М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание - Михаил Садовяну

Сперва Надина слушала насмешливо, с притворно серьезным видом. Но постепенно страх, сквозивший даже в самых банальных словах адвоката и проступавший все более отчетливо на его лице, проник и в ее сердце. Вскоре она поняла, что Ставрат прав и опасность действительно подстерегает на пороге, ежеминутно грозя ворваться внутрь. Одно из окон гостиной было распахнуто настежь. На обширном дворе усадьбы не было ни души, не слышалось ни звука. Над усадьбой нависла тягостная тишина. Резкий белый свет солнца словно подчеркивал грозное безмолвие, в котором тревожные слова Ставрата метались, как испуганные птицы. И все-таки Надина не хотела выдавать своего беспокойства, считая это для себя унизительным. Она бы охотно вступила с адвокатом в спор, но не смела открыть рта из-за царившей вокруг тишины. Только услышав, будто сигнал спасения, мелодию, которую старательно насвистывал Рудольф, по-видимому, что-то налаживавший в машине, Надина приободрилась и заметила:

— Вы, конечно, правы, но и преувеличивать тоже не стоит, господин Ставрат! Арендатор нас заверил, вы сами это слышали, что крестьяне здесь смирные, и…

— Арендатор болван, сударыня, простите меня за резкость! — запальчиво перебил ее адвокат. — Впрочем, люди, постоянно подвергающиеся опасности, со временем перестают отдавать себе в ней отчет. Только этим можно объяснить, что такой разумный и уравновешенный человек, как господин Юга, не выглядел вчера встревоженным. Возможно, однако, у него свои причины сохранять хладнокровие. Но мы, те, кто не притерпелся к местной обстановке, чуем нюхом, что положение ненормальное, ведь наша чувствительность обострена, она не притупилась от повседневных опасностей…

Олимп Ставрат продолжал с нарастающим пылом, пока все еще колебавшаяся между страхом и гордостью Надина не послала наконец Иляну за Рудольфом.

— Мы тотчас же уезжаем! — заявила она шоферу. — Подайте автомобиль! Тотчас же!

Но Рудольф спокойно ответил, что машину подать пока не может, так как мотор неисправен. Как раз теперь он старается его починить, но для этого ему пришлось разобрать двигатель. Однако он надеется закончить ремонт за три-четыре часа, и тогда они смогут ехать. Надина приказала поторопиться, — она ни за что на свете не хочет провести здесь еще одну ночь.

— Видите, сударыня, какое невезение? — вздохнул Ставрат, когда они снова остались одни. — Через три-четыре часа стемнеет. Если днем опасно проезжать по селам, то можете себе представить, каково будет ночью… Но наберемся терпения. Чтобы набить себе цену, механики иногда преувеличивают сложность поломки и говорят, что для ее устранения потребуется больше времени, чем на самом деле. Возможно, наш друг Рудольф, увидев, что вы так торопитесь, закончит быстрее, и тогда…

Теперь уже адвокату пришлось успокаивать Надину и то и дело наведываться в сарай, где возился Рудольф, чтобы выяснить, много ли тому еще нужно времени…

К пяти часам во дворе послышался шум. Префект Боереску после Амары выступил с речью еще и перед крестьянами в Леспези, а теперь счел своим долгом нанести короткий визит Надине, специально чтобы выразить свое восхищение тем, что именно в столь смутные дни она снизошла к селянам, подавая другим помещикам пример отваги и добродетели. Напомнил префекту о Надине Платамону, который вместе с сыном присутствовал на сходке. Боереску же, торопясь засветло добраться до Костешти, совсем было о ней забыл, хотя Мирон Юга говорил ему о приезде Надины и даже просил к ней заглянуть.

— Все это очень мило, господин префект, но вы твердо убеждены в том, что до завтра здесь не случится никакого несчастья? — спросила Надина, раздраженная комплиментами Боереску и тихим позвякиванием шпор капитана Корбуляну.

— Что вы, сударыня, да как вы можете такое говорить? — самоуверенно запротестовал префект. — До завтра?.. Вы меня оскорбляете, сударыня!.. Вы всегда будете тут в полной безопасности, всегда!

Боереску быстро уехал, отпустив Надине еще целую кучу комплиментов и поздравлений. Платамону задержался, чтобы захватить с собой адвоката Ставрата.

— Я хотела бы уехать сейчас же! — вздохнула Надина, которой внезапно овладел еще больший страх. — Я должна уехать!.. Не хочу больше здесь ночевать! Мне страшно!

— Вы можете быть вполне спокойны, сударыня! — заверил ее арендатор ровным, внушающим доверие голосом. — Опасаться вам нечего!.. Люди у нас смирные, разумные!.. И господин префект вам то же самое говорил!..

— К сожалению, ваш префект — спесивый идиот, — мрачно заметил Ставрат. — Если полагаться на его заверения…

— Что вы, что вы, можете спать спокойно! — повторил Платамону с покровительственной улыбкой. — Вам нечего бояться!

Они условились, что завтра утром, сразу же после восхода солнца, Надина заедет на автомобиле в Глигану и захватит с собой Ставрата, который будет ее там ждать. Надина проводила мужчин на террасу. Посмотрела, как они усаживаются в бричку. Когда лошадь тронулась с места, все трое повернули к ней головы и церемонно поклонились. Она ответила улыбкой, потом протянула к ним руку, маленькую белую руку, движение которой казалось трепетаньем птичьего крыла, и проводила их взглядом, пока они не выехали из ворот и не свернули вправо. Думитру Чулич сделал несколько шагов за бричкой, а затем остановился посредине двора, так и застыв на месте с непокрытой головой, будто его осенила неожиданная мысль. Надина стояла на террасе, повторяя рукой все тот же жест, растерянно глядя вслед уехавшим и машинально, как бы против воли шепча:

— До завтра… до завтра…

Вдруг она увидела Думитру, которого до сих пор не замечала, и содрогнулась от страха, словно очутившись перед смертельным врагом. Она умолкла, а улыбка застыла на ее губах, точно отсвет былых времен.

6

— Кто это?.. Кто там?.. Кто стучит?

— Не серчай, Леонте, встань и выдь на час, а то тут такое творится!..

— А, это ты, староста! — пробормотал Бумбу, узнав голос. — Сейчас встану… Иду, иду!.. Да что там стряслось, господи спаси и помилуй? — бормотал он про себя, испуганно шаря в темноте, так как спросонья не разобрал, что именно сказал ему староста.

Как только приказчик открыл дверь, Ион Правилэ, даже не дав ему времени что-то спросить, сразу же выпалил:

— Одевайся быстрее и пойдем! Руджиноаса горит!

— Господи! Руджиноаса?.. Быть не может… — воскликнул, весь дрожа, Леонте Бумбу.

— Да не трать ты время попусту! — нетерпеливо перебил его староста. — Сам не видишь, что ли? Будто полная луна светит.

— Ох, горе-то какое! — перекрестился Бумбу, возвращаясь в дом.

Оставшийся на дворе староста услышал удивленный голос жены Бумбу, а затем ее испуганные причитания. Он отошел подальше к стражнику из Руджиноасы, который прибежал к нему и сообщил о пожаре. В первую минуту ошеломленный Правилэ даже не расспросил его как следует, а помчался прямо сюда, на барскую усадьбу. Стражник все еще с трудом переводил дух и что-то растерянно бормотал.

— А давно там горит, Никифор? — спросил староста, глядя в сторону Руджиноасы, где небо было залито багровым светом, будто вот-вот должно было взойти солнце.

— Так когда я приметил, петухи еще полночь не пропели, — глухо ответил стражник. — А сколько теперь времени, не знаю… Может, час?.. Пока я людей разбудил, пока добежал, время-то и прошло…

— Откуда занялся пожар?

— Поначалу только стога соломы да скирды сена горели, а уже потом занялись и постройки, ветер ведь дует, правда, не такой сильный, как здесь…

Приказчик вышел во двор уже одетый. Из дому его провожал плачущий голос жены:

— Ты поберегись там, Леонте… Будь помягче, не перечь народу, знаешь ведь, как нынче люди обозлены…

Леонте зашагал рядом со старостой и стражником, ничего больше не спрашивая. Только через несколько секунд он неуверенно предложил:

— Как думаешь, староста, не лучше бы нам разбудить барина?

— Нет, пусть себе отдыхает, — проворчал Правилэ, — хватит ему и на завтра волнений и огорчений.

Деревья в парке усадьбы закрывали черной стеной пылающее небо со стороны Руджиноасы. Леонте Бумбу разглядел зарево лишь на улице и оцепенел на месте, схватившись за голову.

— Ох, господи!

На востоке повисла огромная завеса огня. Хотя село находилось в трех километрах, пламя, казалось, полыхало совсем рядом, чуть ли не на околице Амары. Небо было чистым и светлым, как на рассвете; лишь несколько больших звезд еще мерцали испуганно и удивленно, будто в предсмертной агонии. Из громадной огненной печи, в которую сильные руки, казалось, то и дело подбрасывали все новые поленья, взлетали багровые языки пламени; они извивались и сплетались апокалипсическими змеями, лизали и обгладывали подножие небосклона, окрашивая его раны всеми красками, стирая их огромными клоками дыма, оставляя после себя трепещущие пурпурные полотнища, которые развевались несколько мгновений, как грозные красные стяги… Победоносные зарницы пожара отбрасывали гигантские тени, которые плясали, вырастая до небес, словно весь мир пошатнулся и с треском разваливался.