Король Алчности (ЛП) - Хуанг Ана

Песня закончилась, и она попыталась отстраниться, крепко обнял ее.

— Еще нет, — сказал я, но слова прозвучали неуверенно. Я не был готов отпустить Алессандру, но не знал, как заставить ее остаться.

У Алессандры задрожали губы, потом она твердо произнесла.

— Один танец. Помнишь?

— Да, — я наклонил голову, желая иметь возможность повернуть время вспять.

— Но у меня есть последняя просьба. Поцелуй. Только один.

Она закрыла глаза.

— Дом…

— В память о старых временах, — повторил я, и слова превратились в клочья в крошечном пространстве между нами.

Неравномерный ритм ее дыхания соответствовал моему. Она не ответила, но и не ушла, что я интерпретировал как молчаливое согласие.

Затем я приблизился к ее губам, давая последний шанс отстраниться.

Когда Алессандра этого не сделала, я сократил оставшееся расстояние и поцеловал ее губы самым легкомысленно образом. Поцелуй был таким мягким, что его можно было считать скорее легким касанием, но он взорвал все эмоции, которые я так старательно пытался похоронить. Боль, тоска, сожаление, любовь. Никто не мог заставить меня чувствовать так сильно и глубоко, как Алессандра, и любой контроль, который я мог оставить, оборвался на ее почти неслышном вздохе.

Я углубил поцелуй, мои рот прильнул к ее губам с легкостью, которая появилась за годы практики. Моя рука скользнула в ее волосы; ее руки схватили меня за плечи. Я исследовал рот Алессандры глубокими, плавными движениями, наслаждаясь вкусом яблок, джина и ее. После двух недель разлуки поцелуй с Алессандрой был похож на возвращение домой.

Желание нарастало с каждой секундой. Оно извивалось вокруг нас толстыми лентами, стягивая мою кожу и сбивая ее дыхание, но мне хватило ума помнить, что мы на людях.

Каким-то образом я провел нас в соседний зал, где туалет для персонала неожиданно оказался незапертым. Это была хорошая уборная, но я почти не обратил внимание на золотые детали и мраморные полы. Я был слишком сосредоточен на Алессандре — ее раскрасневшихся щеках, приоткрытых губах, на том, как она вздрогнула, когда я посадил ее на стойку и задрал юбку до талии.

Никто из нас не говорил ни слова, чтобы не разрушить хрупкое заклинание, сдерживающее наши проблемы.

Наши проблемы не исчезнут и завтра, но сегодня? Сегодняшний вечер был для нас.

Я снова поцеловал Алессандру. На этот раз сильнее, отчаянно пытаясь впитать в себя как можно больше ее. Независимо от того, как долго мы были вместе или насколько плохо я выражал свои мысли в последние годы, я не мог насытиться ею. И никогда не смогу.

Одной рукой я обхватил ее шею, а другой провел по кружевному краю ее нижнего белья. Скованность, возникшая ранее ночью, исчезла, и когда я остановился на чувствительном месте, она издала протестующий звук.

— Шшш, — я целовал ее шею, останавливаясь в тех местах, которые сводили ее с ума. Точка за ухом, впадина на горле, изгиб шеи и плеч. — Терпение.

Я знал тело Алессандры, как свои пять пальцев, и каждое преднамеренное движение в сторону вызывало стоны, которые переросли в настоящий возглас, когда я, наконец, отодвинул ее нижнее белье и провел большим пальцем по ее клитору.

Я подавил стон. Она уже была чертовски мокрой для меня.

По моему позвоночнику пробежал жар, когда я неторопливыми движениями, кружась и дрязня, стал поглаживать ее пока она не обмякла моей руке. Алессандра извивалась на моих руках, на ее лице были видны разочарование и похоть.

— Дом, — с ее губ сорвался слабый вздох. — Пожалуйста.

Я затвердел до боли. Боже, ничто в мире не звучало так сладко, как звук моего имени на ее губах.

Еще один крик вырвался из ее горла, когда я наконец просунул в нее два пальца. Она была настолько мокрая, что легко приняла их, и ее бедра снова дернулись, когда я вонзил в нее пальцы до самых костяшек.

— О Боже, — ее ногти оставили болезненные бороздки на моих плечах. — Я не могу… это… черт…

Ее слова разлетелись на кусочки, когда я трахал ее пальцами, доводя до беспорядочного состояния. Стоны Алессандры и звук от моих пальцев, входящих и выходящих из нее, наполнили туалет, заглушая мое тяжелое дыхание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я почти потерял контроль при виде того, как красиво она раскинулась вокруг меня, но взял себя в руки. Слишком долго я концентрировался на себе. Речь шла о ней, и мне хотелось наслаждаться каждой секундой, даже если это будет за мой счет.

Я не сводил глаз с Алессандры, снова ввел пальцы в нее и согнул их так, что они коснулись ее самого чувствительного места.

Она мгновенно развалилась на части. Голова запрокинута, кожа покраснела, хриплые крики, когда она судорожно сжимала мои пальцы. Я держал ладонь прижатой к ее клитору, пока она билась в волнах своего оргазма, и не отстранялся, пока не утихла последняя дрожь.

Я прижался своим лбом к ее лбу, моя грудь болела от яростной смеси похоти и тоски. Наше дыхание смешалось, и, несмотря на то, что эрекция болезненно давила на мою молнию, мое возбуждение отошло на второй план по сравнению с невыносимой интимностью момента. Тем не менее, несмотря на все мои усилия, я не мог предотвратить появление между нами ясности после секса.

Я хотел, чтобы Алессандра вернулась в нашу постель, в наш дом, в нашу жизнь. Мне не хватало жизненно важной части себя с тех пор, как она ушла, и было невероятно думать, что я каким-то образом принял ее как нечто само собой разумеющееся, когда она была мне нужна больше, чем воздух.

— Пойдем домой, — прошептал я ей в губы.

Алессандра закрыла глаза с разбитым выражением лица. Она могла бы смягчиться. Я почувствовал, как расслабились ее плечи, заметил характерное изменение в ритме ее дыхания, но прежде чем она успела ответить, воздух пронзил пронзительный звон.

Блядь. Я отстранился и завершил входящий звонок. Он снова был с того долбаного неизвестного номера, но когда я взглянул на нее менее чем через пять секунд, я понял, что уже потерял ее.

Паника впилась злыми когтями в мои кишки.

— А́ле…

— Я не могу, — ее мучительный ответ прозвучал с тошнотворной окончательностью.

Я не могу.

Всю свою жизнь я занимался составлением длительных контрактов и сложными расчетами, но было забавно, как три простых слова могли опустошить меня с жестокостью ядерной бомбы.

Следующий момент болезненно протянулся между нами, прежде чем она оттолкнула меня и соскользнула со стойки. Я ничего не сказал, когда Алессандра поправляла свою одежду, и не остановил ее, когда она ушла, не встретившись со мной взглядом.

Я не могу. Что можно было сказать после этого?

И только когда дверь за ней захлопнулась, мое онемение исчезло.

— Черт побери! — я ударил кулаком по стойке. Боль взорвалась как от удара плоти о мрамор, так и от ее ухода.

Я завел ее слишком далеко и слишком быстро, и теперь рисковал, что она еще больше насторожится. И все ради поцелуя и нескольких украденных минут наедине.

Стоило ли это? Прошептал голос.

Да. Ответ пришел не раздумывая.

Алессандра всегда того стоила.

Я готов был ухватиться за любое мгновение с ней, каким бы быстрым или мимолетным оно ни было, потому что я не знал, сколько их у нас осталось.

Я закрыл глаза, голова стучала с каждым ударом сердца. Впервые я чувствовал себя так неуверенно с тех пор, как был подростком живя окраине дерьмового города, и ненавидел это. Мне пришлось потратить много времени и денег на предотвращение любой потенциальной потери контроля, но потребовался всего один ответ Алессандры, чтобы свести на нет мои усилия.

Сначала я подождал, пока пройдут острые приступы мигрени, и потом только выпрямился. К тому времени, как вышел из ванной, я безжалостно вернул свое внешнее самообладание на место, но я был настолько погружен в свои мысли, что не заметил ожидающую меня тень, пока она не оторвалась от стены и не вышла на свет.

Я почти обошел его, прежде чем его лицо стало в фокусе.