Бычки в томате - Иоанна Хмелевская

Противник ответил на эту выходку горячего скандинав­ского парня элегантным поклоном, от чего оба обалдели окончательно.

— Он у меня темпераментный, — вздохнула Эльжбета. — С ним надо осторожно обращаться. Не успела тебя преду­предить, впрочем, не знала, что это понадобится. Может, по хозяйству помочь? Мы привезли холодное пиво.

— Делай, что хочешь, только освободите мне кухню, — по­требовала Алиция, безуспешно пытаясь скрыть неудержимый хохот под маской гостеприимства. — Здесь мы сейчас обед нач­нем готовить, так что прошу пройти в салон. Эльжбета, если ты, говоря о пиве, имела в виду кофе, то я тоже присоединюсь.

Эльжбета неоднократно гостила у Алиции в разное время и знала, где что находится, поэтому вполне могла справиться с поставленной задачей. Я не вмешивалась, наслаждаясь про­исходящим. Правда, уверенности в том, что мне удастся со­хранить самообладание при столь бурном развитии событий, у меня не было. Вся наша компания, впечатленная молодече­ством Олафа, перебралась на террасу.

— Буде водка? — допытывался неутомимый скандинав, сменив гнев на милость. — К диннер? Польск водка?

На этом его запас польских слов временно иссяк, и он пе­решел частично на английский, а частично на датский. Я раз­глядывала его с большой симпатией: типичный швед, высо­кий, светловолосый, костлявый, но с хорошо развитой муску­латурой и, судя по тому, как быстро он вычислил и наказал обидчика, с отличной реакцией, не говоря уже о минималь­ной сообразительности.

С появлением новых гостей будто свежий ветерок пробежал по нашему дому, возвращая нам ощущение равновесия и устойчивости. Да и сама хозяйка, до сих пор старательно скрывавшая свои чувства, начала приходить в норму.

Эльжбету языковые сложности не волновали ни в малей­шей степени.

— Стефана еще нет? — поинтересовалась она.

— Стефана? — удивилась Алиция. — А должен быть?

— Он возвращается в Польшу на перекладных и обещал к тебе заехать. Моя задача тебя предупредить, что скорее все­го он будет вечерней лошадью.

—  Отлично, я давненько его не видела!

—  Он то же самое о тебе сказал.

Я знала Стефана понаслышке. Это был один из самых близких старых друзей Алиции, по профессии архитектор, но для души занимавшийся массой разнообразнейших вещей, в том числе историей и журналистикой. Жил он постоянно в Швеции, поскольку по отцу был шведом, отсюда и швед­ское гражданство, а мама у него была полька. Наслушалась я о нем всякого разного, но в жизни в глаза не видела и даже на фотографии. Теперь, похоже, появился шанс познакомить­ся. Для меня всегда было важно поглядеть на человека.

И еще я сразу сообразила, что теперь уже точно деваться некуда, придется задействовать ателье. Ничего, побегает Сте­фан в ванную кружным путем, через сад и терраску. Ему, по словам Эльжбеты, такие пути не в новинку, он человек здо­ровый и очень даже крепкий физически. Для поддержания формы движение — первое дело.

Эльжбета притащила себе из кухни табуретку, на чем и завершила свои кухонные работы.

Олаф пытался общаться со всеми одновременно, однако это у него не слишком получалось, Алиция не успевала переводить и поправлять ошибки, Эльжбета помогала весьма неохотно, а пан Вацлав, к огромному своему огорчению, в беседе практически не участвовал, так как владел, похоже, только французским, от которого в Скандинавии проку ма­ло. И тут случилось чудо. Оказалось, что Юлия отлично знает английский, о чем проболтался все тот же пан Вацлав, кото­рый, конечно, не мог не встрять в разговор.

Что ей оставалось делать? Уже не удастся ограничиться, как прежде, краткими «спасибо, да», «спасибо, нет». Темпе­раментный швед засыпал всех вопросами, хотел знать все обо всем, в особенности же интересовался Польшей. Юлии при­шлось рассказать о водопаде Мицкевича в Высоких Татрах и танцах тамошних аборигенов-гуралей, об охоте в Беловеж­ской пуще или ловле пресноводной и морской рыбы в поль­ских водоемах. Как оказалось, у непоседливого Олафа был пунктик на рыбе и рыбной ловле. Особенно его интересовал браконьерский вылов форели в горных реках Европы. Бедная Юлия в этом благородном деле совершенно не разбиралась и в лучшем случае могла поделиться с ним своими знаниями о европейских исторических конфликтах и польско-шведских войнах, одну из которых наш народ весьма поэтично окрес­тил «шведским потопом».

Эльжбета все это время безмятежно восседала на своей табуретке рядом со мной. Пришлось ткнуть ее в бок:

— Дай отдохнуть пани Юлии и расскажи ему об угрях в Висленском заливе, если еще не знает.

— Что именно об угрях в Висленском заливе?

Я, намеренно привлекая к себе всеобщее внимание, хлад­нокровно продолжала:

— Сразу после окончания войны в сорок пятом там уг­рей развелось видимо-невидимо, так что буквально в воде не умещались. Здоровенные такие, как лоси, толщиной в две руки, и жирные, что тебе свиньи-рекордистки. Откормились на утопленниках, которые потонули в ходе эвакуации бе­женцев. Немцы так от русских драпали, что от перегрузки суда переворачивались и тонули одно за другим. Вот угри и воспользовались случаем подкормиться, они ведь по приро­де хищники и питаются мясом. Им все равно кого есть, не­мец так немец.

— И что стало с этими угрями?

— Да ничего особенного. Пошли в готовку. Люди постар­ше и по сей день вспоминают их замечательный вкус чуть ли не со слезами благодарности на глазах.

— Что за жуть ты рассказываешь!

— Вовсе не жуть, а исторический, можно сказать, факт. Чи­стая правда. Переведи ему, пусть просветится.

Эльжбета, неизменно хладнокровная в любых жизненных ситуациях, прервала поток вопросов Олафа и изложила ему полученную от меня информацию. Что ей, жалко, что ли?

Польский текст в моем исполнении поняли все, тогда как шведскую версию только Олаф и частично Алиция. В полной тишине, повисшей над столом, они слушали эту поучитель­ную историю с замиранием сердца. Впрочем, нет, Олаф без замирания. Однако и у него на глаза слеза навернулась, и он, тяжело вздохнув, промолвил:

— Какой жаль...

— Он жалеет, что его тогда там не было, — невозмутимо прокомментировала слова жениха Эльжбета.

Честно говоря, я тоже жалела. Такой, как бы это поэле­гантнее выразиться, вторичный каннибализм меня никогда не смущал, и я прониклась к шведу еще большей симпатией.

Алиция с трудом выкарабкалась из своего кресла.

— Не обращайте на меня внимания, — сказала она с та­кой странной интонацией, словно говорила одновременно на четырех языках, включая немецкую мову. — Я займусь обе­дом. Сегодня у нас рыба. — И уже на пороге дома вдруг за­стыла, как статуя пораженного током электромонтера.

Именно так подействовали на нее слова Олафа:

— Пан Водолей, пиво, карашо?

Скандинавский гость с дружеской улыбкой протянул Вац­лаву открытую бутылку пива. Он явно предлагал повержен­ному противнику зарыть топор войны, а за неимением трубки мира воспользовался бутылкой. Последовали четыре секун­ды напряженного молчания.

— Кстати, — беззаботно бросила мне Алиция, выходя из салона, — с водой у нас напряженка, скажи им.

И исчезла, свалив разруливание ситуации на меня. Я рва­нула с места в карьер, не давая никому открыть рот, чтобы хоть как-то нивелировать шведскую бестактность.

— Как ни странно, в Дании существует нехватка воды, — тоном школьного учителя сказала я. — С точки зрения гео­графии все отлично, вода со всех сторон, но соленая, а прес­ной не хватает, поэтому каждый год раздаются призывы вла­стей к населению эту самую воду всячески экономить. Не то чтобы совсем мыться перестали, или там стирать, или чтобы всей семьей из одной миски есть, просто лучше зря воду не лить. Я у себя в Польше кран открою и болтаю весь день по телефону, а она льется и льется. А они тут обязательно в та­ком случае кран закроют. Датчане — народ законопослушный, да и привыкли уже воду экономить. Я тоже, когда здесь зу­бы чищу, воду на это время закрываю из вежливости. Олаф, можно мне еще пивка?

Из всей моей тирады Олаф, разумеется, не понял ни сло­ва, кроме вопроса о пиве. Он тут же извлек бутылку и подал мне. Что касается остальных, то больше всего я надеялась на то, что пан Вацлав воспримет мою речь как руководство к действию. Однако он нагло пропустил мои слова мимо ушей, зато подхватил тему водоснабжения и начал что-то громко вещать о колодцах Наполеона.[2]

Господи, спаси и сохрани! Когда же закончится это кош­мар? Я почувствовала возвращение атмосферного фронта гадства и напряженности. А Юлия опять молчит, как отварная рыба... Нет чтобы приехал кто-нибудь поразговорчивее! Тьфу ты, разговорчивый и так имеется, сидит под паршивой ябло­ней и молотит языком почем зря. От отчаяния я принялась беседовать с Олафом на невообразимом английско-немецко-датском языке с польскими вставками, старательно избегая только французского. Выяснилась удивительная вещь: швед впервые был в Дании. Страна рядом, можно сказать, рукой подать, а совсем ему незнакомая. До сих пор он предпочитал посещать Исландию, Англию, Норвегию, Финляндию, видел чуток Италии, чуток Штатов и даже оковалок Польши, где остался в восторге от водки и бигуса, но дальше побережья не выбирался, так как, во-первых, был слишком пьян, а во- вторых, ему на голову свалился камень.