссии, а там другой народ, другие обычаи. Люди, в основном бабы, густой толпой обступили свежевырытую яму, переговаривались вполголоса и плохо слушали, что там говорит начальство. Убитые горем, в слезах, дочки Маланьи и ее сестра стояли у гроба, обнявшись и поддерживая друг друга. Пундык не плакал, напряженно застыв, сердито наблюдал за происходящим.
Последним говорил парторг. Начал он тихо, с болью, с искренним горем:
— Таких, как вы, дорогая Маланья Трофимовна, товарищ Сталин назвал беспартийными большевиками… И мы прощаемся с вами как с боевым товарищем, с которым вместе держали трудовой фронт, чтобы на боевых фронтах не было нужды ни в чем, что необходимо для победы над фашистской нечистью. Но прежде всего мы прощаемся с вами, дорогая Маланья Трофимовна, как с Великой Матерью, символом всех советских матерей, родивших и воспитавших для Родины ее мужественных защитников, в эти минуты героически сражающихся на всех фронтах от Ленинграда до Севастополя и Сталинграда… Вражеская пуля убила молодого офицера там, на войне, она же сразила и его мать здесь, в тылу, за тысячи километров от фронта… Не приди похоронка, не сдалась бы Маланья Трофимовна, не сгинула бы так нелепо и горько. Я не знаю, жива ли моя мать, она осталась на оккупированной территории, в Белоруссии, но когда я смотрел на вас, дорогая Маланья Трофимовна, — голос его задрожал, — я верил: жива моя мама, она все переможет, все преодолеет и дождется, когда я с Победой вернусь в родную хату. Фашист вздумал нас поработить… Нет, не удастся ему это, потому что рядом с нами, солдатами, в бой идут наши матери! В каждом зернышке, выращенном женскими руками, в каждой ниточке из нашего хлопка есть росточек вашего труда, дорогая Маланья Трофимовна, вашей чистой любви к Родине, которую вы и не пытались выразить словами, но убедительно доказали своим самоотверженным трудом и бескорыстной преданностью общему делу… Такую страну, таких людей нельзя поставить на колени, и мы победим! Недолго врагу гулять по нашей земле, остановим и двинем на запад, пока не уничтожим последнего зверя в его поганом логове. Наше дело правое, победа будет за нами! Он придет этот день, день нашей победы, и залогом этому наш труд, наша несокрушимая вера в торжество коммунистических идей и непобедимость советского народа! Прощайте, дорогая Маланья Трофимовна! Мы не забудем вас, неутомимую труженицу, и от лица всех фронтовиков я с сыновьей любовью, — голос его предательски прервался, — целую ваши натруженные, не знавшие отдыха святые материнские руки…
Ловким офицерским движением он опустился на одно колено и поцеловал сложенные на груди руки покойницы. Дочки с воем кинулись к матери и повалились на колени перед гробом, стоявшим на досках. Подоспевшие женщины отвели их в сторонку. Пундык не двинулся с места, не попрощался с женой, только болезненно вздрагивал при каждом ударе молотка, заколачивающего гроб, будто гвозди вбивают ему в душу.
Не успел, поднявшийся с колена парторг, сделать несколько шагов, как на него с ревом налетели бабы, облепили со всех сторон, обнимали, тянули руки через головы подруг, чтобы погладить душевного мужика по голове или плечам в благодарность за сочувствие и сострадание к их нелегкой судьбе, за то, что поднял их обыденный труд в земле и навозе до уровня подвига и назвал его равным подвигу на фронте. В постоянной надрывной, казалось бы, беспросветной работе им не хватало света и тепла. В прощальной речи капитана они услышали, что есть и свет, и тепло, и героический смысл в том, что они делают. Солдаты на фронте чувствуют это на себе. Каждая из баб узнала в голосе капитана родные нотки сражающегося где-то далеко брата, сына, жениха или мужа и тянулась к родному человеку, не стыдясь реветь в голос. От такого натиска бывалый фронтовик сначала растерялся, но потом непроизвольно обнял ближайших и так, медленно поворачиваясь, он брал в свои объятия по две-три женщины сразу, искренне целовал во что придется — платок, щеку, ухо или нос… И при этом горячо и благодарно повторял:
— Родные наши труженицы… Спасительницы наши… Спасибо вам, святые наши заступницы… От всего фронта….От всей великой страны!.. Мы победим непременно! Вернемся к вам с победой…
- Призрак былой любви - Джудит Леннокс - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Чародей - Валентина Гончаренко - Современная проза
- Мамины ложки - Стефани Осборн - Современная проза
- Балетные туфельки - Ноэль Стритфилд - Современная проза
- Вопрос Финклера - Говард Джейкобсон - Современная проза
- Перед cвоей cмертью мама полюбила меня - Жанна Свет - Современная проза
- Женщина на заданную тему[Повесть из сборника "Женщина на заданную тему"] - Елена Минкина-Тайчер - Современная проза
- По ту сторону (сборник) - Виктория Данилова - Современная проза
- АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА - Наталья Галкина - Современная проза