Предпоследняя правда - Филип Дик

— И где же он? — спросил доктор.

— Со мной, — ответила Эди. — Как всегда. Вы разве не знакомы с Биллом?

Тяжело вздохнув, Бонни сказала:

— Воображаемый товарищ по играм.

— И никакой он не воображаемый, — возразила ее дочь.

— Ну ладно, ладно, — раздраженно сказала Бонни. — Настоящий. Познакомьтесь с Биллом, — обратилась она к доктору Стокстиллу. — Это брат моей дочери.

Немного помолчав, и, видимо, сосредоточившись так, что лицо ее при этом напряглось, Эди, наконец, сказала:

— Билл рад познакомиться с вами, доктор Стокстилл. Он передает вам привет.

Стокстилл рассмеялся.

— Скажи ему, что я тоже очень рад познакомиться с ним.

— А вон и Остуриас появился, — заметил Джордж Келлер, указывая рукой на приближающегося учителя.

— Со своим ужином, — проворчала Бонни. — Интересно, почему он не учит искать свои любимые грибы остальных? Ведь он же наш «учитель». Зачем тогда нужны учителя? Кстати, Джордж, тебе никогда не приходило в голову…

— Если бы он научил нас, — сказал Стокстилл, — мы бы уже давно съели все грибы. — Он прекрасно знал, что вопрос Бонни чисто риторический. Пусть большинство знакомых и не одобряло увлечения мистера Остуриаса, все уважали его тайное пристрастие. Никто не сомневался в том, что он имеет право хранить свои грибные тайны. Ведь у каждого из них была и своя собственная тайна. «В противном случае, — подумал он, — люди просто не могли бы осознавать, что они по-прежнему живы. Они бы попросту присоединились к подавляющему большинству, к бесчисленным безмолвным мертвецам, могилы которых они попирают ногами, к тем миллионам погибших, которых некоторые считают счастливцами, а другие — несчастными». Иногда ему казалось, что более приемлема пессимистическая точка зрения, и в такие дни он считал погибших счастливчиками. Но пессимизм скоро проходил. Во всяком случае сейчас, стоя в сумерках на крыльце в каком-нибудь футе с небольшом от Бонни Келлер, настолько близко, что мог бы легко коснуться ее, он никакого пессимизма не ощущал… Впрочем, касаться ее, пожалуй, не стоило. «Скорее всего, — прикинул он, — она просто отвесит ему пощечину. Старую добрую оплеуху, звук которой обязательно донесется и до ушей Джорджа».

Он хмыкнул. Бонни бросила на него подозрительный взгляд.

— Прошу прощения, — сказал он. — Замечтался.

К ним, спотыкаясь, бежал мистер Остуриас. Лицо его от непосильной нагрузки побагровело.

— Пойдемте внутрь, — натужно выдохнул он. — А то, как бы не пропустить чтения мистера Дэнджерфилда.

— Послушайте, все это ерунда, — сказал Стокстилл. — Сами же знаете, вернется Милдред, снова войдет в его жизнь и он снова будет несчастен. Вы же не хуже меня знаете книгу… да и все мы ее знаем наизусть. — Его страшно забавляла озабоченность учителя.

— А я и вообще сегодня его слушать не собиралась, — сказала Бонни. — Терпеть не могу, когда на меня шикают особы вроде Джун Роб.

Бросив на нее мимолетный взгляд, Стокстилл заметил:

— Что ж, в следующем месяце можем выбрать главой общины вас.

— По мне так Джун требуется помощь психоаналитика, — откликнулась Бонни. — Слишком уж она агрессивна, слишком мужеподобна. Это противоестественно. Может, как-нибудь заманите ее к себе, да позанимаетесь пару часиков?

Стокстилл ответил:

— Пытаетесь наградить меня еще одним пациентом, да? Но я еще и предыдущего не забыл. — Впрочем, забыть его было трудно, поскольку именно в тот день на Залив была сброшена бомба. «Много лет назад, — подумал он. — Как выразился бы Хоппи, в другой реинкарнации,.

— Вы бы очень помогли ему, — сказала Бонни, — если бы смогли излечить, но, скорее всего, у вас просто нет времени.

— Спасибо, что заступаетесь за меня, — с улыбкой сказал Стокстилл.

Мистер Остуриас заметил:

— Кстати, доктор, сегодня я заметил в поведении нашего несчастного калеки нечто странное. Хотел посоветоваться с вами по этому поводу, если вы не против. Должен признаться, он слегка озадачил меня… да и вообще вызывает у меня любопытство. Особенно поразительна эта его способность жить вопреки всем жизненным невзгодам — этого у Хоппи не отнять. Более того, его пример очень важен, если вы понимаете, что я имею в виду, для всех нас. Если уж он способен на такое… — тут учитель замолчал, потом сменил тему. — Думаю, нам пора.

Стокстилл обратился к Бонни:

— Кто-то мне сказал, будто в прошлый раз Дэнджерфилд упомянул о вашем старом приятеле.

— О Бруно? — Бонни мгновенно насторожилась. — Так значит, он еще жив, да? Впрочем, я в этом никогда не сомневалась.

— Нет, Дэнджерфилд говорил не об этом. Он просто едко прошелся по поводу первой большой катастрофы. Ну, помните, той, что случилась в 1972.

— Ну конечно, — напряженным голосом ответила она. — Конечно, помню.

— Так вот, судя по словам рассказавшего мне об этом человека, Дэнджерфилд… — На самом деле он прекрасно помнил, кто именно рассказал ему об очередной удачной остроте Дэнджерфилда — это была Джун Роб, но ему не хотелось лишний раз раздражать Бонни. — Так вот, Дэнджерфилд сказал следующее: теперь мы все живем в катастрофе Бруно. Мы все — призраки семьдесят второго. Разумеется, в этом нет ничего особо оригинального, нечто в этом роде мы слышали и раньше. Думаю, мне просто не удалось дословно передать шутку Дэнджерфилда… ну, знаете, эту его характерную манеру остроумно высказываться по самым разным поводам. Никто не умеет представить тему под самым неожиданным углом так, как он.

Мистер Остуриас остановился у входа в Форестер-Холл, обернулся и теперь слушал их разговор. Потом подошел к ним.

— Бонни, — спросил он, — а вы были знакомы с Бруно до катастрофы?

— Да, — ответила она. — Я некоторое время работала в Ливерморе.

— Но сейчас-то его уже наверняка нет в живых, — сказал мистер Остуриас.

— А мне всегда казалось, что он по-прежнему жив, — холодно заметила Бонни. — Он — великий человек, и катастрофа ’семьдесят второго года вовсе не его вина. Просто ответственность на него возложили те, кто ничего об этом не знает.

Больше не говоря ни слова, мистер Остуриас повернулся к ней спиной, поднялся по ступенькам и скрылся внутри.

— Да, этого у вас не отнимешь, — сказал ей Стокстилл. — Вы никогда не скрываете своего мнения.

— Кто-то же должен раскрывать людям глаза, — сказала Бонни. — Все, что мистер Остуриас знает о Бруно, он вычитал в газетах. Ох уж эти газеты! Хоть в этом плане жить стало лучше — газет больше нет, если, конечно, не считать этого дурацкого листка Вести и Мнения . Но этот листок бумаги — газетой считать трудно. Нужно отдать должное Дэнджерфилду: лжецом его никак не назовешь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});