Параметры риска - Леонид Репин

Но и этого удовольствия, к сожалению, мы не можем позволить себе столько, сколько нужно, сколько хочется: у нас много дел. И главное из них — добыча огня. Эта работа — самая неприятная и изнурительная — уж очень выматывает.

Иногда, после новой попытки, приходится неподвижно лежать на земле, раскинув в стороны руки, медленно, собирая силы. От одной мысик, что надо добывать огонь, паршиво становится. А тут такая жара — мы еще больше размякли, завяли…

Сделали три дырки в доске — Толя держал ее отдельно, берег, словно фамильную драгоценность. Прокрутили эти дырки. Как всегда — ничего. Даже угля не видели! Наверно, по структуре плохая доска.

Хотели отложить, но Толя сказал: "Давайте еще пару попробуем". Согласились. Когда есть такая определенность, когда знаешь, что вот эти — две последние дырки, а потом доску можно забросить ко всем чертям, тогда все-таки легче.

И вот мы снова сели крутить. На этот раз дым был хороший — густой, плотный. Уголь тоже получился отличным. Мы его положили на трут из расщепленной пеньковой веревки, обмотанной сухим кусочком бумаги: получилось внешне некоторое подобие сигареты или скорее самокрутки, "козлиной ноги".

Уголек вопреки обыкновению не гас, а тлел на труте. Мы перенесли его в давным-давно приготовленный очаг, где лежали очень тонко нарезанные стружки, бумага. Одна из стружек затлела, мы поднесли к ней бумагу, и вдруг — я не верил себе! — она, словно нехотя, загорелась.

— Огонь… — сказал кто-то из ребят, а может, я сам, сдавленным голосом.

— Тише, — цыкнул Коваленко.

Но ведь это огонь! Он разгорелся и обдавал нас теплом. Теплом, которое мы сделали, выжали из дерева сами!

Огонь…

Мы сидели и молча, заворожено глядели па это прекрасное пламя. Неужели оно теперь всегда будет с нами?

Володя сбегал за мордухой, в которой нетерпеливо ждали решения своей участи штук пятнадцать рыбешек, и через десяток минут мы их с неописуемым удовольствием ели. Как же вкусны они были — с аппетитно зажаренными бочками… И так изумительно пахли!

Огонь неожиданно очень остро поставил перед нами проблему: где взять достаточное количество дров? Когда смотришь па берег, их кажется много, а когда надо дрова собирать — все почти не годится по разным причинам. Запаса мы никакого не сделали: не хотелось тратить силы, не зная, сумеем или не сумеем добыть огонь.

Мы еще не привыкли к мысли, что теперь у нас есть огонь, уж очень долго мы ждали его, потратили столько сил и испытали столько разочарований из-за него!

Теперь все хорошо. Казалось бы… Но теперь нас заботит будущее огня. Как подумаешь, что придется начинать все сначала, страшно становится…

Будущее огня. Как покормить его, как укрыть от дождя?

Наконец, огонь…

Толя всю ночь сидел на вахте, оберегая огонь. Иногда, переворачиваясь с боку на бок, я видел его силуэта фоне алых тлеющих углей. А в небе сияла луна. Впервые мы видели здесь ее такой яркой. Быть может, свет ее сулит назавтра хороший день?

Так и случилось. Но день был слишком хорош. С раннего утра солнце жарило так, словно спешило прогреть море до самого дна. Над землей сразу появился легкий парок, а туман, лежащий в бухте, быстро стал таять. Он растворялся в воздухе, как тень, исчезая в солнечном свете.

Это очень красиво! Но чувствуешь себя в такой день крайне неважно. С утра, едва встал — полуобморочное состояние: я заметил, что в жаркий, солнечный день самочувствие значительно ухудшается. Все приходится делать с большой затратой сил, через нежелание. Мы уже давно привыкли к тому, что все, или почти все здесь приходится делать против желания.

Подле первого мыса — около километра от нашей резиденции — Володя нашел большой деревянный я видимо, смытый с какого-то судна, набил его досками и обломками деревьев, валявшимися на берегу, положил сверху с десяток устриц, спустил ящик в море и подтолкнул в направлении к нашей бухте. Дальше его понесли течение и легкий попутный ветер.

Через два часа мы полезли в воду — встречать точно пришедшую посылку. Несколько досок из ящика выплыли и заканчивали свой путь самостоятельно, но ни одна не пропала: мы все выловили. Теперь до конца дня на ночь дров, пожалуй, хватит…

Вот что оказалось для меня неожиданным: мы столько дней боролись за огонь, мечтая о нем, как, наверное мечтают о счастье, а он, едва появившись, сразу же нас разъединил: мы реже стали собираться все вместе.

Теперь кто-то один вынужден сидеть возле него, двое других должны заниматься делами. Естественно! что дел теперь на одну треть прибавилось.

Толя отдежурил ночь, поел с нами печеной рыбы лег СПЕТЬ. Я несколько часов поддерживал огонь, а Володя вновь отправился на поиски дров.

Теперь мы знаем, что такое настоящий голод. Это такое состояние, когда не хочется есть. Полная апатия! слабость, одышка. Едва встаешь, кружится голова, и иногда кажется: вот-вот упадешь. Ноги ходят с трудом, неохотно.

А пока… Пока мы стараемся сделать все, чтобы хоть как-то разнообразить, облегчить нашу жизнь.

На берегу долгое время валялся большой кусок японской сети. Мы все никак не могли найти ей применение. Пищулин взял ее и соорудил в кустах великолепный гамак. Лежать в нем неописуемо приятно-мягко. Мыто привыкли, что под боком у пас обязательно должен торчать какой-нибудь камень!

На берегу бухты Толя вбил столб и стал на нем делать зарубки, отмечая счет прожитым дням. Невольно у нас получается жизнь по Крузо: Володин гамак, Толин столб. Правда, в нашей с ним жизни больше различии, чем сходства. У него под рукой было практически все, что он мог пожелать. Зато он был один… Хотя судьба постоянно и щедро вознаграждала его за одиночество.

Все заботы сейчас — возле огня. Я заметил, что каждый из нас обращается с костром по-своему. И характер в этом проявляется тоже.

Володя выбирает полено побольше, потяжелее, и, почти не глядя, бросает его в огонь, разрушая сложившийся в углях порядок. Кажется, он делает это небрежно, но огонь ни разу еще не задохнулся от столь вольного с ним обращения.

Толя крупные полешки никогда не кладет — экономит хорошие дрова до того времени, когда без них обойтись будет нельзя. Он подбрасывает сухонькие веточки, ломкие ветви из леса. Кладет их в огонь всегда осторожно, иногда втыкая ветки в виднеющийся красный просвет — поближе к огню. Делает это очень аккуратно и тщательно.

А я обращаюсь с огнем почти как с живым существом: боюсь его запугать, боюсь закормить. Но и приручить его совсем мне не удается. Я кладу то поленья побольше, то Толины ветки, стараясь, чтобы пламя не пряталось в углях, но и слишком мощным тоже не делалось. Крупное животное трудно прокормить: ему нужно больше еды.