Слова сияния - Брендон Сандерсон

— Нет! — покраснел Балат. — В них нет никаких пикантностей, они едва ли личные.

— Личные, как твой...

— Виким, — оборвала его Шаллан.

Он поднял голову и заметил, что у ног Балата запузырились спрены гнева.

— Шторма, Балат. Ты становишься таким чувствительным, когда речь заходит об этой девчонке.

— Любовь превращает нас всех в идиотов, — проговорила Шаллан, отвлекая братьев друг от друга.

— Любовь? — переспросил Балат, посмотрев на нее. — Шаллан, ты едва доросла до того, чтобы закрывать свою безопасную руку. Что ты можешь знать о любви?

Она покраснела.

— Я... неважно.

— О, посмотрите-ка, — оживился Виким. — Она придумала какую-то остроту. Теперь тебе придется сказать ее вслух, Шаллан.

— Не нужно хранить такие вещи в себе, — согласился Балат.

— Министара говорит, что я слишком много болтаю не подумав. Не лучшее женское качество.

Виким рассмеялся.

— Такие вещи никогда не останавливали ни одну из знакомых мне женщин.

— Да, Шаллан, — согласился Балат. — Если ты не можешь рассказать нам, о чем думаешь, тогда кому можешь?

— Деревьям, камням, кустам. В целом, чему угодно, что не доставит мне проблем с учителями.

— Тогда тебе не стоит волноваться насчет Балата, — заметил Виким. — Он не может сказать ничего умного, даже если заранее подготовится.

— Эй! — проворчал Балат. Но, честно говоря, брат оказался недалек от правды.

— Любовь, — заговорила Шаллан, хотя частично только чтобы отвлечь их, — похожа на кучу навоза чуллы.

— Вонючая? — спросил Балат.

— Нет, — ответила Шаллан. — Мы стараемся избегать и того, и другого, но неизменно вляпываемся в обе эти вещи.

— Какие мудрые слова для девчонки, которой исполнилось четырнадцать всего лишь три месяца назад, — произнес Виким с усмешкой.

— Любовь, как солнце, — вздохнул Балат.

— Ослепляет? — спросила Шаллан. — Белое, теплое, мощное, но также способное обжечь?

— Неплохо, — сказал Балат, кивнув.

— Любовь — как хердазианский хирург, — сказал Виким, глядя на нее.

— И как это? — спросила Шаллан.

— Вот ты и скажи, — ответил Виким. — Посмотрим, на что ты способна.

— М-м... Оба заставляют почувствовать себя неудобно? — предположила Шаллан. — Нет. О! Единственная причина, по которой тебе может понадобиться любая из этих вещей, — сильный удар по голове!

— Ха! Любовь — как испорченная пища.

— Необходима для жизни, с одной стороны, но также несомненно вызывает тошноту.

— Отцовский храп.

Шаллан содрогнулась.

— Нужно пережить, чтобы поверить, насколько отвлекаешься от мира.

Виким усмехнулся. Шторма, было так приятно видеть его улыбку.

— Ну-ка, хватит, вы двое, — вмешался Балат. — Такие разговоры неуважительны. Любовь... любовь — как классическая мелодия.

Шаллан ухмыльнулась.

— Если закончить выступление слишком быстро, зрители будут разочарованы?

— Шаллан! — воскликнул Балат.

Однако Виким покатился по земле. Через мгновение Балат покачал головой и разразился согласным смехом. Шаллан же покраснела.

«Я действительно только что произнесла это вслух?»

Последняя шутка была по-настоящему остроумной, гораздо лучше, чем другие. Она была еще и неприличной.

Шаллан почувствовала виноватое волнение. Балат выглядел смущенным и тоже покраснел от двойного смысла, привлекая спренов стыда. Неуступчивый Балат. Он так хотел вести их за собой. Насколько она знала, он перестал убивать крэмлингов ради забавы. Влюбившись, он изменился, стал сильнее.

Шум колес, катящихся по камню, возвестил о прибытии повозки. Не было слышно стука копыт — отец владел лошадьми, но мало кто в округе мог себе позволить то же самое. Остальные повозки тянули чуллы или паршмены.

Балат поднялся, чтобы посмотреть, кто приехал, и Сакиса побежала за ним, издавая трубные возбужденные возгласы. Шаллан подобрала альбом с набросками. Недавно отец запретил ей рисовать домашних паршменов и темноглазых — он решил, что такое занятие непристойно. Теперь ей было трудно найти кого-то, на ком можно тренироваться.

— Шаллан?

Она вздрогнула, осознав, что Виким не последовал за Балатом.

— Да.

— Я был неправ, — сказал Виким, протянув ей какой-то предмет. Маленький мешочек. — Насчет того, что ты делаешь. Теперь я вижу. И... у тебя получается. Бездна, но у тебя получается. Спасибо.

Она потянулась, чтобы открыть мешочек.

— Не заглядывай в него.

— Что в нем?

— Чернояд, — пояснил Виким. — Растение, листья, по крайней мере. Если их съесть, тебя парализует. В том числе и дыхание.

Обеспокоившись, Шаллан потуже затянула завязки. Она даже не желала знать, каким образом Виким смог определить, что это за смертельное растение.

— Я носил его большую часть года, — тихо произнес брат. — Чем дольше оно у тебя, тем более ядовитыми становятся листья. Я чувствую, что больше они мне не нужны. Можешь сжечь их или поступить так, как тебе вздумается. Просто решил, что должен отдать их тебе.

Она улыбнулась, хотя почувствовала тревогу. Виким носил с собой яд? Подумал, что должен отдать его ей?

Он убежал за Балатом, а Шаллан засунула мешочек в свою сумку. Позже она решит, как уничтожить его. Подобрав карандаши, девушка вернулась к рисованию.

Через некоторое время ее внимание привлекли крики, доносящиеся из особняка. Она оторвала взгляд от наброска, неуверенная даже, сколько прошло времени. Поднявшись на ноги и прижав сумку к груди, Шаллан пересекла двор. Лозы перед ней начинали дрожать и отползать подальше, но чем больше она ускоряла шаг, тем сильнее наступала на них, чувствуя, как они скручиваются под ее ногами и пытаются убраться в сторону. У культивированных лоз были слабые инстинкты.

Она добралась до дома, откуда снова раздались крики.

— Отец! — Это был голос аша-Джушу. — Отец, пожалуйста!

Шаллан распахнула деревянные двери из тонких досок и, шурша шелковым платьем по полу, вошла внутрь. Перед ее отцом замерли трое мужчин в старомодной одежде: похожих на юбки улату до колен, ярких свободных рубашках и тонких плащах, спускавшихся до пола.

Джушу стоял на коленях на полу со связанными за спиной руками. С возрастом брат располнел от постоянного переедания.

— Вот еще, — проговорил отец. — Я не собираюсь терпеть подобное вымогательство.

— Его репутация — ваша репутация, светлорд, — произнес один из мужчин холодным ровным тоном. Темноглазый, чего нельзя было сказать по его речи. — Он пообещал нам, что вы оплатите его долги.

— Он солгал, — ответил отец.

Сбоку от него, опустив руки на оружие, стояли Экел и Джикс, домашние охранники.

— Отец, — прошептал Джушу сквозь слезы. — Они заберут меня...

— Ты должен был заниматься нашими отдаленными земельными участками! — взревел отец. — Ты должен был осматривать наши угодья, а не трапезничать с ворами, спускать семейное состояние и порочить наше доброе имя!

Джушу повесил голову, обмякнув в своих путах.

— Он ваш, — сказал отец, отвернувшись, и быстрым шагом вышел из комнаты.

Шаллан ахнула, когда один из мужчин вздохнул и указал в сторону Джушу. Двое других схватили его. Похоже, они были не рады уходить без оплаты. Джушу дрожал, пока они тащили его мимо Балата и Викима, которые наблюдали за происходящим, стоя поблизости. Снаружи Джушу запросил пощады и взмолился, чтобы ему позволили поговорить с отцом еще раз.

— Балат, — сказала Шаллан, подходя к брату и беря его за руку. — Сделай что-нибудь!

— Мы все знали, куда его заведут азартные игры, — ответил Балат. — Мы говорили ему, Шаллан. Он не стал слушать.

— Он все еще наш брат!

— Чего ты от меня ждешь? Откуда мне взять столько сфер, чтобы оплатить его долг?

Вопли Джушу затихали по мере того, как мужчины удалялись от особняка.

Шаллан развернулась и устремилась за отцом, пробежав мимо Джикса, чесавшего голову. Отец ушел в свой кабинет за две комнаты от этой. Она помедлила в дверях, увидев, как отец сгорбился в кресле у очага. Шаллан вошла внутрь, миновав стол, за которым его арденты, а иногда и жена, вели расчеты в бухгалтерских книгах и зачитывали сообщения.

Теперь за столом никого не было, но бухгалтерские книги лежали раскрытыми, демонстрируя суровую правду. Она поднесла руку ко рту, заметив несколько долговых писем. Шаллан помогала с мелкими расчетами, но никогда не видела картину в целом и поразилась тому, что предстало перед глазами. Как ее семья умудрилась задолжать столько денег?

— Я не изменю своего решения, Шаллан, — сказал отец. — Уходи. Джушу сам сложил себе погребальный костер.

— Но...

— Оставь меня! — закричал отец, вставая.

Шаллан отпрянула, широко раскрыв глаза, ее сердце чуть не остановилось. Вокруг начали извиваться спрены страха. Он никогда не кричал на нее. Никогда.