История моей жизни - Эндрю Карнеги

Спустя некоторое время мистер Джон Хэй, катушечный фабрикант в Аллегани, тоже старый шотландец, спросил меня, не хочу ли я поступить к нему на фабрику. Я принял предложение, и мне была назначена заработная плата в два доллара еженедельно. Но на первых порах работа оказалась еще более утомительной, чем на прежнем месте. Мои обязанности заключались в том, чтобы обслуживать паровую машину и топить котел в подвальном помещении катушечной фабрики. Это было для меня чересчур трудно. Каждую ночь я видел во сне, что измеряю давление пара и нахожусь в вечном страхе, что оно окажется или слишком слабым и вызовет жалобы рабочих, или слишком сильным и приведет к взрыву котла.

Но для меня было делом чести не обнаруживать перед родителями своих тревог. У них было довольно собственных забот, и они мужественно несли их. Я должен был стараться быть человеком и тоже самостоятельно справляться со своими заботами.

Я был полон надежд на будущее и не переставал думать об улучшении своего положения. Мне было не вполне ясно, в чем должно заключаться это улучшение, но я был уверен, что оно наступит, если только у меня хватит выдержки. Кроме того, я еще не вышел из того возраста, когда беспрестанно спрашивал себя, что сделал бы Уоллес на моем месте и как должен был бы поступить в подобном случае шотландец. Одно было для меня несомненно: он не должен складывать оружие.

В один прекрасный день перемена действительно наступила. Мистеру Хэю понадобилось переписать несколько счетов. У него не было бухгалтера, а сам он не отличался особенным искусством в каллиграфии. Он спросил меня, какой у меня почерк, и попросил написать несколько строк для пробы. Результат оказался удовлетворительным, и с тех пор я всегда писал ему счета. Кроме того, я был довольно силен в счете, и скоро он убедился, что в его же интересах возложить на меня другие обязанности, чем те, которые лежали на мне до тех пор. Я думаю также, что им руководило еще и чувство симпатии к белокурому мальчику: у него было доброе сердце, он был шотландец, и ему хотелось удалить меня от машины.

Теперь на меня была возложена обязанность смачивать в масле готовые катушки. К счастью, эта процедура производилась в особом помещении, и я работал там один. Но вся моя энергия, которую я пускал в ход, и все мое негодование на собственную слабость не могли победить упрямства моего желудка. Запах масла неизменно вызывал у меня приступы морской болезни. В этом случае даже Уоллес и Брюс не могли мне помочь. Но если благодаря этому обстоятельству мой завтрак и обед пропадали, то с тем большим аппетитом я принимался за ужин. Тот, кто действительно научился чему-нибудь от Уоллеса и Брюса, никогда не сдастся, он скорее умрет.

Моя работа у мистера Хэя была для меня решительным шагом вперед. Он вел свои книги по системе простой бухгалтерии, и справляться с этим делом для меня не составляло затруднений. Но когда я узнал, что во всех больших фирмах введена двойная бухгалтерия, я посоветовался со своими друзьями Джоном Фиппсом, Томасом Миллером, Уильямом Каули, и мы все решили поступить зимой на вечерние курсы, чтобы изучить эту систему. Мы вчетвером стали ходить к некоему мистеру Вильямсу и изучили у него двойную бухгалтерию.

Однажды, в начале 1850 года, вернувшись вечером домой, я услышал от родителей, что мистер Дэвид Брукс, заведующий телеграфом, справлялся у моего дяди Хогана, не знает ли он подходящего мальчика, которому можно было бы поручить обязанности рассыльного при телеграфе. Они оба были страстными игроками в шашки, и во время одной из партий и возник этот важный вопрос. Так пустяки нередко влекут за собой большие последствия. Иногда бывает достаточно слова, взгляда, оттенка голоса, чтобы повлиять на судьбу не только отдельного человека, но и целых народов. Считать что-нибудь пустяками — очень самонадеянно. Я не помню, кто был тот, кто на совет не обращать внимания на мелочи ответил, что он охотно последовал бы этому совету, если бы кто-нибудь мог ему объяснить, что такое мелочи.

В ответ на вопрос мистера Брукса мой дядя назвал меня и сказал, что он справится, согласен ли я занять это место. Я живо помню семейный совет, который собрался для обсуждения этого вопроса. Нечего говорить, что я так и горел. Ни одна птица, запертая в клетке, не могла томиться жаждой воли больше меня.

Мать разделяла мои желания, но отец был, по-видимому, другого мнения. Подобная работа будет мне не по силам, говорил он, я еще слишком юн и слишком мал. Меня могут среди ночи послать куда-нибудь с телеграммой, а это далеко не безопасно. Короче говоря, отец считал, что мне следует оставаться на своем месте. Но потом, посоветовавшись, как мне кажется, предварительно с мистером Хэем, он отказался от своих доводов и позволил мне в виде опыта пойти на новую службу. Мистер Хэй был того мнения, что это может принести мне пользу, и хотя это шло вразрез с его интересами, советовал решиться и попытать счастья. В том же случае, если бы работа оказалась мне не по силам, он обещал снова взять меня на прежнюю службу.

Итак, мне предстояло явиться к мистеру Бруксу. Отец выразил желание сопровождать меня: мы условились, что он дойдет со мной до угла Четвертой улицы и Вуд-стрит, где помещался телеграф. Было солнечное утро, и я увидел в этом хорошее предзнаменование. От нашего дома в Аллегани-Сити до Питсбурга пришлось пройти пешком около двух миль. Когда мы дошли до телеграфной конторы, я попросил отца подождать меня на улице. Я настаивал на том, чтобы одному предстать перед великим человеком и узнать из его уст свою судьбу. Причина моего упрямства заключалась, может быть, в том, что я в то время уже начинал чувствовать себя наполовину американцем. В первое время пребывания в Америке мальчишки кричали мне вслед: «Шотландец! Шотландец!», а я отвечал им: «Да, я шотландец! И горжусь этим». Но с течением времени мой шотландский протяжный выговор и мои манеры более или менее сгладились, и мне казалось, что лучше мне говорить с мистером Бруксом один на один, чем в присутствии моего старого отца-шотландца, которому, может быть, покажутся смешными мои манеры.

Исход наших переговоров оказался удачным. Я счел нужным сообщить, что я еще плохо знаю Питсбург, что работа, может быть, окажется для меня слишком трудной, потому что я еще недостаточно силен, но что тем не менее я готов попытаться. Мистер Брукс спросил меня, когда я готов начать свою службу; на это я ответил, что готов хоть сейчас, если это нужно. Теперь, вспоминая свой ответ, я думаю, что каждому юноше не мешает хорошенько подумать об этом. Не воспользоваться немедленно представляющимся случаем — большая ошибка. Мне предложили службу, и если бы я тотчас же не согласился на нее, что-нибудь могло бы произойти, и на моем месте мог оказаться другой мальчик. Но теперь я был тут и твердо решил остаться, если только будет малейшая возможность. Мистер Брукс обошелся со мной очень ласково; мне предстояло на первых порах исполнять обязанности запасного рассыльного — он позвал остальных мальчиков и велел им взять меня с собой и ознакомить с новыми обязанностями. Я улучил еще время, чтобы сбегать вниз за угол и сказать отцу, что все в порядке, и попросить его сообщить матери, что я уже на службе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});