Параметры риска - Леонид Репин

Если же взять общий тоннаж погибших судов за это время, то окажется, что за последние четыре года он вырос почти вдвое.

Остается добавить, что, естественно, чем больше судно, тем больше, как правило, его экипаж. Стало быть, объективно получается так, что именно сейчас, в наши дни, на море терпит бедствие особенно много людей. Хотя бы потому, что судов, бороздящих моря и океаны, с каждым годом становится все больше и больше.

Для того чтобы помочь этим людям, чтобы доказать: в море можно жить, и совершал свой эксперимент Ален Бомбар. И он доказал это.

Мы же хотели показать, что даже на пустом, необитаемом берегу, без всяких — решительно без всяких — средств для добывания пищи, без специальной одежды, без огня, что в этих условиях при самом худшем варианте, человек, не обладающий специальной подготовкой и знаниями, может и должен выжить. Мы верили, что даже с голыми руками сумеем добыть себе пропитание.

Настало время и более полно представить моих товарищей. Владимир Пищулин — московский инженер. Когда я предложил ему составить компанию в таком эксперименте, он с радостью согласился и даже отложил поездку в Ригу — к брату, которого очень давно не видел.

Анатолий Коваленко — кандидат технических наук, доцент МВТУ имени Н. Э. Баумана. Его не остановило и то, что как раз в это время сдавался в набор собственный научный труд — монография, и ему, в общем-то, надлежало оставаться в Москве. Он не остался.

Был с нами и еще один человек, о котором я не говорил, но теперь не могу не сказать. Собственно, он был не с нами, а на пограничной заставе, за много километров от нас. Это наш милый доктор, как мы его называли, Алексей Герасимович.

Две недели до эксперимента он водил нас по разным и врачам, сам как психолог одолевал всевозможными тестами. И, кажется, отчаянно завидовал — конечно, по-доброму- когда мы отбывали на необитаемый остров.

Связь была односторонней, исходящей только от нас. Мы не знали, принято паше сообщение или нет. Так что ощущение психологической изолированности на острове не нарушалось. Но, оценивая медицинские данные, Алексей мог более или менее уверенно контролировать общее состояние своих подопечных.

Интересы же самого Алексея как специалиста лежали целиком в психологии. Его интересовали взаимоотношения в нашей группе, наша приспособляемость к внешним условиям и многие другие психологические аспекты…

Послесловие

Спешу сразу объяснить: фотоаппарата у нас с собой не было. Снимать я мог только после того, как за нами пришел корабль. Я одолжил аппарат и сделал несколько снимков буквально за десять-пятнадцать минут до того, как покинуть наш остров.

В принципе мы могли бы взять с собой фото- или киноаппарат, но решили не брать. И вот почему: фотоаппарат-это огонь. В первый же солнечный день мы бы вывернули объектив и получили сильную линзу. Ну и потом потерпевшие кораблекрушение вряд ли спешат прихватить с собой фотокамеру. Думаю, их заботит в тот момент что-то другое.

Как же он красив, наш остров, когда глядишь на него с моря!

Две мохнатые зеленые сопки — мы блуждали в лесу, их покрывающем…

Маленькая, уютная бухта — здесь мы ловили креветок и здесь же, на ее берегу, добыли огонь…

Дальше, за выступающим скальным мысом, где купались, ловили камбалу, — большая, обширная бухта с пологим песчаным берегом. Здесь встретили нерпу…

У северной оконечности острова под высоким отвесным обрывом — груды гигантских камней, где лежали, отдав себя ветру и солнцу… С этих камней наблюдали касатку…

Кекуры, каменные столбы, торчащие из моря, будто пальцы, указующие в небо…

Так знакомо нам все, так уже дорого!

И вот теперь, стоя на борту корабля, мы видели, как остров наш отдалялся, становился меньше и меньше, застилаясь туманом, словно бы погружаясь в пучину…

Стальная палуба мелко дрожала у нас под ногами, и мы испытывали странное чувство, которое иногда испытываешь, стоя рядом с большой, мощной машиной. Вот и вернулись мы в наш привычный, обыденный мир, где рядом с человеком обитают механизмы. И еще неизвестно, чей это мир больше: каш или их…

У каждого человека на борту корабля были свои дела — никого нельзя увидеть без дела, — и только мы трое слонялись, привлекая всеобщие взгляды, не зная, где и как встать, чтобы никому не мешать. Худые, заросшие люди, очень усталые внешне, в грязной, мятой одежде…

Командир пригласил к себе в каюту, спросил: "Есть-то вам можно?"

— Можно, можно! — В один голос ответили мы, хотя, по правде сказать, толком этого не знали. Пищулин и Коваленко смотрели на меня так, словно боялись, что я вдруг скажу им: «Нельзя». Очень уж хотелось горячего супа, которым пахнуло из камбуза.

— Руки вымыть не желаете? — спросил командир. Ну вот началась цивилизованная жизнь: перед едой они моют руки…

Я подошел к умывальнику, склонился над ним, взял кусок туалетного мыла. Пахнет, надо признать, неплохо… Намылил ладони, ощущая приятную свежесть, машинально поднял голову и отшатнулся.

Из зеркала на меня смотрела чья-то страшная рожа-заросшая густой щетиной, со спутанными волосами, с кожей, местами слезавшей клочьями, к усталыми, воспаленными глазами.

Я сразу же резко оглянулся, чтобы увидеть, кто это так неслышно подошел ко мне сзади. Но нет никого. Я был в каюте один. И только теперь я понял, что испугался себя и себя увядел в зеркале.

Любопытная вещь: товарищи изменились не меньше меня, но эти изменения происходили в них постепенно, — у меня па глазах, я привык к ним. Себя же не видел долгое время, Я знал себя таким, каким был всегда, а увидел другим и стал для себя самого совершенно чужим.

Хорошо, что в эту минуту не видели меня мои дети…

Потом мы ели горячий — только-только с плиты — флотский борщ: ароматный, пахучий, вкуснее которого не могло быть ничего на свете.

В Нерпе, на пирсе, нас встречал один Алексей. Обнял, оглядел внимательно каждого и сказал: "Похудели сильно, ребята…" Почему-то это получилось у него довольно жалостливо.

Спать легли на чистых, мягких кроватях в гостинице для рыбаков. И эти кровати, лежать на которых невыразимо приятно, стали для нас очередным подарком цивилизации.

В ту ночь я спал крепко и не видел никаких снов.

Ну вот все и кончилось. И хорошо, и грустно немного. Оглядываюсь назад, подвожу для себя некоторые итоги.

Во всех отношениях мы ничем не отличались от людей, потерпевших кораблекрушение. Но, с другой стороны, одно очень важное обстоятельство нас различало: мы знали, что нам не дадут погибнуть. Это эксперимент, а другим эксперимент быть не может.