Содержательное единство 1994-2000 - Сергей Кургинян

Так почему не тронула сердца та беда? Да потому, что иная беда гуляла от Бреста до Владивостока, иной, не личный, не семейный, а коллективный стон, стон миллионов, насыщал собой сгустившийся до адской плотности воздух России, иной, не единичный урожай собирала на бескрайних просторах костлявая старуха, возбужденно попискивающая в ожидании, что ей отдадут все до конца, а сам конец уже не станет ничьим началом.

При таком уровне бедствия никто не размышляет о трагизме властвующих семей. Здесь отключается жалость. Ее оставляют будущим поколениям, которые начнут, как минимум, выражать запоздалые соболезнования и, как максимум, переоценивать исторические роли. Ибо в этот момент власти не прощают одного и главного: несоразмерности происходящему, отсутствия той самой Готовности. Но если власти не прощают этого, то околовластному "истэблишменту" без всяких оговорок и с окончательной беспощадностью не прощают его прострации вкупе с затаившимся мелочным властолюбием.

Между тем эта прострация в "истэблишменте" стремительно нарастает в самый неподходящий момент! И суетливость этой прострации не опровергает ее наличия. Бывает такая особая прострация на бегу, судорожная, зевотно-лихорадочная сонливость.

Была она и в том 1917 году, аналогии с которым все чаще сами собой напрашиваются. Был странный и ужасно похожий на нынешний гибрид суеты и паралича. Вспомните хотя бы "Дни Турбиных". Лихорадит, лихорадит – и вдруг зевок… И расслабуха… неладуха… суетуха-залепуха… И ведь тот же автор назвал полный иллюзорных фантомов паралич воли, ума и чувства, то бишь суперпрострацию, отрицающим прострацию словом "Бег".

А разве не было подобной прострации в 1991 году? Когда по цековским коридорам в марте – августе лихорадочно куда-то неслись и внезапно застывали на ходу "вдруг-зевунчики"? Только тогда прострацию, все же не лишенную ожидания – "капитализм!!!, новая Россия!!!", – можно было назвать "прострацией охмурения". От слова охмурять, зачаровывать. Эту же, сегодняшнюю, прострацию приходится характеризовать иначе – как прострацию "охмырения". От слова "хмырь".

И не сочтите за каламбур! Что такое прострация охмырения? А это так: просто, и никаких умствований. Это когда хмырь с фамилией, именем-отчеством, с неимоверным трудом, вертясь как белка в колесе, раздобыл этак сто – сто пятьдесят тысяч баксов. Или "полтора лимона" – не в этом суть. И строит этот хмырь себе "хазу"… По финским или югославским чертежам, с бассейном или без оного. И вертится! Аж пар от него валит! И ведь работа тоже! Не сачканешь! Не в "эсэсэрии", понимаешь! Только зевни!

Вертится хмырь, строит себе что-то… Зачем? Да сам не знает! Соседи – строят! Кореша – строят! А он что, хуже других?.. И на работе вертится: то кто-то начальству "компру" сольет, то надо зачем-то "срочно" концепцию… Концепцию, гады, им подавай! Станьте на стул, прыгните вниз – видите, уже отвалилось! Вот вам и вся концепция!.. "Что Вы сказали, Иван Иваныч? Да, конечно же, концепцию, разумеется, к завтрашнему дню!"

Во – скорость-то! Во – многомерность! Во – класс! Крутится, значит, хмырь, охмыряется в суетливо-безнадежной прострации через силу, преодолевает собственные хохотки и зевочки… А тут ему сообщают, что его страна, его президент, премьер-министр и прочие, кто помельче… С Басаевым… Зикр распевают, медленный, по накшбандийски… При незримом присутствии убиенных и поруганных… Разного пола и возраста…

Что, этот хмырь отреагирует, изменит скорость или направление своего очередного лихорадочного хмырь-виража? Как же! Нет у него на это ни единого шанса! И все вокруг в таком же охмырении пребывают!

Только не надо на отдельные личности переводить стрелки. Да, президент – в прострации… Но у него свое "охмырение". Этот – хотел вот так подкопаться! А этот – этак! А те… А эти… А у премьера? А у тех, кто помельче? А Березовский? У него что, своего охмырения нет? А ну как Толя… А у Толи?.. А ну как Боря? А Зюганов? И пошло, и поехало…

Помните: Стругацкие назвали подобное прострационное состояние – одержанием. И не сказали – кто одерживает! Ясно, кто! Именуйте это бесом, адом или как хотите еще, но то, что речь идет о паскудстве крайнем и запредельном, понятно каждому, у кого душа еще не отмерла вконец за ненадобностью.

И вот Куликов А.С., один из "нормальных представителей" нашего истэблишмента, вроде бы обязанный пребывать в таком же прострационном охмырении, как и все, вдруг такое залепил… про эту самую превентивность… Скажут: "Ему легче, у него хаза построена! Да еще какая: сами по телеку видели"… Нет, братцы! Тут легче не бывает!

Охмырение, если оно есть, всегда найдет для своей жертвы очередной сладостный и страшно необходимый тип суетности наподобие вышеуказанного "хазоверчения". Стал хмырем – вертись! А то, вокруг чего вертеться, подбросит сама Великая Хмырь – та действительность, где охмырение каждого является условием для охмырения всех… И, как и подобает, охмырение всех есть условие для охмырения каждого. Так что дело не в том, у кого хаза уже построена, а кто вертится ее строя. А в этой самой душе проклятой! И еще – в единстве места, времени, обстоятельств… И знаете ли – этих самых… людей.

Ибо на встречу с тобой приходят люди, которых давно знаешь и которых Беда уже коснулась лично, категорически и безусловно. И люди эти – жены и дети погибших твоих товарищей – может, так же бы и охмырялись в прострации, да вот уж нет – не дано! Рука судьбы вырвала их из этого круга. И приходят они… И смотрят… И спрашивают: "Ты моих-то за что угробил?" А душа болит! А они спрашивают! Еще! Еще! И о чем бы ни спрашивали, вся их боль, вся их отдаленность от охмырения, – она ведь в итоге об одном только спрашивает: "Толя, ты скажи, ты хмырь? Как и эти?"

И вот рвется навстречу этому их вопросу крик обыкновенного, достаточно простого, еще душу до конца не залившего мужика из Ставрополя: "Да не хмырь я! Не хмырь!" И заполняется этот крик души словами, взятыми напрокат из учебников по спецработе, описывающих, как это все делается "у них". У тех, кто не распадается, кто не ложится под каждого чужого самца за бесплатно… Так как там это? "Пре-вен-тивные"?! А что? Как говорят сейчас – "круто"!

Но те, для кого был весь крик души, они ведь не "крутизне" обрадовались. Просто поняли, что тот, к кому пришли, еще не оглох, сохранил еще кусочек живой души. Поняли – и отлегло от сердца чуток… От глаз тех жгучих, которые остались на мертвых фото… От голосов по ночам… "Значит, превентивные… Что ж, и на том спасибо, Сергеич!"

Здесь бы и подвести черту, правда? Как бы не так!

Поднявшийся вой был по своему частотно-динамическому диапазону, по модуляциям и вариациям, так сказать, посложнее додекафонических красот музыки господина Шенберга.

Начнем с завершения. С откликов в давно себя прогулявшем и растратившем "Московском комсомольце". Там, как положено, было две точки зрения. Одна – как бы "за". А другая – "против". Все по-людски! А то, глядишь, охмыре-братия как "сольет" на наш любимый МК… Но что поразительно: и "за-куликовское" выступление Марка Дейча, и "противо-куликовский" заход "ну прямо ужас какой корректной и умной" барышни были на деле за Куликова. И барышня это прямо подчеркивала: мол, и я "за", но законы жанра…

У нас сейчас почему-то принято, чтобы именно барышни – да особенно из числа суперштатских – обсуждали всегда грязное (но по отношению к тому, что "превентив…", особо грязное) военное ремесло. Изящные дикторши ужасно любят словечки типа "зачистка", которых чураются видавшие виды профи. Особо поднаторела в этом печально известная Елена Масюк, для которой любовь к военной экзотике кончилась совсем не так безобидно, как это показалось некоторым патриотическим журналистам.

Но бог бы с ней – с рафинированной институтской тягой к сфере "грязного профи". Видно без очков, что барышня зла на Куликова совсем не держала – в отличие от стаи, обученно и согласованно "вывшей" несколько дней. И потому особенно странно, что барышня эта в своей холодной рациональности оказалась совсем глуха и к творящемуся вокруг общественному безумию, и к природе произошедшего. Нам это столь же непонятно, как и то, каким местом своей (весьма к этому не приспособленной) натуры что-то понял Марк Дейч.

Не в том дело, что Дейч поддержал Куликова – тут как раз много чего можно было бы предположить, и не обольщаться по части всяких там "pro и contra". Ан нет, из текста видно, что Дейч что-то еще и уловил в существе происшедшего, в достаточно чужой ему стихии психологических реакций.

Вот уж воистину странна она, эта "СЭОП" – Смутная Эпоха Охмурелых Простраций. Анализировать же всю остальную "бодягу" с ее затертыми до дыр разнокалиберными аргументами, извергаемыми хмырью, производящей суждения, на хмырь, эти суждения впитывающую, мы не будем. Во всем этом важна лишь некая качающая своей мудрой головой гиря, измеряющая "уровень хмырья", степень неадекватности излившегося на общество рассудочного сумбура – экзистенциальной правде действительной иррационально-бедственной ситуации.