За чудесным зерном - З Валентин

Велика была его радость, когда однажды он услышал изнутри темного вагона тихий свист. С риском выдать свое присутствие насвистывал Витя «Чижик, чижик, где ты был» в знак полного своего благополучия. Действительно, Витя ехал не плохо. Он приладился к долгой поездке и настолько расхрабрился, что на длинных перегонах вылезал из корзины и разминал застывшие косточки. Пил и ел мало: берег «провиант».

Поезд прибыл в Астрахань через двое суток к вечеру. Клавдий Петрович и Костя вышли с мелкими вещами на привокзальную площадь, взяли извозчика.

Затем Клавдий Петрович попросил Костю отправить с вокзала телеграмму Мирзашу.

— Ведь он воображает, что без него я не доеду. А. пока ты сбегаешь на телеграф, я пошлю за багажом. Дай квитанции.

Костя вскоре вернулся. Профессор ждал его, ждал и извозчик.

— Чего запыхался? — добродушно спросил Клавдий Петрович. — Поспел бы: еще багажа нет.

Они прождали минут десять.

— Клавдий Петрович, — забеспокоился Костя, — я сбегаю, потороплю носильщика.

— Ладно, сбегай.

— А какой у него номер?

— Номер?..

Клавдий Петрович сморщил лоб.

— Номера не помню, а каков этот носильщик с виду, могу точно сказать. Молодой такой парнишка — худой. Кепка серая, брюки — вроде женской юбки — широкие. Еще он держал пакет какой- то в красном платке. Видишь, — уж я- то не рассеян!

Костя стрелой помчался в багажное отделение. Среди сваленной груды вещей он с облегчением узнал профессорские сундуки, не хватало только одного чемодана и корзины с Витькой. Должно быть, носильщик уже понес вещи на извозчика. И Костя побежал обратно.

Профессор, сидя в пролетке, читал газету. Никаких вещей, кроме ручных чемоданчиков, около него не было.

— А… а носильщик приходил? — дрогнувшим голосом спросил Костя.

— Нет, а что?

Ничего не ответив, быстрей прежнего ринулся Костя назад к багажу. На его расспросы кладовщик заявил, что парень в серой кепке приходил действительно, квитанцию сдал, захватил две вещи и сказал, что придет погодя за остальными.

— А номера вы его не заметили?

— Да он без номера — со стороны.

Электрические лампочки заплясали перед Костиными глазами, у него закружилась голова, словно он неделю не ел.

Было похоже, что парнишка в штанах клеш украл вещи. Украл самое ценное и для Кости и для профессора. Исчезла корзина с Витей. Исчез чемодан с документами и деньгами.

Костя полчаса бегал туда и сюда в поисках исчезнувших вещей. Наконец, не на шутку встревоженный, явился сам профессор.

Носильщика в клешах нигде не было.

Клавдий Петрович трясущимися руками написал заявление о краже и, сам убитый потерей документов и экспедиционных денег, пытался утешать Костю:

— Я куплю тебе новые вещи, не тужи. Что у тебя стащили?

Но Костя только мотал головой.

— В чем же дело?

И Косте пришлось сознаться профессору в затее с корзиной.

— Что теперь с Витей… Что с Витей? — почти стонал Костя.

Клавдий Петрович подумал, помолчал и серьезно ответил:

— Твой товарищ храбрый. Не пропадет.

ГЛАВА XI

За несколько минут до того, как Костя пошел справляться о багаже, с астраханского вокзала боковым выходом выбрался молодой парень в кепке и клешах. На спине его покачивалась увесистая корзина, в руке парень держал кожаный чемодан и гармошку, аккуратно увязанную в красный платок.

Парень немножко жалел, почему не взял вместо корзины дорогой заграничный сундук, но тут же успокоился: сундук мог заметить милиционер.

Пройдя шагов сто, парень кликнул извозчика, уложил корзину и чемодан и укатил на Болотную улицу.

Вдали от вокзала, на окраине, извозчик остановился, и Витя совершил в корзине путешествие через двор и дальше по грязной лестнице до третьего этажа.

Корзина беспрерывно стукалась обо что–то, и Вите казалось, что голова его раскалывается. Он даже чувствовал, как нечто мокрое и липкое текло по его лицу.

Наконец корзину поставили в углу комнаты.

Хозяйка квартиры была женщина не малого роста, говорившая глубоким басом.

— С прибылью тебя, Васенька! — приветствовала она вошедшего.

— Да уж не знаю, Марья Егоровна, много ли прибытку очистится. А спину наломал здорово, и извозчик четыре рубля содрал.

— Видать, извозчик твой не дурак. Догадался, что ты с Марьи Егоровны эти четыре рубля вернешь.

Васенька с сомнением оглядел огромную фигуру хозяйки. Он уже не раз продавал Марье Егоровне случайно и не случайно достававшиеся ему вещи и был глубоко убежден, что скупщица наживает на этом деле и что свои четыре рубля он обратно не получит. Но говорить об этом не хотелось. Он знал: ссориться с Марьей Егоровной опасно, потому что рука у нее была не легче руки хорошего молотобойца. А сам Васенька был худой и тощий.

Поэтому Васенька своих соображений вслух не высказывал, предпочитая продать корзину и исчезнуть.

Чтобы ускорить продажу, вор пустился на старую простую хитрость.

— Не знаю, хозяюшка, придется ли мне с вас деньги получать. Я с одним человечком сговорился: он все вещи чохом берет. Разрешите, Марья Егоровна, пусть корзина с чемоданом полчасика у вас постоят, а я одним духом за покупателем сбегаю. Он в пивной дожидается.

Скупщица подозрительно прищурилась, но Васенька так решительно повернул к двери, что она поверила ему. Могучим прикосновением руки она остановила гостя:

— Зачем на сторону продавать? Обжулят тебя, Васька.

Сердце у вора ёкнуло от радости. «Клюнуло», — подумал он. Но на лице изобразил нерешительность.

— Не обжулит. Небось — старый приятель и при деньгах сейчас. Хорошую цену дает.

— Нет, — решительно сказала Марья Егоровна, — в пивную попадешь, до утра не вылезешь, а мне некогда твои вещи стеречь!

— Я в пивную и не зайду, только в окошко стукну, приятеля вызову и — бегом обратно.

Васька рассчитал правильно. Хитрость удалась: скупщица не хотела выпустить добычи.

Но Васенька переборщил. Он, закурив папироску, сунулся опять к двери.

Его упрямство рассердило Марью Егоровну.

— Пошел вон со своей дрянью! А я твое краденое стеречь не буду.

Марья Егоровна кротостью нрава вообще не отличалась, а вспылив, себя вовсе не помнила. Мощной рукой она рванула корзину за крышку.

В корзине лежало скрючившееся, залитое кровью человеческое тело.

— Ты… ты… зарезал человека… и ко мне хотел сплавить… — белыми от ужаса губами зашептала Марья Егоровна.

— Не я! Не я! Лопни мои глазыньки! Разрази меня!.. — залепетал вор.