Том 3. Рассказы 1917-1930. Стихотворения - Александр Грин

Спор*

Аэростат летел над полем смерти.Два мудреца в корзине спор вели.Один сказал: «Взовьемся к синей тверди!Прочь от земли!Земля безумна; мир ее кровавыйНеукротим, извечен и тяжел.Пусть тешится кровавою забавой,Сломав ограду, подъяремный вол!Там, в облаках, не будет нам тревоги,Прекрасен мрамор их воздушных форм.Прекрасен блеск, и сами мы, как боги,Вдохнем благой нирваны хлороформ.Открыть ли клапан?» «Нет! – второй ответил. –Я слышу гул сраженья под собой…Движенья войск ужель ты не приметил?Они ползут как муравьиный рой;Квадраты их, трапеции и ромбыЗдесь, с высоты, изысканно смешны…О, царь земли! Как ты достоин бомбы,Железной фурии войны!Ужель века неимоверных болей,Страданий, мудрости к тому лишь привели,Чтоб ты, влекомый чуждой волей,Лежал, раздавленный, в пыли?!Нет, – спустимся.Картина гнусной свалки,Вблизь наблюденная, покажет вновь и вновь,Что человечеству потребны палки,А не любовь».

Петроград осенью 1917 года*

Убогий день, как пепел серый,Над холодеющей НевойНесет изведанною меройНапиток чаши роковой.Чуть свет газетная тревогаВолнует робкие умы;Событьям верную дорогуУже предсказываем мы.И за пустым стаканом чая,В своем ли иль в чужом жилье,Кричим, душ и сердец вскрываяРоскошное дезабилье.Упрямый ветер ломит шляпу,Дождь каплей виснет на носу;Бреду, вообразив Анапу,К Пяти углам по колбасу,К витринам опустевших лавок,Очередям голодных бабИ к рыночным засильям давокПрикован мыслью, будто раб.Ползут угрюмые подводы;Литейный, Невский – ад колес;Как средь теченья, ищут бродыРастерянные пешеходы;Автомобиль орет взасос,Солдат понурые шинелиМчит переполненный трамвай;Слышны мотоциклеток трелиИ басом с козел: «Не зевай!»У сквера митинг. Два солдатаСтращают дачника царем…Он говорит: «Былым огнемСтуденчества душа богата…Царя я не хочу, но все жНесносен большевизма еж».В толпе стесненной и пугливойОгнями красными знаменПод звуки марша горделивоИдет ударный батальон.Спокойны, тихи и невзрачныРяды неутомимых лиц…То смерти недалекой злачныйПосев неведомых гробниц…Самоотверженных лавина,Дрожит невольная слеза,И всюду вслед стальной щетинеДобреют жесткие глаза…Рыдай, петровская столица,Ударов новых трепещи,Но в их угрозе как орлицаВоскрылий бешеных ищи.Библиотека русской классики.Сама себе служи наградой,Коня вздыбляя высоко,И вырви с болью как с отрадойСтрелы отравленной древко.

Мелодия*

Фрегат, за тридевять земельСвершив свой путь, присталК вечерней гавани и рейЕще не опускал.Еще вечерних фонарейМатрос не зажигал.

На рейде, бросив якоря,Став бушпритом на Юг,Он, мощью, вид имел царяСреди покорных слуг –Шхун, барок, бригов… и заряПрочла названье – «Друг».

– Эй, эй, на корабле! – вскричалХмельной как дым матрос –Какой сюда вас ветер мчалИ в гавань как занес?Я раньше вас не примечал,Ответьте на вопрос.

Но тих, как серафима взор,Был звездный рейд вдали,И в гавань огненный узорБросали корабли,И в реях пел воздушный хорО красоте земли.

Матрос упрямый, как дитя,Мотая головой,Упорно говорил: «ХотяЯ только рулевой,Но поднимаю не шутяСвой вымпел боевой!

Я говорю… фюить… фюить,Ваш такелаж мудрен…Когда вы будете грузить?Когда и сколько тонн?И… это самое… фюить,Я пьян, но я умен».

И слышал он, поняв едва(Иль грезилось ему)Ночные тихие слова,Прорезавшие тьму:«Морей блаженна синеваФрегату моему.

Но я в игре веселой дняВ огне небесных риз,Когда штурм-трос ползет звеняИ в парус хлещет бриз,Возьму от вас, навек храня,Прекрасную Таис.

Звездой рожденная цвести,Она, свежее роз,Со мною, на моей груди,В венках из нежных косУйдет от вас навек…Прости,Прости меня, матрос!»

Дайте*

Дайте хлеба человеку,Человек без хлеба – волк,Ну – и хлеб без человекаНебольшой, конечно, толк.

Дайте чаю, он полезен,Бодрость будит, гонит сон.Утомлению любезенИ тоске приятен он.

Сахар с чаем неразлучен,Дайте сахару, вобще!Без него желудок скучен,Монпансье ему – вотще…

Дайте мяса, – в нем таитсяИ кузнец, и кирасир…В нем невидимо струитсяСильной жизни эликсир.

Дайте яиц, масла, гречки,Проса, полбы и пшена,Чтобы нервность нашей речиВдруг была укрощена.

Чтобы жизнь, взлетая шире,Обернулась – нам в удел –Не картошкою в мундире –А богатой жатвой дел!

Буржуазный дух*

Я – буржуа. Лупи меня, и гни,И режь! В торжественные дни,Когда на улицах, от страха помертвелых.Шла трескотня –В манжетах шел я белых.

Вот главное. О мелочах потом,Я наберу их том.Воротничок был грязен, но манжетыНедаром здесь цинично мной воспеты:Белы, крахмальны, туги…Я – нахал,Нахально я манжетами махал.

Теперь о роскоши. Так вот: я моюсь мылом.Есть зеркало, и бритва есть, «Жиллетт»,И граммофон, и яблоки «ранет»,Картины также «Вий» и «Одалиска».Да акварель «Омар», при нем сосиска.

Всего… все трудно даже перечесть:Жена играет Листа и Шопена,А я – с Дюма люблю к камину сестьИль повторить у По про мысль Дюпена;Дюма дает мне героизм и страсть,А Эдгар По – над ужасами власть.

У нас есть дети, двое… Их мечта –Бежать в Америку за скальпами гуронов.Уверен я, что детские устаЛепечут «Хуг!» не просто, нет. Бурбонов,Сторонников аннексий я растил!Молю всевышнего, чтоб он меня простил.

Мы летом все на даче. ОзеркиВолшебное, диковинное место;Хотя цена на дачу не с руки,И дача не просторнее насеста,Но я цинично заявляю всем:На даче! Ягоды! В блаженстве тихом ем!!!

Вот исповедь. Суди. Потом зарежь.Я оправданий не ищу, не надо.К «буржуазности» я шел сквозь «недоешь»,Сквозь «недоспи», сквозь все терзанья адаРасчетов мелочных. Подчас, стирая сам,Я ужинал… рукою по усам.

Я получаю двести два рубля,Жена уроками и перепиской грабит,Как только носит нас еще земля?!Как «Правда» нас вконец не испохабит?!Картины… книги… медальон… дрова!Ужасная испорченность… ва-ва!

Упорны мы! Пальто такое «лошь»Со скрежетом купили, хоть рыдали;За «Одалиску» мерзли без калош,А за «Омара» полуголодали.Вопще, оглох наш к увещаньям слух…Елико силен буржуазный дух!

Реквием*

Гранитных бурь палящее волненье,И страхом зыблемый порог,И пуль прямолинейных пенье –Перенесли мы, – кто как мог.В стенных дырах прибавилось нам неба,Расписанного тезисами дня;Довольны мы; зубам не нужно хлеба,Сердцам – огня.Истощены мышленьем чрезвычайно,Опутаны мережами программ,Мы – проповедники в ближайшей чайнойИ утешители нервозных дам.До глупости, до полного бессильяДо святости – покорные ему,Бумажные к плечам цепляя крылья,Анафему поем уму.Растерянность и трусость стали мерой,Двуличности позорным костылемМы подпираемся и с той же в сердце веройДругих к себе зовем.Свидетели отчаянных попытокСостряпать суп из круп и топора –Мы льстиво топчемся, хотя кнута и пытокПришла пора.И крепкий запах смольнинской поварниНам потому еще не надоел,Что кушанья преснее и бездарнейКто, любопытный, ел?О, дикое, безжалостное время!Слезам невольным даже нет русла,Как поглядишь – на чье тупое темяВода холодная спасительно текла!Лет через триста будет жизнь прекрасной,Небесный свод алмазами сверкнетИ обеспечен будет – безопасныйВ парламент – вход.

Отставший взвод*