Уральская матрица - Алексей Иванов

Маргинальные ценности — это ценности рабов. Советская система исподволь внушала их трудовым людям. Внушала, когда окружала и замещала рабами. Когда потихоньку закабаляла и стирала границу между волей и неволей.

С самого начала советской эпохи Урал становится зоной ссылки, а потом и каторги. В 20-х годах — на Урале работали трудармейцы, мобилизованные на работу как на армейскую службу. В 1930 году появился ГУЛАГ и закрыл своей тенью весь Урал. В девяти свердловских лагерях, в пяти пермских и в трёх челябинских было сосредоточено около миллиона человек — столько же, сколько на Урале имелось своих работников. И ещё полмиллиона спецпереселенцев, рассыпанных по лесам. И депортированные народы. И военнопленные. Рабы «транслировали» и навязывали «вольным» свои ценности. Такого напора не выдержит ни один народ — и пропитается чужими ценностями, примет их за свои.

Эти ценности и «отформатировали» 90-е годы, когда власть объявила: «Тоталитаризм окончился. Всем спасибо!» И наступила свобода от «матрицы» — «дикое счастье». Его криминальный вариант — беспредел. И уралмашевские «беспредельщики» вошли в историю России наравне с солнцевскими.

Хотя одних только маргинальных ценностей для «великой криминальной революции» мало. Ещё нужна «демидовщина», то есть, возведение маргинальных ценностей на уровень политики. И весь ХХ век государство кренило «уральскую матрицу» на сторону демидовских принципов и образцов — то есть, приучало жить в надежде на фарт. На залежи руды, угля, нефти. А где надеются на фарт, туда вместе с фартом придёт «дикое счастье».

Экстенсивная промышленность СССР, которая эксплуатировала богатства недр, а не технологии, — это фарт государства, которое вдруг по-демидовски хапнуло все недра и заводы. Рабство бесчисленных зэков, — фарт государства, которое вдруг по-демидовски хапнуло целую армию бесплатных рабов — от дремучего крестьянина до академика из «атомного города». Государство было словно пьяным от «дикого счастья», пока не растрясло своих богатств, как растряс их род Демидовых. Но пока государство трясло богатствами, в подсознание народа въедалась отрава: вот так и надо жить.

Оставалось только придумать механизм Великого Хапка. «Дикое счастье» и здесь давало подсказку: приватизация.

В 1702 году Пётр I подарил Никите Демидову Невьянский завод. Готовый, целый, работающий казённый завод. Это, в общем, и есть приватизация.

Фарт Демидовых не мог оставить равнодушными тех, кто желал поживиться. Их время пришло в эпоху бироновщины. С подсказки фаворита, герцога Эрнста Иоганна Бирона, императрица Анна Иоанновна в 1736 году щедро «приписала» крестьян к казённым горным заводам, а потом объявила приватизацию этих заводов. Бирон успел спустить 18 предприятий. Лучшие заводы попали в руки его партнёра барона Курта фон Шемберга. В том числе и недавно построенный Кушвинский завод при богатейшей горе Благодать — самый мощный казённый завод России.

«Дикое счастье» длилось недолго. Анна Иоанновна умерла. Бурхард Миних, фаворит новой императрицы Анны Леопольдовны, сверг Бирона и отправил в ссылку на северный Урал — в Пелым. Миних не собирался менять политику, но и сам был вскоре тоже низвержен — и тоже отправился в ссылку, и тоже в Пелым, откуда ему навстречу в Россию ехал освобождённый Бирон. В отличие от Бирона, Миних прожил в Пелыме 20 лет. И «дикое счастье», и тюрьма всегда связаны одной верёвочкой. А Курт Шемберг, разорив заводы, похитил 400 тысяч из казны и бежал за границу. Так закончилась вторая приватизация.

Но не последняя. Третья началась в 1754 году при императрице Елизавете. Желающие хапнуть больше не стеснялись. К раздаче в частные руки приговорили все — все! — заводы Урала, кроме двух: Екатеринбургского и Каменского. Приговорили — и раздали. В то время заводчиками и заделались графы Воронцов и Ягужинский, генералы Гурьев и Глебов. По той приватизации Полевской завод с Хозяйкой Медной горы достался безродному соликамскому промышленнику Алексею Турчанинову.

Турчанинов — исключение из общего ряда. А правилом была история вроде истории графа Шувалова. За 179 тысяч он выкупил у казны Гороблагодатский округ (с Кушвинским заводом), разорил его и за долги был вынужден вернуть в казну, а точнее — продать государству, но уже за 680 тысяч. Неудачливые владельцы не оставались в накладе. Казна обратно выплачивала им деньги за заводы — но теперь уже «по рыночной стоимости». Или же заводы покупали промышленники «со способностями» — вроде Саввы Яковлева, у которого из 22 заводов 12 были бывшими приватизированными.

Это для старателя, для бородатого купца понятие «фарт» означало «найти золотой самородок». Деятели государственного масштаба составляли себе капитал, не касаясь земли. Для них понятие «фарт» означало «приватизация».

Борис Ельцин, первый президент России, вряд ли знал историю Урала. Но он был уральцем до мозга костей. Он родился в маленьком посёлке Бутка Свердловской области, учился в школе в городе Березники Пермской области (в этом городе родился и Станислав Говорухин), высшее образование получил в Уральском политехническом институте, партийную карьеру сделал в Свердловске, где и стал секретарём обкома. Ельцин не вылезал за географические пределы «уральской матрицы». Думал он об Урале или не думал — он всё равно вырос в уральской системе ценностей, в уральской ментальности. Разумеется, скособоченной на «демидовщину».

Путь к президентству был очень непрост. Чтобы добиться этого титанического результата, надо было приложить титанические усилия. Но что может ждать уральца там, наверху, на плодах фарта? «Дикое счастье». И Ельцин обрушил в него всю страну, потому что в эпоху «Великой криминальной революции» Россия вела себя, как загулявший купец-миллионщик.

Если судить уж совсем по-крупному, то Ельцин, безусловно, желал России добра. Счастья. Но каков образ счастья в ментальности уральца? Не в уме — в ментальности. Потому что если делать по уму, то всё получится, как задумано, а если делать по ментальности — то всё получится, как всегда. По ментальности — это как в советском анекдоте: «наворовал я на работе деталей, чтобы швейную машинку собрать, да всё у меня пулемёт выходит».

Образ счастья для уральца — это сперва фарт. Фартом для России стала приватизация. А вслед за фартом в ментальности уральца идёт «дикое счастье». Им для России стали малиновые пиджаки и беспредел — «Великая криминальная революция».

Эпоха Ельцина всю Россию запихала в «уральскую матрицу». Но «матрица» эта годится только для Урала. Она не плохая и не хорошая. Она такая, какая есть. Каждый должен выбирать для себя сам: подходит она ему или нет. И не надо никого и ничего силком заталкивать в неё внутрь или выталкивать из неё наружу.

«Практика счастья» всегда очень много говорит о «матрице», в которой и формируются представления о счастье. Но «дикое счастье» в народе воспринималось — и воспринимается — одновременно и с завистью, и с неодобрением. Как-то изначально ясно, что «дикое счастье» — вовсе и не счастье. Просто истерика на том месте, где должно быть счастье.

Потому что в «уральской матрице» отдельного счастья нет. «Уральская матрица» завершена и совершенна. Уральское счастье — это находится в «матрице», в её обыденности и повседневности. Просто жить здесь по тем правилам, которые органичны, и так, как выпало по судьбе. Быть здесь нужным и востребованным. Двигаться вверх, не отрываясь от земли. В горах это возможно. Даже в невысоких.

ОТ ВОСХОДА ДО ЗЕНИТА

В эпоху индустриализации писатель Максим Горький решил поддержать пролетариат художественным словом и бросил писателям почин: писать романы для общего цикла «История заводов». Идея Горького мало кого вдохновила. И всё же стоит попробовать описать историю заводов — хотя бы уральских. Но не как историю технологий или рабочего класса, а с точки зрения культурного кода. Судьба уральских заводов — это квинтэссенция уральской специфики и основной материал для воплощения «уральской матрицы».

Сама металлургия уже была «чудом преображения». Она родилась на Урале задолго до появления здесь русских — и вообще задолго до появления русских на белый свет. На Урале осваивать металлургию русские начали далеко не сразу, а лишь в XVII веке. В 1629 году «гулящий человек» Тимофей Дурницын и кузнец Невьянского острога Богдан Колмогор нашли первую руду на берегу речки Ницы. Тобольский воевода Трубецкой приказал ставить здесь завод.

«Завод» XVII века состоял из несколько сыродутных горнов, каждый величиной с термитник, из кузницы размером с баню и земляных ям, где копали руду. Такие заводы назывались потом «мужицкими». Здесь работало по десять-двадцать человек. Однако продукции и прибыли хватало: разное железо купцы не возили на Урал из России, а устроители «заводов» насовсем оставляли свои пашни. При 80 уральских слободах коптило небо около 40 «мужицких» заводиков. Если же такой заводик затевал сам воевода, а не слобода, то к производству воевода неотлучно прикреплял определённое количество работников из крестьян. Так зарождалась система «приписки».