Бойцовская честь - Алексей Макеев

Мурат приходил в себя почти день, к счастью, ничего серьезного он заработать не успел, слишком быстро мы его заметили. Кроме того, у него было невероятно крепкое здоровье. Петрович утверждал, что воспаление легких он просто априори обязан себе заработать, но все обошлось. Вечером к нам заглянул Мишка с еще одним мужиком, как выяснилось – врачом по образованию. Осмотрев Мурата, который в кои-то веки отлепил взгляд от одному ему видимой мертвой точки, врач проговорил:

– Госпитализация не нужна, вовремя вы подсуетились. – Разведя руками, он добавил: – Ну вы, мужики, сами все лучше меня знаете. У вас таких случаев хватает, можете помощь пострадавшему оказать. Единственное – таблеток для поддержания иммунитета ему не помешает попить.

В ответ на слова доктора Петрович еще раз покачал головой.

На следующее утро Мурат попытался уйти. Он встал, сделал несколько шагов и упал. Когда мы его подняли и положили на койку, он прохрипел:

– Я должен домой…

– Сегодня моторашки в город не идут, – покачал головой Петрович, хмуро глядя на бунтаря. – Ты лежи, друг. Просто лежи…

– Не хочу, – упрямо помотал тот головой. – Стыдно.

– Да, стыдиться есть чему, – холодно сказал Петрович. – Особенно не учиться на собственных ошибках. Куда бы ты ушел? До первой лунки?

В ответ мужчина только повел шеей и снова уставился в одну точку.

Следующие два дня Мурат потихоньку восстанавливался. Разговаривал он односложно – отвечая на тот или иной вопрос. Особенно он ничем не отличался – разве только тем, что каждое утро поднимался с кровати и пытался уйти. Я… я не могу описать, почему он это делал, мне кажется, он чувствовал себя неудобно, находясь на попечении незнакомых людей, которые вынуждены о нем заботиться. А так вообще он был мужик нормальный, по крайней мере мне он показался нормальным – в нем чувствовалась сильная личность. И сейчас этот сильный человек не мог осознать себя в новой роли – в роли больного, лежащего на кровати. Он словно стеснялся своей участи, словно хотел убежать отсюда поскорее и чтобы никто не узнал о произошедшем.

На третий день они с Петровичем поссорились. Когда хозяин дома поставил рядом с кроватью Мурата тарелку с куриным супом, тот вдруг сказал:

– Я все оплачу.

– Что? – переспросил Петрович, глядя на спасенного им человека.

– Я оплачу все неудобства, – твердо проговорил Мурат.

– Да что же это такое! – задохнулся от возмущения Петрович и выскочил из комнаты.

– Я все оплачу, – словно заклинание повторил Мурат и спокойно взялся за ложку.

Вот так вот и жили. Странный гость, который чувствовал себя неуютно от того, что стал обузой для нас. Петрович, который был возмущен до глубины души тем, что человек решил ЗАПЛАТИТЬ за то, что тот спас ему жизнь и приютил. Для Петровича это было просто нормально, как помочь подняться упавшему на улице в гололед. Петрович жил по своим законам, и предложить ему деньги за его доброту было все равно что подкинуть деньжат Марии Терезе просто за то, что она такая есть. Петрович – не Мария Тереза, конечно, но в доброте в этом мире он уступал только Льду с Арией, которые вообще смотрели на мир счастливейшими глазами собаки.

На четвертый день, когда мы привычно собрались в зале, Мурат вышел к нам. Бросив взгляд на Алекса, который играл на моем ноуте, на Андрея, который каждый вечер слушал радио, отслеживая новости, связанные с ним, меня, мирно читающего очередную книжку из библиотеки Петровича, он проговорил:

– Меня зовут Мурат Мамедов. Я благодарен вам, я никогда не встречал таких добрых людей. – Бросив взгляд на Петровича, мирно чистящего свое ружье, Мурат заявил: – Семен Петрович, извини, если обидел, предложив деньги. Я никогда не был в таком униженном и беспомощном положении – спасибо. Я вам век буду благодарен.

После чего наступила тишина. Мурат смотрел на нас, а мы на него. Тишину нарушил голос Алекса:

– Петрович, тащи водку. За жизнь разговаривать будем. Самое время, че (вот это «че» он мог бы и не добавлять – хорошо сказал, но на такого дурака, как Алекс, обижаться вообще глупо, испортил момент, ну и ладно).

А вот когда Петрович достал бутылку водки, мне почему-то стало плохо от одного ее вида.

Глава 8

Прокурор Мурат

Все любят истории, когда богатые, влиятельные и знаменитые люди попадают в глупые ситуации. Да что там, даже за просто неудачные и глупые фотографии знаменитостей папарацци получают неплохие деньги. В какой-то мере Мурат оказался именно в когорте тех людей, которые относятся к влиятельным. А еще он оказался заложником собственной гордыни.

Но обо всем по порядку. Алекс разлил водку по стопкам на троих. Я скривил физиономию и отмахнулся, а Андрею даже не предлагали – он только выключил радио на плеере и в компании Льда прислушивался к нашему разговору, хотя вида и не подавал. Когда Алекс, Мурат и Петрович ударили по первой, Мурат выдохнул:

– Я прокурор ЗАО города Москвы.

– Бывает, – кивнул Петрович.

– Сам я из Дагестана, – продолжил Мурат (Полтава скосил глаза и слегка скривил нос – совсем чуть-чуть, но я заметил). – Когда мне было четыре, родители уехали в Москву. Они были актерами – с тех пор я жил в Москве. – Он пожал плечами и замолчал. Было видно, что этот человек не привык рассказывать что-то личное и теперь не знает, как выговориться, а, судя по всему, ему нужно было именно поговорить. Я видел, что он не знает, как подступиться, как лучше начать свою историю.

– Ты продолжай, – с серьезным видом сказал Петрович, разливая водку. Посмотрев на меня, он проговорил: – А ты закусывай. – В подтверждение своих слов он подтолкнул мне банку с огурчиками, которую по поводу намечавшегося разговора велел вытащить.

– Я вообще человек не очень разговорчивый, – проговорил Мурат, крутя в руках стопку.

– Мы заметили, – согласился Алекс, поднимая вторую. – Давай, не скромничай.

После третьей стопки Мурат вдруг высказался:

– Конечно, все совершали преступления. – Он обвел нас взглядом. – Ну все же! Как иначе-то? Давали взятки ментам, воровали по-мелкому на работе, дрались на улице. – На этот раз Полтава слегка повернул голову и внимательно стал смотреть на прокурора, который изливал душу. Выдержав паузу, наш гость проговорил, глядя в глаза Петровичу: – Был у меня случай, когда мальчишку посадили ни за что. Просто за то, что он кому-то не понравился. – Мурат усмехнулся. – Он даже ничего не сделал. Просто какому-то козлу наверху вздумалось его раздавить – и все. – Он обвел сидящих за столом тяжелым взглядом и проговорил: – Раздавили парня. Его нет больше. – Взъерошив черные волосы с едва намечающимися сединками, прокурор продолжал: – Это лет пятнадцать назад было. Я тогда еще в помощниках ходил. Подносил и приносил. А потом что? Спустя пятнадцать лет та же ситуация. Опять кому-то не понравился человечек – даже не мужчина, девчонка – и все. Стала вдруг опасной для общества. – Мурат выпил еще одну стопку и замолчал.

– Это система, – проговорил я. – Пойдешь против – перемелет тебя.

– Я знаю, Коля, – кивнул прокурор и, посмотрев на меня совершенно трезвым взглядом, проговорил: – Я все это знаю. Не иди против течения – погибнешь и так далее. Все это знают и не дергаются, когда не надо. У меня неделю назад отец умер. Восемьдесят шесть лет. – Он покачал головой и горько усмехнулся. – Я всю жизнь прожил в Москве. А в конце жизни он мне сказал на аварском: «Выпущенная стрела назад не возвращается».

– Ну, это… – икнув, начал было Алекс, но Петрович жестом заставил того замолчать.

– Никогда ничего близко к сердцу не принимал, всегда держался своего курса, свято верил, что делаю все правильно, – проговорил мужчина, чеканя каждое слово. – Отец умер и оставил мне только эту фразу. Я понял, что обратного пути уже нет, что потом, лет через тридцать, я точно так же буду держать руку сына и должен буду ему что-то передать, что-то сказать… И тут я понял. – Мурат опустил голову, затем почти весело сказал: – Я понял, что, когда я увижу, что я натворил, мне станет страшно. Натурально страшно, – ухмыльнулся прокурор Западного административного округа города Москвы. – А что я скажу? Не вмешивайся ни во что – сохранишь свою шкуру?

– Каждый сам выбирает свой путь, – подал голос Полтава, скручивая наушники. – Нет?

– Да, ты прав, боец, – кивнул Мурат, даже не посмотрев на Андрея. – У меня эта мысль долго в голове крутилась. Очень долго – пытался придумать себе оправдание, думал, что все можно оправдать. Я долго был в системе – знаю, что оправдать можно даже самого последнего подонка, если для этого есть соответствующая… – он зло ухмыльнулся и подобрал слово, – платформа.

– Себя не обманешь и не оправдаешь, – все так же холодно продолжал Андрей.

– К этому я и пришел, – впервые за все время по-настоящему улыбнулся Мурат. – Меня эта мысль долго долбила день за днем. А потом в один из этих дней мы конторой поехали на базу. Там все были – все те, кто того парнишку раздавил в угоду козлу из начальства.