Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Мы, потомки поколений минувших лет, в каком-то смысле обладаем всеведением Бога, ведь их неизвестное и неопределенное «завтра» – для нас свершившееся «вчера». Его всемогущество – источник душевного спокойствия. Бестрепетно вместе с Давидом выступаем мы навстречу Голиафу, прекрасно зная, что царь поразит его. И нам легко верить в совершенные Иисусом величайшие чудеса: ведь нам теперь известно, что Он – Сын Божий. Мы любим (или считаем религиозным долгом) переносить свое человеческое всеведение и всемогущество на Него, воображая, будто Он с самого начала уже знал о Себе все то, что теперь знаем мы о Нем, о Его жизни, смерти, победе, заранее считая все Его великие дела само собой разумеющимися.

Мы создали образ некоего существа, обладающего Божественными свойствами, во всем же прочем ничем не отличающегося от человека. Более того, Евангелия сообщают нам, что это и есть сам Бог, только лишенный Своих внешних свойств или возможностей, то есть всеведения и всемогущества, и предстающий перед нами вполне реальным человеком, в Котором Он нас любит и через Которого за нас борется, ради нас страдает, умирает и побеждает. Спасительное, величественное значение абсолютной реальности Иисуса для нас исчезнет, если мы будем думать, что Он лишь казался человеком. Кто же для нас Иисус, можно кратко выразить, ответив на два вопроса: кем являлся для нас Иисус? – «Человеком»; кем был для нас Иисус? – «Богом».

Именно такое впечатление о Нем создают Евангелия. И чем непосредственнее воспринимаем мы прочитанное, тем яснее видим, насколько совершенным было Его человеческое развитие. И именно поэтому так отчетливо и захватывающе предстает нам не столько Его Божественная природа вообще, сколько Его личностное или сущностное единство, Его идентичность с Отцом, то, чем Он считает Себя по естеству: «Я и Отец – одно».

Явившись в этот мир, Спаситель[34] не дал нам ясного осознания Своего происхождения. Истинное знание об этом, как и вообще любое знание о личности Иисуса и о Его призвании, образует самую сердцевину Его собственной духовной истории. Все величие и существо любого необычного факта, а этого особенно, заключено именно в том, что для его действенного проявления вовсе не нужно, чтобы тот, кто оказался под его влиянием, что-либо о нем знал. Так и для нас сам факт Божественного происхождения Иисуса («Бога по роду Своему» – «Gott von Art» – так это звучит в переводе Лютера) лишь тогда становится абсолютно ясным и очевидным, когда мы видим в Нем совершенного, безгрешного человека. По мере осознания стоящей передо мной задачи – показать Иисуса таким, каким Он был когда-то среди нас, – и все глубже постигая Его жизнь в свете Его миссии на Земле, я все больше поражался тому, насколько совершенным было Его человеческое становление. И смиренно вопрошая: разве нельзя, изображая Иисуса, думать о Нем именно так? – я все же не сомневаюсь, что как раз это впечатление и поможет мне ярче высветить Его Божественную суть.

Одним из надеющихся был Иосиф. Им он был, можно сказать, от рождения, унаследовав те надежды от своего предка Давида, по праву воспринимая бедственное положение Израиля и его позор как свой собственный. Гордый царский род на Сионе – как и предсказывали пророки (Исаия, Михей) – был срублен подобно дереву, и от него остался лишь корень Иессеев. И то, как жили его потомки, напоминало не столько о царе Давиде, сколько о крестьянине Иессее. Всю землю, некогда принадлежавшую Иессею, и унаследовала по гуманными законам Израиля семья Иосифа, что во времена императора Домициана составляло 39 моргенов[35]. Иосиф был плотником, не архитектором, который возводит большие здания, он же строил преимущественно простые крестьянские дома, отличавшиеся от шатра прочной крышей, на которую можно было выходить. Плотник, прежде чем осесть (чаще по причине женитьбы), обычно вел бродяжническую жизнь. Наверное, поэтому мы и встречаем этого иудея столь знатного происхождения в презренной Галилее, в маленьком городке Назарете, где он, наверное, исполнял чей-то заказ. Там он и встретил Марию «из Назарета», которая, став его невестой, разделила с ним его права, его боль и надежды, проявив, как можно предположить, всю силу своего духа.

Еще никогда величие и уверенность надежды ожидавших Господа не контрастировали так резко с притеснениями, недоброй славой, даже презрением со стороны внешнего мира, у которого они вызывали неприязнь именно своей надеждой и еще более тем, что она может исполниться. Однако весть о приближении дня, когда Бог придет к людям – явлении столь благостном и реальном, значительно превосходящем все, о чем мечтали их отцы, – была дана именно им. Но как могла Мария рассказать Иосифу о том, что прежде знала лишь она? Поверит ли он? Тут на помощь ей пришел Сам Бог, поведавший тайну и Иосифу. Как было им отныне жить среди людей? И они хранили глубоко в себе эту тайну, грозящую разорвать им сердце.

Земля, которой Иосиф владел в Вифлееме, всегда влекла его к себе, он надеялся, когда обзаведется семьей, поселиться в этом городе. Скорее, именно это, а не его происхождение и побудило Иосифа отправиться в Вифлеем для участия в переписи, учрежденной императором Августом. Они взял с собой невесту, хотя, учитывая ее состояние, это было неразумно. Но выхода не было, иначе она родила бы ребенка в его отсутствие, как незамужняя женщина, чем навлекла бы на себя всеобщее осуждение. Мальчик родился, прежде чем началась перепись, и Иосиф оказался в затруднительном положении: как сообщить переписчикам, в каких семейных отношениях, выражаясь юридическим языком, он состоит с Марией? И тогда он отважился записать Иисуса, этот дар Божий ему и дому Давидову, как своего сына. Тем самым они попали в списки подданных римского императора. Это было унизительно, он словно отрекался от надежд Израиля, еще не знавшего, что его Сын – будущий победитель и свершитель всех обетований. Но совсем не случайно его первенец от рождения был объявлен собственностью Римской империи – как бы общим достоянием всего человечества.

Переписчики, должно быть, с важным видом засвидетельствовали рождение этого ребенка, но небесные существа, обитающие там, откуда Он пришел, приветствовали Его приход на Землю иначе. Какое заблуждение полагать, будто над нами, за пределами видимого мира, живет и властвует лишь холодное Ничто, подобное математике или философии! Но нам, бедным чадам Божьим, ставить это в вину не следует, ибо Царство небесных существ с опаской отступает перед взором неблагочестивого человеческого рода. И оно вряд ли когда открывалось в такой полноте, как в момент свершения величайшего события, казавшегося обыденным и естественным. Промолчи они, люди усомнились бы либо в их существовании, либо в величии происшедшего, либо посчитали бы, что те просто о нем не знают.

Не вызывает удивления и то, что свидетелями радости Небес оказались одни лишь простые пастухи. Они тридцать лет ждали пусть самого слабого подтверждения увиденного сейчас, и сколько их умерло за это время, так его и не дождавшись. Со временем они смирились со снисходительными улыбками на лицах людей, потешавшихся над их легковерной фантазией. И даже сегодня иной суровый критик примется утверждать, что их фантазия или фантазия так называемого автора этой легенды лишь по счастливой случайности совпала с тем, что Мальчонка в яслях, которым они тогда так восхищались, и вправду занял в мировой истории небывалое место, какое и не снилось ни одному из живших когда-либо на Земле.

Особенно торжественным было то мгновение, когда Мать принесла мальчика в храм для совершения над ним обряда очищения и показала Его тайному кругу надеющихся. Стоит ли удивляться, что весь прочий Иерусалим, знавший по слухам о пении ангелов, не обратил на Мальчика никакого внимания. Что крестьянину чудо, то для горожанина пустой звук. Им, «образованным», «тотчас же стало ясно», что причина всему – самообольщение чрезмерно экзальтированных людей. Иного объяснения и быть не могло, ведь, как свидетельствует дальнейшая история, все это было так некстати для правоверного Иерусалима. Мы[36] имеем в виду поклонение волхвов. Его признание язычниками где-то вдали от Иерусалима было равносильно предсказанию Его будущей судьбы вплоть до конца времен, язычниками, питаемыми духом, унаследованным от какого-нибудь пророка наподобие Даниила, и удостоенными Божественного знамения, в то время как Иерусалим, считающий себя сильным верой и надеждой, пугался при одной мысли, что родился Предвещанный.

Ирод, замысливший истребить всех младенцев, вынудил Иосифа и Марию бежать вместе с ребенком в Египет, и Иерусалим вздохнул свободно. Откликнись он горячо на ангельскую весть, что «младенец родился нам» (Ис 9:6), радость и надежда переполнили бы его сердце и он участливо отнесся бы к Его дальнейшей жизни. Но зеленый росток Израиля вновь был отторгнут от засохшего дерева и изгнан из страны, подобно Иосифу, проданному братьями в рабство. И Иисус, словно обычный отверженный всеми человек, должен был в изнурительной борьбе завоевывать права на Свой народ, обетованные Ему Богом и возвещенные ангелами при Его рождении. Казалось, будто милосердный Божий замысел спасения не осуществится из-за нежелания и неспособности людей принять Его. Но Бог обратил во благо задуманное людьми зло. И как хорошо, что все вышло именно так.