Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

Эммануил сказал своему адъютанту: «Сегодня мое 18 брюмера». Король проводил аналогию с переворотом Наполеона, разогнавшего в 1799 году французскую Директорию и Совет Пятисот при помощи верных войск. Наверняка он испытывал и чувство известного удовлетворения – его адъютант слышал, как Виктор Эммануил бросил Муссолини упрек в игнорировании монарших прерогатив.

Победное настроение монарху испортили его родственники. Узнав о случившемся, королева и жена наследного принца сокрушались нарушением всех мыслимых норм приличий, ведь дуче был гостем короля, а его арестовали, и каким позорным образом! Ужин Виктора Эммануила оказался безнадежно испорченным, но в остальном события развивались согласно плану.

…

К вечеру 25 июля улицы Рима и других крупных городов Италии начали наполняться людьми, вышедшими вовсе не для того, чтобы поддержать Муссолини и режим. Народ жадно ловил обрывки информации о кризисе в фашистской партии – циркулировали упорные слухи о том, что дуче умер или ушел в отставку, но подробностей никто не знал. Многие ждали официального сообщения у своих радиоприемников – их терпение было вознаграждено поздним вечером, когда привычный голос диктора, годами зачитывавшего «исторические решения» дуче, сообщил, что король принял отставку Муссолини и назначил на пост главы правительства маршала Бадольо. Вслед за этим к нации по радио обратился новый премьер. Несмотря на его заявление о том, что «верная своим союзническим обязательствам Италия» продолжит войну, было очевидно, что ситуация в стране изменилась самым радикальным образом. Итальянцев охватила эйфория – ликующие толпы праздновали падение дуче так, как будто войне уже пришел конец.

Раздражение, давно уже копившееся против фашистской партии, требовало эмоциональной разрядки – особенно в Риме, жители которого ожидали прибытия союзных войск со дня на день. Улицы столицы заполнили распевающие веселые песенки толпы. Фашизм умер! – кричали они. Казалось, что так оно и было. Словоохотливые итальянцы, привыкшие демонстрировать свое мнение, писали на стенах домов: «Прощай, прошлое!» На фасаде римской резиденции диктатора кто-то вывел огромными буквами надпись мелом – «Да здравствует Маттеотти!».

Фашисты, которых в партии насчитывалось несколько миллионов человек, словно растворились без следа – только опустевшие партийные здания да валяющаяся повсюду символика напоминали об «элите нации». Ставшего ненавистным «жука» (насмешливое прозвище эмблемы фашистской партии) уничтожали повсюду, милиционеры снимали с себя мундиры, рядовые фашисты – партийные значки.

Начальник штаба фашистской милиции генерал Гальбиати, в чьем распоряжении была прекрасно вооруженная дивизия «М», бездействовал, ожидая распоряжений от Муссолини. Он не сумел предотвратить даже разгром партийной организации в столице, не говоря уже о том, чтобы попытаться очистить римские улицы от толпы. Уже упоминавшийся на страницах этой книги эсэсовский переводчик и сотрудник немецкого посольства в Италии Евгений Доллман так описал свою встречу с бравым фашистским воякой, состоявшуюся в решающие вечерние часы 25 июля 1943 года:

«…Я спросил, что он собирается делать со своей милицией и в особенности с дивизией «М», со всеми ее инструкторами из войск СС, «Тиграми», зенитками и другой техникой. Он закатил глаза, как это любил делать дуче – на этом, правда, их сходство заканчивалось, – и произнес:

– Мы совершим марш!

Я спросил его, когда, куда и зачем, и он совершенно обезоружил меня своим ответом:

– Всегда готов!

Я молча выслушал серию лозунгов, которые знал наизусть: «Наша жизнь принадлежит дуче!», «Моя милиция будет сражаться за него до последней капли крови!», «Дуче, командуй! Мы пойдем за тобой!». Это был утомительный и бессмысленный монолог. Чтобы прекратить его, я спросил, что будет, если дуче окажется в таком положении, когда он уже не сможет отдавать приказы. Но генерал Энцо Гальбиати, прекрасный молодой человек, не замеченный в трусости, не растерялся:

– Дуче всегда сможет отдать приказ!

Я понял, что он безнадежен».

Гальбиати ожидал приказов, в то время как армейские подразделения и отряды карабинеров брали под контроль узлы связи и важнейшие правительственные объекты столицы. Узнав о том, что солдаты окружили его штаб, генерал после недолгих колебаний предпочел подчиниться новым властям и вскоре был арестован. Между тем во всей Италии происходило то же самое – действовавшие на основании декрета о военном положении солдаты и полицейские брали под свой контроль здания, принадлежавшие фашистской партии и милиции. Пройдет всего несколько недель, и распоряжением Бадольо фашистская партия будет распущена вместе со своими отрядами чернорубашечников. Казавшийся столь укоренившимся режим рухнул, не сделав ни единой попытки защитить себя.

Вместе с Гальбиати арестовали и генерального секретаря Скорца, а Фариначчи и другие видные фашисты поспешили укрыться в немецком посольстве. Никто из них тоже не предпринял серьезной попытки воспрепятствовать произошедшему в Италии перевороту. Во всей столице нашелся лишь один человек, действительно способный отдать жизнь за свои убеждения: сенатор Манлио Морганьи застрелился в рабочем кабинете, оставив предсмертную записку со словами верности режиму и Муссолини. В качестве многолетнего руководителя «агентства Стефании» Морганьи нес личную ответственность за информационную политику режима, с каждым годом все более удалявшуюся от реальности. Но его готовность умереть за «идеалы фашизма» кажется намного более достойной, нежели поведение тех, кто еще вчера искренне считал себя «настоящим фашистом», а сегодня приветствовал падение дуче. Впрочем, стоит ли так сурово осуждать итальянцев? В те годы подобную моральную гибкость демонстрировали не только они. Англичане и американцы, еще недавно приходившие в ужас от «красных русских» и их «кровавого тирана Сталина», рукоплескали теперь «мужественной борьбе советского народа» и его великому вождю – надежному союзнику «дядюшки Джо».

Переворот прошел почти идеально, но у короля и его генералов все еще оставались противники, намного опаснее руководителей фашистской партии. Несмотря на то, что германское посольство стало первым, куда позвонил новоиспеченный премьер-министр Бадольо, торжественно заверивший немецких союзников в неизменности прежнего курса, в Берлине с самого начала не поверили в искренность нового правительства Италии. Гитлер справедливо не доверял итальянской монархии и давно уже ожидал неприятностей от «королевской клики». Теперь же его опасения подтвердились самым очевидным образом – Муссолини был свергнут, и это предвещало скорый выход Италии из войны. Допустить этого фюрер не мог и по военным, и по политическим соображениям – пример, поданный итальянскими генералами, мог оказаться слишком притягательным для других союзников рейха, не говоря уже о всегда беспокоившей нацистов военной оппозиции в самой Германии. Стенограммы совещаний в ставке фюрера хорошо передают настроение немецкого диктатора, недавно узнавшего о событиях в Италии:

«Хотя этот негодяй (Бадольо – Авт.) сразу объявил, что война будет продолжаться, это не имеет значения. Им пришлось это сказать, но это остается изменой. Но мы тоже сыграем в эту игру, пока готовим все, чтобы одним махом забрать всю шайку, захватить всю эту сволочь.