Содержательное единство 1994-2000 - Сергей Кургинян

С тех пор прошло около 20 лет. Но никто так и не сумел (или не захотел) до конца дешифровать ту параполитическую игру, которая привела к подобному исходу в Иране. Только одно за это время выкристаллизовалось в полной мере и, видимо, не подлежит сомнению. Нет ни одного крупного, опирающегося на неповерхностную информацию об иранских событиях специалиста, который всерьез (а не под объективами телекамер, иногда слишком близко расположенными к иной "оптике", наводимой на "возмутителей спокойствия") утверждал бы, что в иранской революции вообще нет значимого (и даже ключевого) компонента параполитической игры самого высокого уровня.

Хомейни приехал из Парижа. Его достаточно рафинированные фундаменталистские рефлексии отнюдь не поверхностно соприкасались с иными традиционалистскими изысканиями. К этому моменту уже выкристаллизовались в Европе окончательно и понятие "третьего пути", и представление о "консервативной революции", и формула "двух врагов" – СССР и США – во всех ее гибких модификациях, в том числе и в базовой: "Преступный сговор ялтинских хищников" и взявшее все это на вооружение движение "новых правых".

Уже в 1943 году Тегеран не случайно стал местом встречи держав антигитлеровской коалиции (вообще случайности в вопросе о выборе места встречи таких лиц, как Рузвельт, Сталин и Черчилль, полностью исключаются). Борьба Англии, США, России и Германии (в меньшей мере – Франции) вокруг Ирана была острейшей.

Англия в 1921 году возвела на престол ту самую династию Пехлеви, которой в дальнейшем предстояло сыграть большую роль в геополитических коллизиях ХХ века. Тем самым Англия как-то скомпенсировала свой проигрыш в традиционно значимом для нее Азербайджане и выключила из игры "французский узел влияния", всегда определявшийся связкой Армении и Ирана.

Немцы на это смотрели с болезненной задетостью, насыщая своей агентурой весь Ближний и Средний Восток – от Египта и Судана до Турции, Ирана и Ирака. Вожделенная ось Берлин-Багдад (она же ось Берлин-Анкара) никогда и ни при каком уровне поражения не выходила из сферы суперприоритетного внимания Германии. Германия может быть кайзеровской, веймарской, фашистской или ужасно демократической. Но она всегда остается Германией. А значит, всегда будет строить свою игру в указанных приоритетных направлениях, концентрируя на этой игре большую часть имеющихся у нее на данный момент возможностей. Эти направления для нее, как говорят ученые, "инвариантны".

Всегдашнее затруднение в подобной игре – неминуемо синхронный интерес Германии к Турции и Ирану, этим антагонистам "Передней Азии". При этом единственный шанс для немцев состыковать между собой двух фундаментальных противников – в том, чтобы накрыть глубинную вражду общей, менее глубинной и в каком-то смысле внешней идеологической картой. Из таких крупных карт во второй половине ХХ века могла быть использована только одна – исламский фундаментализм.

Хорошо известно также и то, каким видел себя русский интерес в этом регионе вне зависимости от того, о какой России шла речь – царской или коммунистической. Всегда шла речь о выходе через Иран не только к теплым морям, но и к Индии. И неважно, кто этим занимался в тот или иной исторический период времени – Троцкий или атаман Платов. Речь шла вновь об определенном инварианте. А этот инвариант фундаментально противоречил инвариантному же британскому интересу, который сторожил и будет сторожить Индию от русского и иного воздействия вне зависимости от того, что происходит в Великобритании и какое (опять приходится адресоваться к поэтам) "у нас тысячелетье на дворе".

После Второй мировой войны русские сумели обыграть Британию, поставив в Иране свое просоветское правительство Моссадыка. Но не извлекли из этого особой геополитической пользы. В 1953 году англичане (уже, конечно, при ключевом участии набравших огромный геополитический вес американцев) вернули в Иран династию Пехлеви. Назвать опыт этой династии сугубо негативным – значило бы пожертвовать истиной в угоду советским пропагандистским прописям. Шах Ирана и вся его семья (состоявшая отнюдь не из никчемных фигур) пытались осуществить модернизацию Ирана.

Хрестоматийные суждения о том, что в этом своем модернизационном порыве они накопили слишком много фундаменталистского горючего и получили взрыв, лишь отчасти справедливы. Да, накопили. Но это сработало лишь постольку, поскольку ко второй половине 70-х годов стратегия догоняющей модернизации как средства привлечения к Западу новых союзников стала оспариваться и заменяться иной стратегией. Это было связано как с новым подходом к пониманию глобальных проблем (Римский клуб уже начал говорить о пределах роста и о недопустимости расширения группы модернизированных стран), так и с пониманием необходимости строить взаимодействие стран НАТО в их борьбе против СССР с контрастными, совсем-совсем недемократическими и даже (в этом новизна!) немодернизационными странами.

Именно наложение этих двух обстоятельств сформировало внешнюю рамку иранского процесса. Дальше – сфера предположений. Видимо, шах Ирана перестарался в ориентации на дружбу с Израилем, не учтя специфических нюансов британского отношения к данной проблеме. Видимо, шах перестарался в стремлении создать индустриальный комплекс хотя бы при помощи Москвы ("если другие так упорно игнорируют иранские интересы"). Видимо, конструирование "недемократического", совсем немодернизационного даже, компонента глобальной системы будущего "золотого миллиарда" к этому времени завершилось.

И завершилось оно с участием правых (не хочется говорить – праворадикальных) элит США, Германии, Англии и Франции. Сразу оговорим, что это вовсе не означало, что внутри этого альянса конструкторов не было внутренних противоречий. (Не случайно германские и французские спецслужбы до сих пор на подозрении у ЦРУ в связи с "революцией Хомейни"). Видимо, в этот же период состыковались и образовали некое новое мировоззренческое и хозяйственное горючее две концепции – "нефть за продовольствие" и "наркотики за оружие". И наконец, видимо, именно в этот момент согласовали интересы те группы западной элиты, для которых в борьбе с СССР не было "реакционного", правого ограничителя.

Шах при этом громоздил ошибки не без помощи своих западных консультантов, которые (вновь подчеркнем свое осторожное "видимо") просто "играли" Мохаммеда Реза Пехлеви "втемную" вместе с руководителем иранской спецслужбы САВАК, фигурами из близкого окружения шаха, частью иранской военной элиты. Вот почему тезис о том, что американцы "проспали" иранскую революцию, требует очень осторожного использования.

Как бы там ни было, революция произошла. И была первой из крупных революций, которую в полном смысле слова можно было назвать "консервативной". Так ее понимал сам Иран. Но так же ее понимали и советские ортодоксы, которые привычно видели в исламском фундаментализме "поповщину", "мракобесие", "воинствующий феодализм".

Однако в Советском Союзе были и другие силы, которые трагически восприняли изменения в Иране, видя в этих изменениях часть суперопасной для СССР большой игры в две руки. Игры, где этой "второй" становится рука, способная расколоть лагерь противников США и западной экспансии в целом и собрать в интересах самых антирусских и антисоветских сил Запада некий блок из "геополитических боевиков", идущих под новыми (они же старые) мобилизационными смысловыми знаменами. "Боевиков", запрограммированных на войну с СССР. "Боевиков" неудобных, самоотверженных, готовых лить кровь свою и чужую в совсем иных количествах, чем американские сибариты.

Робкие и зашоренные "научным атеизмом" попытки договориться с этими "боевиками" на антиамериканской основе быстро показали свою несостоятельность. 9 сентября 1979 года "Джумхурия ислами" написала: "На своих баррикадах мы видим одного врага: безбожие… в облике военщины Америки, устремлениях монополий Западной Европы, облике сионизма, коммунизма в той ипостаси, когда он правит обездоленными".

Соединение сионизма и коммунизма в один ряд в этом высказывании произошло впервые после достаточно беспомощных заявлений русских монархистов после революции 1917 года и последующих концепций идеологов Третьего рейха. Оговорки про именно тот коммунизм, который "правит обездоленными", то есть конкретный строй в СССР, были знакомы по (не игравшим на поле "сшивания" сионизма и коммунизма) маоизму, чегеваризму, "краснобригадовским" экспериментам, полпотовским изысканиям и пр. Везде была приложена рука западных интеллектуалов и концептуальных отделов западных спецслужб.

Более чем уместно вспомнить в этой связи, как в 1965 году Че Гевара на втором семинаре Афро-Азиатской солидарности в Алжире обвинил соцстраны Варшавского договора (то есть СССР) в "империалистической эксплуатации стран третьего мира". Можно говорить сколько угодно о том, что Че Гевара, романтик, героическая личность, чувствовал загнивание советского коммунизма и хотел "второй волны" революции обездоленных, позволяющей избежать краха коммунистического лагеря. Но инструментальной роли этого высказывания в контексте геополитического противостояния СССР и США (и борьбы на периферии – этого важнейшего компонента подобного противостояния, чью роль мы неоднократно будем конкретизировать ниже) нельзя не видеть.