История моей жизни - Эндрю Карнеги

У меня закружилась голова, мне показалось, что я его не понял. Но он отсчитал мне тринадцать с половиной долларов. Не помню, поблагодарил ли я его, мне кажется, я забыл это сделать. Я взял деньги, одним прыжком очутился за дверью и бежал всю дорогу до самого родительского дома. Я отчетливо помню, как мчался по Аллеганскому мосту, прямо по проезжей части, потому что на пешеходной дорожке в субботу вечером слишком много народу. Я отдал матери, исполнявшей обязанности казначея в нашей семье, одиннадцать с четвертью долларов и не сказал, что у меня в кармане еще два с четвертью доллара. Они мне до сих пор дороже всех миллионов, которые я заработал в жизни.

Том, которому в то время было девять лет, спал вместе со мной в мансарде. Кода мы очутились в постели, я на ухо сообщил маленькому брату мою великую тайну. Несмотря на возраст, он понял, что это означает, и мы стали говорить о будущем. В этот вечер я впервые размечтался о том, что мы со временем откроем торговлю, и фирма наша будет носить имя «Братья Карнеги», и что мы подарим отцу и матери карету. Это казалось нам в то время вершиной богатства и самой желанной целью в жизни. Одна старая шотландка, дочь которой вышла замуж за лондонского купца, получила от зятя приглашение переселиться в Лондон и обещание, что у нее там будет своя карета. Но она ответила ему: «Какой мне толк в карете, если жители Стрэтбоуги не увидят меня в ней?». Я мечтал о том, чтобы не только все в Питсбурге видели отца с матерью в карете, но и чтобы они могли показаться в таком блестящем виде на своей старой родине в Данфермлине.

Э. Карнеги в шестнадцать лет с братом Томасом. Фотография предоставлена ДМЭК

Когда в воскресенье утром вся семья собралась за завтраком, я вынул из кармана свои два с четвертью доллара. Изумление было велико, и прошло немало времени, прежде чем родители поняли, в чем дело. Но тогда выражение нежной гордости на лице отца и заблестевшие слезами глаза матери выдали их чувства. Это был первый большой успех в жизни их мальчика и несомненное доказательство того, что он достоин своего повышения. С тех пор никакие дальнейшие успехи, ничье признание моих заслуг не доставили мне такой радости. Я чувствовал себя на седьмом небе. Весь мой маленький мирок проливал слезы радости.

Во время утренней уборки телеграфной конторы мы, мальчики, имели возможность упражняться на аппаратах до прихода служащих. Это было для меня новым шансом. Я скоро научился обращаться с аппаратом и таким путем завязал телеграфные сношения с мальчиками в других телеграфных конторах. Если чему-нибудь обучаешься, всегда находится возможность практически использовать свои познания. Однажды утром я услышал громкий сигнал, вызывающий Питсбург. Я заключил из этого, что кто-то спешно желает передать телеграмму. Недолго думая, я решил ответить и пустил в движение ленту. Оказалось, что Филадельфия хочет срочно послать в Питсбург депешу с извещением о смерти. Могу ли я ее принять? Я ответил, что готов попробовать, если она будет передаваться медленно. Все сошло как нельзя лучше, и я побежал отнести телеграмму адресату. С волнением я стал дожидаться прихода мистера Брукса и сообщил ему, на что я отважился. К счастью, он одобрил мой поступок, похвалил меня вместо того, чтобы упрекать за самовольные действия, и отпустил с миром. С тех пор меня стали допускать к аппарату во время кратковременных отлучек телеграфистов. Таким образом я научился телеграфировать.

Для меня было большим счастьем, что в то время аппарат обслуживал довольно ленивый телеграфист, который как нельзя более охотно предоставлял мне исполнять за него работу. Она заключалась в том, что депеша передавалась на движущейся бумажной ленте, и телеграфист, принимавший ее, диктовал содержание переписчику. Но до нас уже дошли вести, что на Западе существует человек, который умеет непосредственно расшифровывать депешу, то есть принимать ее на слух. Я попробовал практиковаться в этом новом способе. Один из наших телеграфистов, мистер Маклин, быстро научился принимать таким способом депеши, и его успех подзадорил меня. Я сам удивился, с какой легкостью мне удалось научиться новому языку. Однажды в отсутствие телеграфного служащего я хотел продиктовать нашему старому писцу депешу, но он обиделся и заявил, что не намерен писать под диктовку мальчишки-рассыльного. Тогда я взял бумагу и карандаш и на слух записал депешу. Никогда не забуду его оторопевшее лицо. Он взял обратно свой карандаш и блокнот, и с тех пор у меня больше не было никаких недоразумений с милым старым Хьюго Кортни. Отныне он был моим преданным другом и переписчиком.

Вскоре после этого мистер Тейлор, телеграфист в Гринсбурге, отстоящем от Питсбурга на тридцать миль, собираясь на две недели в отпуск, обратился к мистеру Бруксу с просьбой, не может ли тот прислать ему на это время заместителя. Мистер Брукс призвал меня и спросил, не решусь ли я взяться за это дело. Я поспешил дать утвердительный ответ.

— Хорошо, — сказал мистер Брукс, — мы пошлем вас туда для пробы.

Путешествие в почтовой карете оказалось восхитительным. Это был мой первый выезд за город и первый случай посмотреть окрестности. Отель в Гринсбурге был первым общественным местом, где я впервые в жизни обедал вне дома. Обед показался мне княжеским. Это было в 1852 году. В то время около Гринсбурга производились земляные работы для будущей Пенсильванской железной дороги, и я часто по утрам ходил туда и наблюдал, как подвигается дело. Мне тогда и во сне не снилось, что я скоро буду служить в этой крупной железнодорожной компании.

В Гринсбурге я занял свою первую ответственную должность на телеграфе. Я так старался быть всегда на месте в случае необходимости, что однажды ночью во время грозы еще долго сидел в служебном помещении, не желая прерывать сообщение. Я придвинулся слишком близко к замыкателю тока и в наказание за легкомыслие был сброшен со стула. Я был на волосок от того, чтобы быть убитым молнией. С тех пор я стал известен на службе своей осторожностью во время грозы.

Я выполнял свои несложные обязанности по службе в Гринсбурге к полному удовольствию начальства и вернулся в Питсбург с некоторым ореолом славы. Вскоре после этого последовало мое повышение. Потребовался новый телеграфист, и мистер Брукс телеграфировал Джеймсу Рейду, ставшему впоследствии моим близким другом, а в то время главному директору линии, и порекомендовал ему меня в качестве запасного телеграфиста. Ответная телеграмма из Луисвилла гласила, что мистер Рид согласен предоставить вакансию «Энди», если мистер Брукс считает его подходящим кандидатом. В результате я оказался принятым на службу в качестве помощника телеграфиста с баснословным месячным окладом в двадцать пять долларов. Эта сумма казалась мне целым состоянием. Мистеру Бруксу и мистеру Рейду я обязан своим повышением от простого рассыльного до поста телеграфиста. Мне было тогда шестнадцать лет, годы учения для меня кончились. Я уже не был больше ребенком, я стал взрослым человеком и работал, как взрослый, — ведь я зарабатывал по доллару в день!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});