Хождение в Москву - Лев Колодный

Во все четыре стороны с каланчи нацелены указатели: на запад и восток, на юг и север. Северный край застилает зеленая завеса парка и лесов. Профиль города на юге и западе прочертили шпили высоких зданий и радиомачт. На востоке силуэт проще: заводские трубы, пузатые бочки газгольдеров. Но со всех сторон над крышами качаются стрелы кранов.

Четыре шага направо - и с севера дозорный попадал на восток, еще четыре шага - юг. Вот так за двенадцать шагов совершал кругосветное путешествие.

Как всякого, кто в пути, продували вышкового ветры, секли дожди, засыпало снегом.

"Трудно приходилось этому "высокопоставленному" лицу в бурю-непогоду, особенно в мороз зимой, а летом еще труднее: солнце печет, да и пожары летом чаще, чем зимой, только жди, не зевай!" - так писал о вышковом В. Гиляровский, репортер, почетный пожарный.

Опустела вышка в Сокольниках, только мне интересно, что с нее видно. Воспользовавшись случаем, наблюдаю с каланчи: косые лучи солнца пробиваются по краям черной тучи, доставая до крыш. Налетел северный ветер, и теперь уже достают до крыш косые струи дождя. А когда прошел ливень, крыши горят огнем, как зеркало, отражая в небе золото заходящего дня.

Среди домов на востоке различаю в бинокль еще одну пожарную каланчу. Но она пуста. Вид с нее на Москву закрыли многоэтажные дома.

Час пролетел быстро, как птица над крышей.

Пора в обратный путь.

Винтовая лестница приводит вниз, до второго этажа. С него на землю можно спуститься двумя путями - или по лестнице, или по трубе. Достопримечательность пожарных - стальная труба. Один ее конец упирается в потолок дежурной части, другой ушел под пол, на первый этаж - в депо. Это лифт пожарных. Вверх на нем не подняться: труба отшлифована до блеска ногами и руками бойцов, но вниз спускаться - лучшего средства нет. Скорость спуска такая же, как у падающего камня, - 9,8 м/сек2.

Охватив трубу ногами, камнем падают по тревоге со второго этажа вниз к машинам все, кто дежурит наверху. Только такой "лестнице" выдержать напор и движение людей, у которых в запасе 45 секунд. Съезжаю и я по трубе. Такую возможность предоставляют журналистам и дорогим гостям из соседней школы. Мальчишки не зря любят ходить в дом под под каланчей, где вот уже век, как нашли себе место быстрота, мужество, отвага.

К ЗВЕЗДЕ В ГОСТИ

Подъем к звездам везде одинаков. Сначала нажимают кнопку. Кабина отрывается от земли, на табло мелькают всевозрастающие цифры: 2, 20, 30... На высоте птичьего полета срабатывает вторая ступень. Выше в небо - теснее лифт. В кабине нас двое: старожил высотного дома, не раз совершавший головокружительные рейсы, и я.

Дальше ехать некуда. Можно только идти. Сюда можно водить на экскурсию специалистов. Нигде в Москве нет такой коллекции лестниц, как здесь - в шпиле Московского университета. Маршевая лестница с перилами переходит в винтовую. Та ввинчивается в шпиль и превращается в трап. На звездах не ждут в гости. Сводки погоды долго пророчили сильный ветер, мороз, облачность. Они откладывали подъем со дня на день, пока не наступило затишье. Но когда я шагнул из лифта под шпиль, то пожалел, что погода успокоилась.

Внутри шпиля тихо, как под безъязычным колоколом.

Ветер тут воет, плачет, кричит на разные голоса в непогоду... Я мог только представить это со слов сопровождающего инженера. Прошло сорок лет с небольшим, как из шпиля ушли монтажники.Срок ничтожный для исполина, воздвигнутого на века. Время еще не успело отметиться на стекле и металле. Зеркальное, цвета позолоты, стекло так же отлично, как свет, отражает ветер и влагу, защищая своим хрупким панцирем броню металла.

Плечи касаются круглой стенки, суживающейся с каждым шагом. Приходится и ногами и руками перебирать тонкие ступеньки, приваренные к трубе. Когда кажется, что дальше не протиснешься, сбоку появляется овальная дверь. Еще шаг и - балкон.

Под звездой на острие шпиля строители свили из стальных прутьев нечто вроде гнезда, уложив в его основание бетон. Правда, оно так высоко и ветры обдувают его так сильно, что даже птицы не претендуют на столь видное место.

Над головой повисли колосья звезды. Под ногами - Москва. Здесь мы и познакомились. Александр Владимирович Залесский - инженер, любитель восхождений на вершины, будь то гора или шпиль, добровольный экскурсовод. На его счету купол Исаакиевского собора, Чатыр-Даг - вторая вершина Крыма и неоднократные подъемы на звезду университета - высшую точку города. Но и отсюда - с высоты в четверть километра - не видно всей Москвы. Даже ее ближайшая юго-западная граница далеко за горизонтом, к которому, как к финишу, устремились наперегонки стройные шеренги домов. А северные, восточные, южные горизонты скрывают бесчисленные крыши. Какая же нужна вершина, чтобы увидеть с нее всю Москву?

- Между прочим, - сказал инженер, - я вам как-то звонил. - И я сразу же вспомнил голос одного дотошного читателя, который часто звонил по телефону в редакцию. По его просьбе я выяснял, откуда в Москве идет счет километрам - от почтамта, как в других городах, или от Красной площади...

Любознательность была той силой, что легко подняла сорокадвухлетнего инженера в январский холод навстречу всем ветрам. Больше желающих сопровождать корреспондента туда, где нужно надевать спасательный пояс и мерзнуть, не оказалось...

Теперь мы разговорились, как старые знакомые, не видевшие давно друг друга. Окрестности университета давно знакомы инженеру. Вернувшись с фронта, он копал огороды на Воробьевых горах.

На месте огородов сегодня раскинулись корпуса Дворца для детей.

- А ваш дом виден отсюда?

Нет, дом инженера находится не среди корпусов Юго-запада. Он живет на Зубовской, в старом доме.

Старые улицы не видны отсюда, старая Москва тоже. Ее заслонили овал стадиона, гостиница "Юность", корпуса на подходах к Лужникам.

Ни огородов, ни деревень. Только маленькая церковь на вершине холма и купольный град Новодевичьего монастыря у Москвы-реки остались от картины, виденной Герценом и Огаревым с бровки Воробьевых гор.

Новая Москва заполнила все пространство: метромост, спортивные арены, лучи проспектов, круглые тарелки вестибюлей метро "Университет". Рядом с ними третий круг прочертила арена цирка. Вслед за москвичами-новоселами на Юго-запад перебрался Московский цирк.

Светлое небо сливается с белыми корпусами университета. Его башни ступенями спускаются к земле. И дома, деревья, крыши постепенно уходят вдаль, сглаживая углы, разрушая ощущение высоты.

Высоты не чувствуешь, наверное, потому, что все неподвижно. Звезда не описывает орбиту на московском небосклоне, она непоколебима. Движение происходит на земном круге. И мы в центре этого круга медленно вращаемся вслед за поездами Окружной железной дороги и матовым солнцем, что катится ярким шаром по дорожке из облаков, нависших над головой.

Не слышно шума городского. Он не долетает сюда, перехваченный карнизами этажей. Лишь ветер свободно обвевает золотой стебель и его колосья, нависшие над головой.

- Поднимемся выше, - предложил инженер.

Вновь втискиваемся в трубу, чтобы через несколько ступенек оказаться еще у одного порога. Он повис над головой. Открыть его дверцу можно, поддев шапкой. Створки раскрылись - мы вышли из люка. Створки закрылись образовался настил площадки. По сторонам ее два нижних луча звезды, сходящиеся над головой.

Но и это еще не вершина. Снова ныряем внутрь. К коллекции лестниц прибавилась стремянка из стальных тонких прутьев. На нее становишься с опаской: не согнется ли? Но лесенка только пружинит и подталкивает нас через стальные дверцы на палубу звезды.

- Вершина, - сказал Александр Залесский, первый ставший ногами на прямой луч. Выше нас теперь был только острый конец звезды. Тесно на этой площадке, похожей на палубу подводной лодки. Расставишь ноги и достанешь борт. За краем - океан, только воздушный. Его не удивишь звездой, даже если на ней люди.

На поручнях ограды повис красный сигнальный фонарь. Он горит по ночам. Сейчас золотом, как начищенные до блеска фанфары, горят трубчатые концы колосьев - венец над звездой... На этих трубах мог играть только ветер, и я снова пожалел, что тихая погода. Даже юго-западный ветер - главный ветер Москвы, знаменитый зюйд-вест, в честь которого склоняются "розы ветров" на картах московских архитекторов, - даже он притих, может быть, для того, чтобы дать нам, редким гостям, осмотреться в его царстве, необозримом с такой высоты.

Если бы на этой точке установить кинокамеру и делать каждый день кадры, получилась бы великолепная картина роста Москвы.

Я дотронулся рукой до золотистых колосьев.

Осторожно, стекло. Звезда зеркальная. В ее золотистых зеркалах первым по утрам прихорашивается дневное светило, прежде чем показаться над Москвой, а вечером в последний раз бросает прощальный взгляд, прячась за края заката.