Моя страна - прежде всего! (СИ) - "Илья83"

"Всё, отмучился ты, Антип Петрович… Сколько смог столько и сделал. Теперь моя очередь!"

Берлин. Дом Груберов.

21 апреля 1940 года.

Ханна Грубер.

Она стояла дома, потягивая бокал вина и с отвращением смотрела на мужа, который продолжал спать после грандиозного праздника дня рождения фюрера. Воспользовавшись этим железобетонным предлогом, он напился до такой степени что не смог сам открыть дверь дома и свалился прямо на пороге. Привлечённая шумом, она открыла дверь и с трудом смогла затащить его в холл. Прислуга была вся отпущена, а самой ей было не под силу дотащить пьяное тело на кровать. Да и желания такого не было. Раз он такая свинья, то пусть и спит как свинья!

Так он и продолжал лежать там со вчерашней ночи. Её омерзение к нему ещё больше увеличилось, когда, проходя мимо, она обнаружила что он обоссался. Характерный запах заставил её скривиться и поскорее уйти в дальнюю комнату. Сама она отметила праздник скромно, с парой подруг. Несколько любовников звонили, приглашали в себе, но Ханна, почему-то, не чувствовала в себе желания провести с ними время, даже с Куртом, молодым лейтенантом Люфтваффе, с которым познакомилась неделю назад. Странно, что это с ней такое творится? Физически она великолепно себя чувствует… Значит, психологически не хочет? Вспомнив их постельные забавы она почувствовала… пустоту. Ничего внутри не дрогнуло. Но едва она вспомнила про Гюнтера, тело тут же отозвалось, снизу окатило теплом, в голове появились знакомые шаловливые мысли, а на лице довольная улыбка. Получается, она крепко запала на Гюнтера и он вытеснил из её головы всех остальных соперников?

Ханна нахмурилась. Если это так, то у неё серьёзная проблема. Она прекрасно понимала что никакого совместного будущего у них нет. И дело не только в возрасте или её замужестве. Гюнтер прямо сказал ей что видит в Ханне только любовницу и ничего больше. В тот момент она была с ним полностью согласна. Что же изменилось? Неужели ей теперь мало бурного секса между ними, когда он берёт её за волосы, шлёпает по заднице и называет своей шлюхой? Чёрт, как же это было здорово!.. "Так, милая подруга, не отвлекайся!" — одёрнула она саму себя. Что теперь она хочет? Чаще встречаться? Без сомнения! Быть ему нужной? Конечно! Стать для него самой-самой? Обязательно!

Не в силах совладать с самой собой, она стала ходить по комнате, медленно отпивая вино из бокала. Что ж, кроме последнего, все остальные цели вполне осуществимы. Вот только стать самой-самой… Как она будет конкурировать с молодой, красивой, влюблённой медсестрой? Какое у неё преимущество перед ней? Хм… Разве что опыт в сексе и развратность, которая так возбуждает его. Но это ненадолго, думается, под его руководством эта Лаура быстро всему обучится. Тогда как ей постараться заинтересовать его? Она уже помогла ему прославиться на весь Рейх, что ещё? Деньги? Не возьмёт. Да и не нужны они ему. А если попробовать тот способ на который решаются многие женщины чтобы привязать мужчину к себе? Родить ребёнка? Хорошо обдумав, она была вынуждена отказаться от этой идеи. Во-первых, не факт что это поможет, Гюнтер может отнестись к этому равнодушно и даже быть против. Во-вторых, у неё было столько любовников что она просто не сможет доказать что это именно его ребёнок. Нет, это не подходит! Что же делать?

В раздумьях она подошла к зеркалу и стала рассматривать своё лицо. Да, время не щадит женщин… Ещё пара лет и не поможет никакая косметика и другие средства. Ханна грустно усмехнулась. Да, глупо думать что она сможет стать для него кем-то большим чем любовница, тем более, ей недолго осталось быть такой привлекательной. Она же видит как многие женщины критически смотрят на неё. В отличии от мужчин, они видят многие её изъяны: морщины возле глаз, дряблая кожа на шее, груди, руках… седые волосы, которые Ханна тщетно пытается закрасить. Наверное, злословят за спиной о том что она пытается молодиться и всё зря..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ханна приблизила лицо к зеркалу и принялась считать свои морщины на лице, как привыкла это делать каждую неделю. Одна, две, три… семь, восемь… одиннадцать… Она внезапно озадаченно нахмурилась. Что-то не то… Снова принялась считать, решив что ошиблась… Нет, всё равно одиннадцать. Как это так? На прошлой неделе их было четырнадцать, это точно! Вроде бы они были здесь, здесь и… и здесь. А теперь там ничего нет… Повернула голову, посмотрела со всех сторон, снова пересчитала… Невероятно! Куда делись ещё три? На их месте теперь обычная, гладкая кожа. В её возрасте это просто невозможно, они должны увеличиваться, а не уменьшаться. Возможно, это тушь так действует или крем? Нет, не должны, они же просто скрывают морщины а не убирают их.

Удивлённая, она отошла от зеркала и села в кресло. Очень интересно… Нет, это приятно, конечно, но почему это случилось? Возможно, стоит проконсультироваться у подруг и знакомых, может у них были такие случаи? Правда, это маловероятно, иначе она сами бы взахлёб про это рассказали. На всякий случай Ханна тщательно осмотрела свои руки и шею через маленькое зеркало. Похоже, там ничего не изменилось… А кожа? То же самое… Или нет?

Отчаявшись, она отложила зеркало, наскоро переоделась и, переступив через мужа, вышла из дома. Пожалуй, она всё-таки навестит пару подруг и знакомую в парфюмерной лавке и, ненароком, поинтересуется об этом феномене.

Подмосковье. Учебный лагерь осназа НКВД.

22 апреля 1940 года.

Александр Самсонов.

— Подъём!!! Форма одежды — два! Строиться! Быстрее, черепахи беременные! — надрывался чей-то голос прямо у Александра над ухом. Ошеломлённый, он подскочил на нарах и непонимающе огляделся. Последние бойцы, надевая на ходу обувь, выбегали из казармы. Чёрт, он же в лагере осназа! Это не сон!

— А тебе что, особое приглашение нужно!? Живо на улицу, или помочь!? — рявкнул голос высокого детины возле входа в кубрик. Как ошпаренный, он слетел с верхних нар, едва не кувыркнувшись вниз головой, и начал лихорадочно натягивать сапоги с портянками. Уложился, по его ощущениям, секунд за десять. Наспех засунув ноги в неразношенную обувь, Александр рванул мимо дежурного, по прозвищу "Медведь", и выскочил на небольшую площадку, именуемую плац. По сути, это был просто участок вытоптанной земли, размером где-то пятьдесят на семьдесят метров.

Все остальные группы уже стояли в строю и встретили залётчика тихими смешками. "Медведь", вышедший за ним, тут же заорал:

— Отставить смехуечки, бегемоты таёжные! Или хотите ещё пятёрку получить? Так за мной не заржавеет, вы знаете..

Смех тут же стих, видимо, непонятная "пятёрка" была весомой угрозой для людей. Что бы она значила? Хоть Саша и служил, но не смог пока понять что это такое. Тем временем, "Медведь" прошёлся вдоль строя и остановился в середине. Заложил руки за спину и сказал:

— Сегодня, благодаря нашему новому бойцу, который очень любит спать, все группы бегут не пять а шесть кругов. Думаю, напоминать не нужно, что зачёт по последнему? Отлично! А теперь, небольшое уточнение… — он повернулся к Александру, который затесался в самый конец строя, и рявкнул:

— Курсант Засоня, выйти из строя!

Саша удивлённо оглянулся, не понимая к кому обращается дежурный, но лёгкий толчок в бок от соседа показал что это дурацкое прозвище обращено к нему. "Засоня?" Серьёзно? Это что, такой армейский юмор? Разве не "Курсант Самсонов" положено вызывать из строя? Что за херню несёт этот дежурный? Устав забыл?

— Я что, бля, неясно сказал, Засоня?! — взревел "Медведь", зверски выпучив глаза. Саша снова получил толчок в бок, только уже сильнее, и раздался раздражённый шёпот:

— Хули стоишь, дятел? Тугодум, что ли?

Он постарался собраться и, не смотря на кашу в голове, попытался чётко выйти из строя, как положено, строевым шагом. Вскинув руку к пустой голове, Саша попытался доложить: