Любовь императора: Франц Иосиф - Этон Цезарь Корти

   — Дай этому человеку твою перчатку, и мы распорядимся пропустить её обладателя.

Так и сделали. Майор получил свою пенсию, об этом быстро стало известно горожанам. Случившееся произвело на них благоприятное впечатление.

Генеральный консул Англии тоже отмечает этот рост симпатий населения к императорской чете, который он приписывает молодости, изысканной красоте и шарму императрицы. «Однако всё это, — пишет он, — не имеет ни малейшего отношения к политике». В названной области даже симпатия, которую вызывает императорская чета, ничего не может изменить. В такой атмосфере Елизавета страдает даже физически. Неблагоприятная обстановка не идёт ей на пользу, лишает её, привыкшую ездить верхом и бродить по лесам и паркам, такой возможности физической подвижности. В Венеции над ней постоянно висит угроза покушения или оскорбления. Впрочем, до этого ещё не доходит. В целом императора и императрицу терзают сомнения относительно дальнейшей поездки, известия о настроениях, царящих в других городах, радуют мало.

Новый год они встречают ещё в Венеции, а 5 января отправляются через Виченцу в Верону. Повсюду наблюдается одна и та же картина. Сельское население и простые люди в городах настроены довольно дружелюбно, а средний класс и аристократия проявляют демонстративную холодность и сдержанность. В Виченце вообще представляются всего две дамы высшего света, в Вероне приём несколько лучше, но национальный праздник, отмечаемый 9 января, так называемый «Bacchanale dei dnocchi», используется для того, чтобы выставить императорскую чету и высших чиновников в смешном свете.

Согласно древнему обычаю во время этого праздника высшего чиновника, в данном случае штатгальтера барона Йордиса, кормят клёцками. Толпа при этом ликует. Йордис воспринимает это кормление как слишком тяжёлый удар по его самолюбию, однако вместе со всеми смеётся и императорская чета. Впрочем, когда под восторженные иронические реплики толпы клёцки протягивают и императору, чувствуется, что это не просто развлечение, но попытка ущемить достоинство императорской четы. Елизавета и её супруг возвращаются с этого в общем-то невинного национального праздника с весьма противоречивыми ощущениями.

Самый холодный приём оказывают августейшей паре 11 января в Брешиа, где ещё свежи воспоминания о решительных действиях барона Хайнау. Вплоть до палаццо Фенароли августейшую чету сопровождает ледяное молчание.

Между тем в Милане власти сделали всё возможное, чтобы не допустить превращения приёма высочайших особ в публичный скандал. На сельское население округи оказывается давление, чтобы заставить его явиться в этот день в город. Тысячам людей выплачивают по лире на человека. Распространяется слух, что император, прибыв в город, объявит амнистию и снизит налоги. Остальное довершили жажда зрелищ и любопытство.

К моменту прибытия императорской четы огромная толпа заполняет улицы, примыкающие к дворцу. Иногда с балконов, где согласно приказу властей находятся обитатели домов, можно видеть одинокий взмах платка, однако не слышно ни единого выкрика «Evviva». Полиция бессильна перед молчанием подавляющего большинства зрителей. Но труднее всего заполнить вечером огромный зал всемирно известного оперного театра Ла Скала. Власти заранее позаботились о том, чтобы всякий завсегдатай известил, займёт ли он свою ложу. В противном случае предполагалось привлечь для заполнения зрительного зала чиновников или офицеров. Миланский высший свет направил в свои ложи прислугу. На представления и приёмы является лишь пятая часть миланской знати, имеющей доступ ко двору. Елизавета воспринимает всё это более критически, чем её супруг. Франц Иосиф всё ещё не теряет надежды на то, что красота и обаяние его жены, к которым и миланцы не остались равнодушными, в сочетании с амнистией и сокращением налогов, провозглашёнными здесь вопреки советам генералов, сумеют переломить ситуацию, как это произошло в Венеции. Однако в Милане всё это не меняет отношения общества. Поскольку крайне мало аристократок является на придворные концерты, на них приглашают 250 женщин буржуазного и торгового сословий, но и тех приходит всего 26.

Герцог Карл Теодор, брат императрицы, не раз обсуждает с ней печальное положение дел в итальянских провинциях. Часто ему приходилось быть свидетелем того, как толпа, стоящая перед воротами дворца и на ступенях собора, при появлении императрицы хранит молчание и даже не снимает шляп.

«Хотя официально визит императора считается весьма успешным, — сообщает генеральный консул Англии, — всем известная, явная неприязнь значительно большего числа самых состоятельных и интеллигентных ломбардцев остаётся фактом, который требует чрезвычайно серьёзного отношения».

Эрцгерцогиня София озабочена известиями, приходящими из Италии. Ей неприятны и чрезмерно натянутые отношения с невесткой, она ищет сближения и посылает императрице изображение маленькой Гизелы. Елизавета уже рвётся домой. Жизнь в недружелюбной атмосфере Милана крайне ей неприятна.

Милан Франц Иосиф и Елизавета покидают 2 марта. Улицы города оживлены не более обычного, население разыгрывает полнейшее равнодушие. Однако сразу ехать домой нельзя — предстоит ещё нанести визиты в различные города. При этом неизбежны торжества, обременительность которых усугубляется враждебностью населения. Императрица уже устала от необходимости то и дело надевать парадные туалеты и украшения, тем более что мода на кринолины тяготит её как никакая другая. В Кремоне, например, во время парадного обеда рядом с Елизаветой сидит принц Александр Гессенский, который потом пишет своей сестре в Петербург: «Размер её платья был так необъятен, что наполовину я сидел на нём!» На обратном пути императорская чета любуется освещённой тысячами лампочек Адельсбергской сталактитовой пещерой с её залами, головокружительными мостами, готическими замками и колоннами. Потом они направляются домой.

Франц Иосиф и его супруга рады, что они опять дома; то, что им пришлось увидеть, ничуть не успокоило их, однако император надеется на тактичность его брата Макса, которого он теперь назначил губернатором Италии, который с Божьей помощью сумеет устранить существующие там немалые трудности.

Климат в Милане оказался немного лучше, и Елизавета существенно поправила своё здоровье. Маленькой Софии поездка тоже пошла на пользу. Обидно лишь то, что миланцы утверждали, будто бы императорская чета брала с собой малышку с единственной целью — обезопасить себя от возможных покушений. Бурно радуется Елизавета маленькой Гизеле, однако за время отсутствия матери та сильно привязалась к бабушке. Елизавету это ранит, и она от расстройства бежит к своим верным друзьям-животным. Она окружила себя огромными собаками, а больше всего времени уделяет своим лошадям. Император не препятствует этому пристрастию жены, хотя не любит животных, особенно собак с их неизбежным запахом, и видеть их в своих комнатах ему совсем не по душе. Однако Франц Иосиф покорно терпит и лишь пытается осторожно убедить жену немного сократить слишком частые и продолжительные прогулки верхом, против которых всегда так бурно протестует его матушка.

Эрцгерцогиня, как не может не заметить Елизавета, неизменно плохо отзывается обо всём, что связано с Венгрией. Уже только поэтому Венгрия становится императрице симпатична, хотя она ещё даже не бывала там. Остальное окружение Елизаветы солидарно с эрцгерцогиней: обер-гофмейстерина Эстерхази, будучи вдовой, носит, правда, знаменитую венгерскую фамилию, но в девичестве она — Лихтенштейн, и не желает больше иметь с Венгрией ничего общего, а от первой придворной дамы графини Ламберг, дочери убитого в Будапеште генерала, нельзя, видит Бог, требовать дружелюбного отношения к Венгрии.

Тайные желания Елизаветы состоят в том, чтобы когда-нибудь самостоятельно выбрать себе окружение. Нигде пути испанского этикета не связывают императрицу в большей степени, чем при повседневном общении. Старинные дворянские фамилии окружают императорскую чету буквально непроницаемой стеной. Вряд ли кто-то, не принадлежащий к их числу, какими бы исключительными достоинствами он сам по себе ни обладал, сможет оказаться возле августейших особ. Совершенно точно определено, кто вправе являться к императрице; лишь двадцать три особы мужского пола, принадлежащие к знатнейшим и древнейшим семействам страны, и двести двадцать девять особ женского пола имеют так называемый «большой доступ», то есть когда собирается избранный круг, им разрешено являться без всяких предварительных условий в любое время. Елизавета хочет иметь возможность видеться со всяким, кто ей нравится, кто ей интересен. Среди высшей аристократии сделался привычным некий семейный разговор, который не интересует Елизавету уже потому, что она выросла не в этом круге, а попала туда извне.