Цвет полевой - Владимир Скребицкий

Он, наверное, и до того уже перебил будь здоров сколько.

— Да, он был полководец. Но он убивал на войне, врагов — это совсем другое дело. А здесь ему надо было убить беззащитного человека, короля, который приехал к нему в гости. И он очень сомневался и, наверное, не сделал бы этого, но его уговорила жена. Она его накрутила: убедила, что другого такого случая не будет, что если он это не сделает, то он — не мужчина, ну и так далее… Так что, это — библейская ситуация: дьявол вверг его в соблазн, а женщина подтолкнула.

— Ну, конечно, у вас всегда женщины во всем виноваты.

— Да нет, не всегда… — Ну вот, так что по натуре своей он не был злодей, но он позволил себе то, что не должен был позволять, а дальше от него, можно сказать, почти ничего и не зависело. Дальше уже началось наказание за то единственное преступление, которое он совершил. Одно убийство породило другое, то в свою очередь — еще одно, и это все покатилось, как снежный ком, он уже не мог остановиться, стихия убийства его захватила: если бы он перестал убивать, то тут же убили бы его самого…

После того, как он это себе позволил один раз, он уже как бы не принадлежал себе, стал превращаться в другого человека, с другим сознанием… и по мере того, как погружался в убийство, он все больше и больше терял вкус к жизни… То же самое произошло и с леди Макбет, она в конце концов просто не выдержала и сошла с ума. А Макбет, он с ума не сошел, но полностью потерял всякий интерес к жизни. Помните его последний монолог? Это слова предельно опустошенного человека, которому все безразлично:

". — Что жизнь? — Тень мимолетная, фигляр, неистово шумящий на помосте и через час забытый всеми; сказка в устах глупца, богатая словами и звоном фраз, но нищая значением!"

Кирилл умолкает, смущенный тем патетическим уровнем, на который неожиданно поднял застольную болтовню, и все молчат, то ли обдумывая услышанное, то ли не зная, что сказать.

Молчание прерывает Варя. Она хлопает себя по лбу: "Боже мой!" Все поворачиваются к ней: "Что, Варя, что?"

— Да я все об этой рыбе думаю. Как же это я ее забыла? Ведь я ее вчера весь вечер готовили. Такая вкусная была рыба. Вот дура старая!

Федор Петрович поднимается с травы.

— Так, хватит перекусывать, давайте собираться. Пошли.

5

Группа идет по просеке, которая тянется до Подушкинского шоссе. Олег Моисеевич высказывает Кириллу свои соображения по поводу «Макбета», затем поворачивается к Крюкову.

— Эээ, милый Федор Петрович, что это за диковинная птица перелетела с ветки на ветку.

— Сорока.

— Я никогда не могу понять, как ее можно отличить от сойки.

— Это дело нелегкое. Они выглядят почти одинаково. Отличие только в форме тела, окраске и голосе.

— Боже мой, как я завидую людям, которые умеют различать следы зверей, голоса птиц. Почему я лишен этого чудного дара?

— Да потому, что вы не слушаете ничего, кроме собственного голоса. Помолчите хоть минутку, послушайте, как шумит лес.

— Да чего же вы это, однако, тонко и деликатно заметили.

И Барен замолкает, ни капли, впрочем, не обидевшись.

Ну что же, пожалуй, помолчу и я и дам тебе, читатель возможность самому пройти по этой прекрасной просеке. Здесь недалеко, полтора, от силы — два, километра. Выбери себе темп… Или можно сделать так: пускай кругом все будет бело, и на снег лягут голубые мартовские тени. Солнце заходит почти перед тобой, так что твоя тень будет догонять тебя. Оттолкнись получше, и пускай мелькают вокруг тебя ельники, березняки, поленницы дров, кучи хвороста, запорошенные снегом, телеграфные столбы, пересекающие просеку… — Быстрей, быстрей… — Когда едешь быстро, то время идет вспять, и воспоминания оживают. Кажется, что если еще набрать скорость, то можно вспоминать что-то, что было совсем давно, коснуться… здесь аккуратнее, этот овражек с подвохом, не иди на параллельных лыжах, не повторяй Нининой ошибки, за которую ей влетело на Алтае, когда она сразу сломала обе лыжи, проходи овражек, как учит Федор Петрович, «вразножку»… коснуться самих истоков бытия — А главное, — нюхай, вбирай в себя раскованный мартовский воздух. — Чувствуешь запах деревьев, запах талого снега? А этот новый, только что появившийся запах чувствуешь? Знаешь, что это за запах? Это — асфальт: запах дороги, запах перемен, запах, вносящий особый смысл во все, что тебя окружает, ибо всякое состояние становится особенно притягательным, когда чувствуешь его непрочность.

Асфальт — это Подушкинское шоссе — половина дороги.

6

Подушкинское шоссе идет по водоразделу, то есть, по высокому месту, а просека, которая отходит от него в сторону Усова, в начальной своей части заболочена, как низина. Причина тому, очевидно, заключена в подземных ключах, которые заставляют влагу постоянно удерживаться на почве, а туристов постоянно промачивать ноги, потому что никому ведь не придет в голову надевать сапоги, когда идешь в поход по Подмосковью в солнечный июньский день. Впрочем, промоченные ноги большинство членов группы не особенно беспокоят, так как солнышко в зените и можно легко просохнуть на ходу.

Я хочу еще раз вернуться к вопросу о промокших ногах, потому что не все относятся к нему настолько уж безразлично. Лев Михайлович, например, настаивает, чтобы на поляне сделали остановку и просушились, так как всем известно, что мокрые ноги — это прямой путь к простуде, а Варя так просто не может понять, как настоящий турист способен обращать внимание на такую ерунду. Но Варя вообще — человек беспечный. Вы думаете ей сколько лет?

Ну, ну… нет, немного ошиблись. Она на три года старше Федора Петровича, стало быть — 68. Всю жизнь проработала она бухгалтером на том предприятии, где Федор Петрович был инженером. "Романтика походов "манила ее всегда, но отдаться ей сполна смогла она только, выйдя на пенсию. У нее никого нет. Так получилось: замуж она не вышла, детей не завела, всю жизнь возилась с племянником, а вырос он… говорить не хочется. Но и это ее не сломило. Широкой, загорелое лицо ее морщинисто, волосы коротко подстрижены, нос курнос, а глаза горят молодо и лихо. Красивой ее не назовешь, но ведь в таком возрасте, читатель, и ты небось не Аллен Делон.

Она к ковбойке с короткими рукавами, в брюках, на боку у нее болтается фотоаппарат, как она есть страстный фотограф. Вы уже, наверное, догадались, что