Бита за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

— Сумасшедший, как галльский охотник за головами, — подытожил Помпей Страбон.

— Точно, — согласился Скатон.

— Значит, город будет сражаться.

— Он будет сражаться, пока не умрет последний аскуланец.

— Одно я могу обещать тебе, Публий Веттий: если хотя бы несколько аскуланцев останутся в живых, когда я возьму Аскул, они пожалеют, что не умерли раньше, — произнес Помпей Страбон. Он отбросил кость, которую обгладывал, и снова вытер руки о тунику. — Знаешь ли ты, как они называют меня? — спросил он вежливо.

— Пожалуй, нет.

— Carnifex. Мясник. Я смогу гордиться этим прозвищем, Публий Веттий, — сказал Помпей Страбон. — За свою жизнь я получил больше прозвищ, чем мне полагалось бы. Ну, Страбон — это понятно само собой. Но когда я был чуть старше, чем мой сын теперь, я служил в качестве контубернала с Луцием Цинной, Публием Лупом, с моим двоюродным братом Луцием Луцилием и моим хорошим другом Гнеем Октавием Рузоном. Мы были в той ужасной экспедиции против германцев в Норик. И я не очень нравился моим коллегам. Всем, кроме Гнея Октавия Рузона, должен добавить. Если бы я ему не нравился, он не был бы сегодня одним из моих старших легатов! Так вот, кадеты добавили к прозвищу Страбон еще одно: Меноэс. Мы посетили мой дом по пути в Норик, и они заметили, что повар моей матери был косоглазым. Его звали Меноэс. И этот остряк, ублюдок Луцилий — ну никакого уважения к семье, ведь моя мать была его теткой! — назвал меня Гнеем Помпеем Страбоном Меноэсом, подразумевая, что моим отцом был этот повар. — Помпей издал долгий вздох. — Я носил это прозвище несколько лет. Но теперь меня называют Гней Помпей Страбон Карнифекс. Это звучит получше, чем Меноэс: Страбон Мясник.

Выражение лица у Скатона было скорее скучающим, чем испуганным.

— Что толку в прозвищах, — возразил он. — Меня вот назвали Скатоном не потому, что я родился у истоков красивого и говорливого ручья. Они имели в виду, что я люблю разглагольствовать.

Помпей Страбон улыбнулся и тут же посерьезнел:

— Так что же привело тебя ко мне, Публий Веттий Говорун?

— Мы бы хотели договориться.

— Устал воевать?

— Честно говоря, да. Если потребуется, я, конечно, буду продолжать сражаться, — однако лично я думаю, что с независимой Италией покончено. Если бы Рим был иноземным врагом, я не пришел бы сюда. Но я — марс, италик, а римляне живут в Италии так же давно, как и марсы. Я думаю, Гней Помпей, для обеих сторон настало время спасти от этой заварухи все, что еще только возможно. Lex Julia de civitate Latinis et sociis danda предусматривает большую дифференциацию в предоставлении гражданских прав. Хотя этот закон не распространяется на тех, кто боролся против Рима с оружием в руках, я отметил, что нет причин, мешающих мне, согласно lex Plautia Papizia, обратиться за римским гражданством, если я прекращу враждебные действия и лично явлюсь к претору в Риме. То же самое относится и к моим людям.

— О чем же вы хотите договориться, Публий Веттий?

— Нам нужен свободный проход через римские линии как здесь, так и возле Аскула. Между Аскулом и Интерокреей мы разоружимся и побросаем наши доспехи и оружие в Авент. Мне необходим безопасный проход от Интерокреи до Рима и преторского трибунала — для меня и моих людей. Я также прошу тебя дать письмо к претору — как подтверждение моего рассказа и одобрение предоставления гражданства мне и всем, кто придет со мной.

Наступило молчание. Глядя из дальнего угла, Цицерон и Помпей-младший переводили взгляд с одного лица на другое.

— Мой отец не согласится, — прошептал Помпей.

— Почему?

— Он замыслил большую битву.

— Значит, правда, что подобные прихоти и фантазии решают судьбы народов и государств? — изумился Цицерон.

— Я понимаю, почему ты об этом просишь, Публий Веттий, — заговорил Помпей Страбон, — но не могу согласиться. Слишком много римской крови пролито твоим мечом. Если ты хочешь пройти через наши ряды для того, чтобы представиться претору в Риме, тебе придется пробивать с боем каждый шаг.

Скатон поднялся.

— Хорошо. Попытаться все-таки стоило, — сказал он. — Благодарю тебя за гостеприимство, Гней Помпей. Теперь самое время мне вернуться к своей армии.

Отряд марсов растворился в темноте. Не успел затихнуть топот их коней, как раздались звуки трубы Помпея Страбона. Лагерь пришел в движение.

— Они нападут завтра, возможно с двух сторон, — рассеянно сказал Помпей, сбривая с предплечья светлые волоски лезвием своего меча. — Это будет превосходная битва.

— А что делать мне? — с несчастным видом спросил Цицерон.

Помпей убрал оружие и улегся на походную кровать; прочие контуберналы занимались приготовлениями к битве, так что приятели остались вдвоем.

— Надень кольчугу и шлем, возьми меч и кинжал и положи щит и копье рядом с командным шатром, — ободряющим тоном посоветовал Помпей. — Если марсы прорвутся, тебе придется оборонять последнюю позицию.

Марсы не прорвались. Цицерон слышал крики и гром отдаленной битвы, но не видел ничего, пока не подъехал Помпей Страбон вместе с сыном. Оба были растрепаны и забрызганы кровью, но широко улыбались.

— Легат Скатона Фравк убит, — сообщил Помпей-младший Цицерону. — Мы сокрушили марсов — и силы пиценов тоже. Скатон с немногими из своих людей ушел, но мы отрезали ему все подступы к дорогам. Если они захотят вернуться к себе в Маррувий, им придется идти через горы, без еды и укрытия.

Цицерон поперхнулся:

— Оставлять людей умирать от холода и голода — похоже, любимейшее занятие твоего отца, — проговорил он, как ему казалось, почти героически, но с дрожащими коленями.

— Ты плохо себя чувствуешь, не так ли, мой бедный Марк Туллий? — спросил Помпей, смеясь, и дружески хлопнул его по спине. — Война есть война, вот и все. Они сделали бы с нами то же самое, ты знаешь. Может, став умным вроде тебя, человек теряет охоту к войне? Это удача для меня! Я не хотел бы иметь противника, который был бы умным, как ты, да еще вдобавок воинственным. Истинное счастье для Рима, что в нем намного больше таких людей, как мой отец и я, чем таких, как ты. Рим стал Римом, закалившись в сражениях. Но кто-то должен двигать дела и на Римском Форуме — вот это, Марк Туллий, твоя арена.

* * *

Эта арена была в ту весну такой же бурной, как и любой театр военных действий, поскольку Авл Семпроний Азелион не на шутку сцепился с ростовщиками. Финансы в Риме, как общественные, так и частные, были в еще худшем состоянии, чем во время Второй Пунической войны, когда Ганнибал оккупировал Италию и блокировал Рим. Деньги прятались всеми торговыми обществами, казна была фактически пуста, а поступления — очень малы. Даже те части Кампании, которые находились в руках римлян, были в таком хаотическом состоянии, что не появлялось ни малейшей возможности наладить упорядоченный сбор податей. Квесторы затруднялись в ведении какой-либо таможенной службы, поскольку один из двух главнейших портов, Брундизий, был полностью отрезан от Рима. Италики стали теперь повстанцами-неплательщиками. Провинция Азия оттягивала передачу своих сократившихся доходов Риму; Вифиния не платила вовсе ничего, а поступления из Африки и Сицилии полностью съедались дополнительными закупками пшеницы. Более того, Рим оказался в долгу у одной из своих собственных провинций — Италийской Галлии, откуда поступала большая часть оружия и доспехов. Посеребренные денарии, каждый восьмой из выпущенных Марком Ливием Друзом, внушили всем недоверие к наличным деньгам. Слишком много сестерциев было отчеканено, чтобы обойти это затруднение. Среди людей со средним и высоким доходом займы сделались совершенно обычным делом, и ростовщические проценты повысились, как никогда раньше.

Обладая хорошей деловой хваткой, Авл Семпроний Азелион решил, что наилучшим способом поправить дела будет закон об освобождении от долга. Такой способ выглядел привлекательно и был совершенно легален; городской претор отыскал древнее установление, которое запрещало назначать плату за предоставление займа. Другими словами, заявил Азелион, незаконным является получение прибыли от данных взаймы денег. Да, древний закон игнорировался в течение сотен лет, и такая практика превратилась в процветающую отрасль деятельности среди большой группы всадников-финансистов. Что ж, это является еще более предосудительным фактом. Ситуация осложнилась: большое число всадников занимается тем, что не столько ссужает деньгами, сколько наживается на процентах. Пока бедственное положение средних слоев не будет облегчено, никто в Риме не сможет выпутаться из долгов. Число невыплаченных долгов растет с каждым днем, должники не знают, что им делать. Поскольку же банкротские суды были закрыты вместе со всеми другими судами, то кредиторы стали прибегать к насильственным мерам, чтобы собрать причитающиеся им долги.