М.С. - Владимир Чистяков

Начав падать, Софи всё-таки смогла повалится на спину. Что бы видеть в последние свои минуты не молодую травку да букашек с жучками. А небо. То небо, в котором она ещё совсем недавно была непобедима. Пусть небо будет последним, что она увидит. Так лучше. Почему-то так кажется умирающей Софи Саргон. Сейчас она лежит на каком-то лугу. Медленно покидает её жизнь. Она это знает. Наверное, её скоро найдут. Свои. Только ей этого уже не увидеть. Всё бессмысленно. Она не последний лётчиком, не последний солдатом своей страны. Только вот долго ли осталось жить стране? Подольше, чем ей. Только ненадолго. А что потом?

Какую жизнь увидят Дина, Линк и Марина? Никогда она не делала между этими тремя разницы. М. С тоже не делала…

Или уже не увидят никакой? Мне про это уже не узнать никогда. Она была слишком известной. Ярко жила. И почему-то чувствовала, что эта весна будет последней весной. Хотя в этом-то не оригинальна. У многих были подобные мысли.

Ни о чём вечном Софи не думает. И о своей судьбе не сожалеет. Да и о детях мало беспокоится. Какая разница, что с ними будет, если рухнет всё? А если случится чудо и не рухнет, то будет, кому о них позаботится. Пусто на душе у Софи. И одновременно как-то светло. Ибо не сжигают её больше человеческие страсти. Даже куда-то уже ушёл огонь последнего боя. Всё! Последние минуты Софи Саргон — гениального художника, не последнего аса, " Ледяной принцессы», дочери императора, на четверть кэртерки, матери двоих детей и просто человека. Человека, для которого потеряло всякое значение слово «Потом». Кончалась её жизнь. Завершалась история той страны, ради которой она погибла, исчезала цивилизация. А значит, от Софи ни останется даже памяти. Вообще ничего от неё больше уже не останется.

«Что же. Sic transit gloria mundi. Теперь уже действительно всё прошло. Плохо, хорошо ли. Неважно! В этом мире больше уже не будет Софи Саргон. Да и мира скоро не будет. Грустно от этого почему-то. Не настолько он ведь плох. А временами бывал и прекрасен. Не все, конечно, могут видеть его красоту. Но она-то это всегда умела. Если о чём и жалела, то только о том, что больше не суждено увидеть рассвета над озером. Рассвета, подобного изображённому на одном из её немногочисленных пейзажей. Только ничего этого уже не будет. Я бы его не увидела, даже вернись сегодня на аэродром. Не сегодня, так завтра. Конец предрешён. Нам не отбиться. Но мы будут сражаться. С бессмысленным мужеством обречённых. Я сама так сражалась. Ибо не могла по другому. Никогда и ни от чего не пряталась. Честно приняла свой последний бой. Успела заметить, те двое не выпрыгнули. Не успели. Взорвались их машины. Эта мстительная радость пусть немного, но ещё греет остывающее сердце. Они сильны. Очень сильны. Но они тоже смертны. Как смертна я. Что бы не говорили, а не наследуется бессмертие. Впрочем, бессмертным-то будет и хуже всех. Ничего уже не будет, а они ещё будут жить. Скорее, даже не жить, а существовать на положении животных в зоопарке. А даже если и почётных военнопленных, им-то от этого всё равно не легче. Моих детей ждёт подобная судьба. Если выживут. Мне их судьбы уже не изменить. А как часто гибнут невинные, я слишком хорошо знаю. Я, по крайней мере, могла сражаться. А многие не могли.

Но это-то был последний бой. Последний парад! Мы хоть умерли с честью. Хотя и бессмысленно. Не мы первые, не мы последние. Вот только жаль, что после нас никто не придёт. И не продолжит то, что мы не успели закончить. И о нас некому будет помнить. Жаль…

Похоже, уже немного осталось. А день такой яркий! Такой, какие бывают только весной. Когда повсюду расцветает новая жизнь. Ещё ни до конца распустились клейкие листочки. И ещё мало цветов. А где-то ещё можно найти чёрный и ноздреватый последний снег. Который скоро растает. И уйдёт в землю. Я сейчас как тот снег. Он не живой. Но он тоже может медленно умирать.

Весна наступит снова. Опять развернуться листочки. Зацветут цветы. И даже если этого уже не увидят люди. Но всё равно будут прекрасны рассветы. Да с чего мы взяли, что это всё было для нас!?

Мир ещё может быть прекрасен вот только уже не будет в нём нас. Вгрызавшихся в эту землю. Паривших над ней. Уродовавших её. И способных создавать красоту. Никого уже не будет. А земля будет. Только другие будут парить над ней. Уродовать её. И создавать красоту. Но они теперь будут любить. Нести новую жизнь. Теперь это будут делать они. Те, кто убили всех нас. Те, кто сбили меня. Жизнь теперь принадлежит им. Не нам. Грустно всё это!

А что сделаешь? Всё течёт, всё изменяется. На силу всегда находится большая сила. Кто-то когда-то придёт и на них. Как они пришли на нас. Как мы сами сокрушили прежних столетия назад. И они узнают это ощущение конца. Вот только я этого уже не увижу. И никто из нас этого не увидит. Так будет. Пусть и без нас.

Пусть и без нас. Я уже не хочу жить. Проиграна война. Смертельны раны. Это конец. Не самый худший. А смерть всегда неприятна. Но всегда неизбежна. Для всех. Я несла жизнь. И смерть несла. Всё было. И всё прошло. А что осталось? Да видимо, только дети. И то… Какая их жизнь ждёт?»

Софи знает, что уходит. Она не труслива. Не боится неизбежного. А небо всё ярче. Всё ярче тот свет. Последнее, что она увидит в жизни. Не слишком длинной, но слишком яркой! Ей нечего стыдится. Ей есть, чем гордиться. Только кажется ей напрасной почти прожитая жизнь. И эта бессмысленность угнетает её. Злиться теперь не на кого. Они тоже не любят быть побеждёнными. Как и мы. Но мы уже не сможем быть победителями… А вот они… Но не все из них увидят победивших своих. И она кое-кому помогла не увидеть этой победы. На мгновение на лице умирающей появилась злорадная усмешка. И пропала. Теперь уже всё равно. Жизнь прожита. Хотя её конец из разряда самых достойных. Либо ты его. Либо он тебя… Либо он тебя… И тебя считай, уже нет. А ему всё равно. Как раньше бывало всё равно тебе. Ведь за каждым длинным чёрным хвостом, или огненной вспышке, появлявшейся в небе благодаря тебе скрывалась чья-то судьба. Может, и чья-то любовь. А ты с азартом охотника бывало, расстреливала появлявшиеся в небе белые купола. И они превращались в белую полоску, стремительно устремлявшуюся к земле. Полоски походили на ниточки. Оборванные тобой ниточки чьих-то судеб.

А сегодня лопнула ниточка твоей судьбы.

Её действительно, быстро нашли. В тот же день отвезли в столицу. На следующий день похоронили. Почти без почестей. Никого не было на похоронах. Многие помнили о ней. Были у неё друзья. Но не все из них смогли узнать о её смерти. Не до того было. Огнём пылала земля. Огнём! Кровавой была эта весна. И для многих — последней!

Три дня спустя под бомбежкой погиб Сергей. Он так и не узнал о смерти жены…

День выдался поспокойнее вчерашнего: ПВО отбивается, высадки не наблюдается, со связью проблем нет. На столе лежат представления о производстве в следующий чин погибших офицеров от майора и выше. Неизвестно, придется ли когда Минфину платить пенсии семьям погибших, но пока машина под названием государство ещё работает, всё должно идти заведенным порядком. Подмахивает бумаги не глядя, фамилии незнакомые, а даже если и наоборот. Всё равно уже ничего не сделаешь. На следующем листе первая фамилия отдельно от других и обведена красным.

Взгляд вцепился в два слова: Софи Херктерент, Софи Саргон, Софи-Елизавета… Лиза!!!

Никогда ещё так не хотелось М. С. закричать. Да что там закричать, завыть, хоть так выплескивая неизлечимую боль.

Но умер крик, так и не родившись. На мгновение, не больше, рухнула М. С. на стол. И распрямилась вновь. Стоять и держаться, несмотря ни на что. Всему вопреки!

— Доложить о первом пункте.

— Особым порядком?

— Нет, обычным.

Башни и истребители ПВО всё-таки показали себя неплохо. Наглые бомбёжки первых дней прекратились. Отучили, похоже действовать в полигонном стиле. Но только там, где было чем огрызаться. А материк слишком велик.

— Это они, — со стоном выдохнула М. С…

— Кто «они»? — не понял кто-то из генералов.

— Корабли управления… Семь штук… — со стоном умирающего зверя снова выдохнула она.

Поневоле вспомнишь, далеко ли запрятал последний патрон.

— Семь штук, — повторила она, — здесь, здесь, здесь и вот здесь. А тут хуже всего — два почти рядом — так не бывает. И значит один — флагман их флота. Удостоились чести, так сказать. На нас идёт ударная группировка в три корпуса. Не меньше.

— Их надо накрыть при высадке…

— Ценное замечание. Только они это не хуже нас знают. И прикрытие будет…

— Всё-таки хуже. Они явно считают, что ПВО полностью нейтрализовано. Иначе бы не действовали так. Да и атмосферных кораблей мы им всё-таки подвыбили.

«Подвыбили. Какой только ценой» — подумала М. С. Но лирике сейчас нет места. Есть только расчёту. Холодному расчёту.