Чужие камни Ноккельбора - Сергей Буридамов

Он уже изрядно подустал. Отдыхать он отдыхал, пока пробирался вдоль берега, однако ноги одервенели от ходьбы и не хотели топать дальше. Небо и река уже потемнели. Сумерки постепенно сгущались. Векша посмотрел наверх. Яркая Марынь-звезда уже подмигивала ему из непроглядной высоты. «Все она оттуда видит» – подумал Векша. – «И не страшно ей там, на такой верхотуре?» Колыхались и шумели кроны деревьев; к вечеру прохладный ветер поднялся. Мысли о стоянке подгоняли его. Надо было выбрать место. Какое, он не знал, но надеялся, что поймет, когда увидит. Вот, к примеру, то дерево…

Огромная, сросшаясь стволами с такой же гигантской соседкой, береза обжилась неподалеку от речной заводи. Векша удовлетворенно кивнул и направился к ней. Сплетенные древесные тела, искривленные временем и зимними ветрами, могли укрыть и от нежданного дождя. Да и вскарабкаться на такую было удобно, если что-то на земле станет ему угрожать. Мальчик радостно осклабился и поспешил занять выгодное место, как будто, это была игра, и сейчас выбежит с другой стороны тропы такой же кочующий толстяк и заявит: «Чур, мое!».

Под густой листвой сплетенных ветвей Векша кинул на траву свою котомку, вытащил из нее и разложил на земле медвежью шкуру, уселся и довольно огляделся. Место оказалось лучше, чем он думал. Заросшие, тяжелые от зелени березовые ветви глубого наклонились и накрыли мальчика шелестящим сводом. «Словно в шалаше» – подумал он. – «Я все вижу, а меня – никто». И точно: сквозь ветви он мог наблюдать и саму реку, и другой берег Узлы, и темнеющую чащу леса.

Насобирав жухлой листвы и положив сверху сухих сучьев, Векша достал кремень и развел костер. Сумерки сгущались, и от реки потянуло вечерним холодком. Стараясь не отходить слишком далеко от огня, Векша, деловито сопя, прошелся по окружности вокруг дерева, осмотрев место своей ночевки. Удовлетворенно вздохнул, уложил шкуру на мшистую землю у основания дерева, соорудив себе лежанку, и, положив под голову котомку, наконец, устроился у костерка. Вокруг было уже темно. Векша лежал и всматривался в веселый огонь, ни о чем не думая. Ноги его гудели после долго дневного перехода, а в животе бурчало от голода.

Почти целиковая луна посматривала на него сквозь сумрачное ночное небо. Хотя Векша и устал, но заснуть ему никак не удавалось. Костер пострескивал, изредка постреливая в темноту искрами. Мысли хаотично витали в растрепанной голове. Он лежал и думал.

Впереди его ждала не просто неизвестность. Мысли о каменноликих не давали ему покоя. Пусть устроится он батраком у свергов. Пусть получит кров над головой и пищу. Однако воспоминания о пропаже сородичей в сверговых городах не выходили из его головы. Уже не казался ему правильным выбор, сделанный в избушке Могильной Хозяйки. А потому размечтался Векша о том, чтобы вернулось все то, чем он жил раньше. Родня, сестренка, шумная детвора и даже тяжелые работы на общинном поле. Он хотел снова стать частью чего-то родного; быть с теми, с кем объединяла его кровь. А теперь в целом свете не было никого, к кому мог податься толстый и неряшливый подросток. «Вот и сгину так. Сверги-то нашего брата и в былые времена недолюбливали, а уж теперь и подавно должны. Вдруг я к ним заявлюсь, а они мне „здрасьте, а мы вас ждали“, и сразу каменноликим отдадут на мученья. А те уж постараются, чтобы я пропал навеки» – тоскливо подумал Векша.

Мальчику вновь стало так одиного, что глаза защипало. Плакать ему уже надоело, поэтому он сердито шлепнул себя ладонью по щеке. Слишком много слез, целое море, пролил он за последние дни. «Чай, не дите – реветь» – разозлился на себя подросток. В сказках о великих витязях славных времен нигде не было сказано, что герои плачут. Плакали княжны, которых нужно было спасать. А витязи – нет, ни слезинки!

Да еще страхолють… Векша сел на задницу, чувствуя, как в копчик упирается невесть откуда взявшаяся сосновая шишка. Что-то он пропустил. На что-то не обратил внимание. Призадумался на пару мгновений, почесал в затылке, а потом лихорадочно размотал тесьму на суме. Оттуда, с самого низа, извлек он на свет скатерть, что нежданно притащили ему Кикиморы. Аккуратно, словно драгоценный гобелен, развернул ее, положил перед собой и, в очередной раз, подивился крепкому и ладному шитью. Ни одна баба из Лукичей так бы не смогла! Только руки богини могли сотворить такую красоту. Однако не крепость и искусность шитья интересовали Векшу. Разложив скатерть перед собой, начал мальчик внимательно рассматривать рисунки, вышитые то ли бисером, то ли каким еще таинственным и редким мелким камнем.

С необычайной умелостью ледяные руки Могильной Хозяйки вывели на ткани рисунки, которые вместе складывались в целую историю. Векша внимательно пригляделся и обомлел – экое диво! Вот скачут куда-то остроухие всадники; вот клыкастые псы трутся у их ног; вот белый лик луны, укоризненно нахмурившись, смотрит на каменноликих воинов, сжигающих деревню и убивающих людей. А вокруг части тел изобразила Мора: руки, головы, ноги в разные стороны, даже кровь и пламя – все на рисунке оказалось. И увидел Векша вышитую фигурку человека, испуганно сидящего на древе, окруженного псами. Всадники здесь же, неподалеку, а промеж них – безголовое существо, стоящее покуда смирно. А вот человечек сидит за столом и ест что-то, а напротив него высится фигура жуткого скелета, держащего в руке шитье.

Затаивший дыхание подросток разглядел в свете костра последнюю, самую красивую и пугающую картинку. С необыкновенным мастерством вышит был все тот же человечек с поднятыми кверху руками, а вокруг него, по бокам, сверху и снизу, страхолюти. Да такие страшные, будто бы из кошмарных снов явились. Вся эта нечисть окружала человека, но не нападала на него. Толстяку вдруг припомнились сельские пляски, что на урожайных праздниках устраивали. Выходит в центр круга самый ладный парень или красивая девка, а вокруг них начинают кружить остальные. Так и здесь: ужасные страхолюти были изображены пляшущими и веселыми. Да и человечек сам не боялся, и точно так же отплясывал. Так и водили странный хоровод вокруг него жуткие создания, а рядышком показала Мора давешнего скелета с вышивкой, что умильно сложил руки и наблюдал за сим действом.

Хмыкнул недоверчиво Векша и пригляделся к тварям. Cразу узнал он в нечисти с длинными лапами и человечьим лицом Кикимору. А поодаль от Кикиморы плясал какой-то бурдюк со множеством длинных и гибких отростков, расходящихся в разные стороны. Сбоку присоседилась птица с головой кошки и хищными когтями. Там же и худющая тварь, похожая на человека, с перепончатыми лапами и чешуей по всему телу. И сгорбленный старик с длинными клыками да красным язычищем. И страшное дерево, из которого, вместо ветвей, торчали руки да ноги, а у корней лежали человеческие головы с раззявленными от боли ртами. И волк с голым черепом, стоящий на задних лапах и задравший кверху костяную морду. И три жуткие расплывчатые фигуры, взявшиеся за руки. Остальных Векша рассматривать не стал: лишь испуганно отвел глаза и в темноту леса вгляделся. Страсти-то какие… Подросток встряхнул головой и к костру похолодевшие руки протянул.

– Вот тебе, Векша, и скатерка! Куда такую деть только? На стол постелю – всех гостей рисунками распугаю, – вслух проговорил Векша. И хихикнул. Он даже развеселился, потирая согревшиеся ладони и представляя, как испугалась бы Миланица или тетка, увидав такое шитье. «Небось, завизжали бы, как тогда, когда я мыша дохлого показал» – снова хихикнул Векша. А вслед за тем, загрустил, вспомнив, что нет их среди живых.

Завернулся Векша в шкуру и нахмурился. Однако вскоре морщины на лбу мальчика разгладились. Сомнений не было: несложно было додуматься, кого изобразила Могильная Хозяйка на вышивке. Медленно, но верно начал он догадываться о том, какой подарок преподнесла ему Мора. Первые, осторожные мысли возникли у него еще прошлой ночью, когда наведались в кущихину избу страшные гости. Теперь же, разглядев рисунок, сомнения его почти рассеялись. «Надо бы проверить» – подумал Векша. – «Но только как? Боязно, ох, боязно!»

Темнота полностью окутала лес и реку. Под ветвями сросшихся деревьев было тепло и спокойно. Векша оторвался от рисунка и задумчиво отхлебнул воды из фляги. Комары его особо не допекали, хотя от реки отчетливо доносилось гудение мелких кровососов. Векша потянулся и закряхтел: мышцы болели после долгого и утомительного перехода, однако сон к мальчику не шел.

Ночной лес вновь стал оживать. Сменив дневную личину на сумеречную, он пробуждался, издавая гулкие и низкие звуки, то нараставшие, то отдаляющиеся. Векша жил в Чернолесье с рождения, и голоса леса были для него родными. В детстве он, бывало, начинал плакать, заслышав странный далекий звон, доносившийся из темных лесных недр. И тогда его обнимала мать и тихо шептала на ухо: «Не надо бояться духовых голосов. Они жили здесь всегда, и ведают, что мы не хотим их потревожить». Уханье филина, писк комарья, потрескивание раскачивающихся от ветра верхушек деревьев и шелест листвы – все это было вкратчивым шепотом леса, под который засыпали рядовичи и другие людские племена многие и многие ночи подряд.