Всё тот же сон - Вячеслав Кабанов

Мы понимаем, что журнал должен прежде всего высоко держать планку художественности, но ведь всё-таки нельзя сказать, что опыт мировой литературы свидетельствует о том, что художественность — одно, а популярность — нечто иное.

Вот эти-то соображения и побудили нас предложить названную формулировку премии.

В. Кабанов

Всё это было хорошо. Но каждый раз, когда подступал Старый Новый год, я трепетал и бился, не будучи уверенным, что опять удастся мне выцарапать из моего скупого издательства эти пятьсот долларов и получить их к тому же наличными. Никто же ведь не понимал, что за эти несчастные доллары мы приняты в приличном обществе, куда нам по иным причинам уже нет входа.

Да, к 1993 году издательство «Книжная палата» стало тихо, но ощутимо затухать. И вот директор наш Алексей Филиппович Курилко лично проанализировал социально-экономическую ситуацию и сделал вывод, что издавать книги теперь просто бессмысленно и беспощадно по отношению к коллективу, поскольку — разорительно. В один прекрасный день он нам сказал:

— Сосредоточимся на выпуске государственной библиографии. Это обеспечит нам скромный, но устойчивый доход.

Так сказал директор и уволил коллектив редакции художественной литературы. Я, правда, сказал, что в таком случае нужно уволить и меня, но директор возразил. Он, дескать, издательство себе не представляет без главного редактора, а потому и просит меня забыть об этой мысли хотя бы до той поры, пока он с моей помощью не закончит переструктуризацию.

Я начал помогать и, приступив к борьбе борьбы с борьбой, со страшным скрипом продавил издание книги Коваля «Опасайтесь лысых и усатых». Директор же продолжал анализировать это. Для углубления процесса анализа вступил он в Экономическое международное общество, сотворённое Гавриилом Поповым, и стал аккуратно посещать экономические сессии, проводимые то в Америке, то в Австралии, то где-то там ещё. За счёт, разумеется, издательства (включая представительские в рассуждении того-сего).

— У нас настолько тяжёлое положение, что мне необходимо проанализировать экономическую ситуацию в мировом масштабе, а также опыт мировой освоить!

Так говорил Курилко.

Подошла очередная Франкфуртская книжная ярмарка, и Алексей Филиппович туда поехал, хотя до этого не ездил никогда и никого не посылал. Из Франкфурта-на-Майне вернулся наш директор новым человеком. И так сказал:

— Ну, я там посмотрел… Я тоже так хочу. Давайте книги издавать!

— Но ведь редакции-то нет, — кто-то тихо ему заметил.

— Ничего, справимся. Я сам готов редактировать!

* * *

И было с книгами чем дальше, тем страшней. И хотя даже дикие книгопродавцы говорили, что эротикой, боевиками и чертовщиной публика наелась, и обещали возвращение к классике, сами пока что брали у издателей только чернуху. А мы вообще продавать не умели — у нас же раньше улетало всё с колёс, и было мало. Мы только к этому привыкли.

И я всё думал, как соблазнить читателей хорошей книгой? Если я получаю высокое наслаждение… ну, скажем… от общения со своею женой… Так неужели же другие не могут испытать того же? Неужели другим может этого не хотеться? А они как будто не хотят… Да быть того не может!

В общем, придумал я книгу:

ЧЕТЫРЕ ФРАНЦУЗА О СТРАННОСТЯХ ЛЮБВИ

Начать хотел так.

Поговорим о странностях любви.Другого я не смыслю разговора.

Александр Пушкин

Один француз сказал однажды русскому, гостившему в Париже:

— Mon vieux, за тысячу лет нашей истории мы сделали женщину, обед и книгу. В этом нам никто не откажет…

Это не был великий француз. Он торговал подержанными автомобилями и меньше всего думал о величии нации. Зато и выразил её мировую роль. Просто у французов до недавнего времени так было принято: каждый из них в течение жизни произносил хотя бы одну гениальную фразу. В XVIII веке, правда, Франсуа де Ларошфуко записал свои «Максимы» и чуть было не лишил французов любимой их привилегии. Смятение, однако, было недолгим. Оказалось, что в воздухе Франции, даже после пролёта Ларошфуко, продолжают витать великие фразы. Их с избытком хватило на два последующих века, и кое-что осталось на наш двадцатый.

Так мы о чём? О любви. Согласимся, что наш непосредственный опыт, обогащённый даже советами болтливых приятелей, был бы всё-таки слишком ничтожным, если бы мы не воспользовались опытом всего человечества, запечатлённым в книгах.

Только женщина побуждает нас к чистому творчеству и, в частности, к написанию книг. Так о чём, для кого сочинять?

О женщинах и для женщин. О любви для любви. Наш знакомый француз называл ещё и обед. Это — необходимое связующее. Приятнейшее после женщин и книг. Не следует забывать, что французский обед естественным образом включает вино…

«Познания о любви мы черпаем обычно из книг и благодаря им впервые испытываем желание вкусить от её радостей».

Это сказал другой француз. Великий Мопассан, непревзойдённый знаток и певец любви. Он не вошёл в число наших гостей лишь только потому, что, как нам показалось, его — слава Богу — и без того у нас много читают.

Итак, о странностях любви. Давайте же поговорим об этом. Поговорим не спеша, с добрыми приятелями, в конце обеда, за чашечкой кофе…

У нас сегодня четыре гостя, и каждый расскажет историю, где всё — любовь, и всё — странность.

Первого гостя зовут Антуан Франсуа Прево. Этот аббат родился в почтенной буржуазной семье на исходе XVII века и прожил бурную, мятежную жизнь, полную приключений. К двадцати четырём годам, устав от утрат и скитаний, он принял обет монашества и за несколько лет написал в монастырской келье большой роман, имевший успех. Тогда он сбежал из монастыря и снова писал.

Книгопродавцы, однако, во все времена верят только в то, что уже продаётся. От Прево хотели одного: продолжения Большого Романа. А у него к этому времени была небольшая вещица, которую он написал без особых усилий. История, подобная пережитой им когда-то, просто и без особых затей легла на бумагу. Он и подсунул её голландскому издателю в виде продолжения, хотя «История кавалера де Грие и Манон Леско» никак не связана с событиями нашумевшего романа.

И новая книжка Прево увидела свет. Конечно же, её покупали. Не обошлось и без скандала.

«Этот бывший бенедиктинец, — писал рецензент, — полоумный; недавно он написал омерзительную книжку под названием „История Манон Леско“, а героиня эта — потаскуха, заключённая в приют и в кандалах отправленная на Миссисипи. Книжка продавалась в Париже, и на неё летели, как бабочки на огонь, на котором следовало бы сжечь и книжку и самого сочинителя, хотя у него и недурной слог».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});