Состоятельная женщина. Книга 2 - Барбара Брэдфорд

– Благодарю тебя, Эдвина.

Эдвина встала.

– Как было бы хорошо, если бы ты была откровенна со мной много лет назад. Наши отношения сложились бы совсем по-другому.

„Сильно сомневаюсь в этом”, – подумала Эмма, но вслух произнесла:

– Может быть.

Не произнеся ни слова больше, Эдвина направилась к дверям, а Эмма была уверена, что в глазах ее старшей дочери стоит довольное выражение. „Сколько в Эдвине смешного снобизма, – сказала про себя Эмма, – незаконность ее рождения давно не волнует ее, а теперь она знает, что ее отец – дворянин”.

Эмма окликнула дочь.

– Пожалуйста, попроси Джима подняться ко мне.

Эдвина обернулась.

– Хорошо, мама.

Она, поколебавшись немного, спросила:

– Ты сказала, что Фарли принесли тебе много горя, но ты, ты все-таки назвала меня в честь моего отца…

– Боюсь, что твое имя невольно сорвалось у меня с языка тогда, – грустно сказала Эмма, – но это – совсем другая история…

Несколько минут спустя в гостиную вошел Джим Фарли, и Эмма, любезно улыбаясь, поднялась ему навстречу. Тридцатилетний Джим был высок, выше шести футов ростом, и хорошо сложен, с широкими плечами, тонкой талией и длинными ногами. У него было привлекательное лицо с чувственным ртом, довольно заметно контрастирующим с аскетическими чертами и серо-голубыми, полными жизни глазами. Его светло-каштановые волосы с отдельными более светлыми прядями были аккуратно причесаны на хорошей формы голове и подстрижены немного длиннее, чем диктовала мода. Его внешность была безупречной. Он всегда был безукоризненно одет и имел вид настоящего английского джентльмена с головы до кончиков своих ботинок ручной работы. Одет он был в превосходно сшитый по последней моде вечерний костюм в стиле Эдуарда, выходная рубашка была отделана на груди кружевами и украшена сапфировыми запонками.

Казалось, что Джим шагнул, приветливо улыбаясь, в ее гостиную прямо из далекого прошлого. Эмма сразу мысленно перенеслась в 1904 год на изысканный обед, который давала Оливия Уэйнрайт в Фарли-Холл. „Мне всегда казалось, что Джим похож на Эдвина”, – подумала Эмма. Он замер на месте, и Эмме показалось, что это Адам Фарли стоит перед нею. Джеймс Адам Фарли, последний в роде Фарли, был точной копией своего прадеда.

Эмма на секунду ощутила нервную дрожь, но она решительно отмела в сторону нахлынувшие на нее воспоминания и приветливо произнесла:

– Добрый вечер, Джим.

Она встала и протянула ему руку.

– Добро пожаловать в мой дом, добро пожаловать в мою семью.

Джим тепло улыбнулся в ответ. Он глубоко уважал и даже почти боготворил эту пожилую женщину с царственной осанкой, пожимавшую сейчас ему руку, и его преклонение перед ней ясно отразилось у него на лице.

– Добрый вечер, миссис Харт. Благодарю вас, для меня большая честь стать членом вашей семьи и быть в вашем доме.

Он задержал ее пальцы в своей руке и заглянул ей в глаза.

– Я всем сердцем люблю Полу и постараюсь быть ей хорошим мужем.

– Я в этом уверена, Джим, – ответила Эмма, высвобождая свою руку. – Разрешите предложить вам что-нибудь выпить, – спросила она, направляясь к георгианскому столику.

Останавливая ее, Джим сказал:

– Благодарю вас, я выпью бокал вина, но я налью сам. Прошу вас, не беспокойтесь.

Эмма наблюдала за тем, как с легкой грацией и непринужденностью, порожденными благородным происхождением и воспитанием, он движется по комнате. Она смотрела на него другими глазами и недоумевала, как она могла раньше не заметить его поразительного сходства с Адамом. „Наверно, их сходство особенно подчеркивает его вечерний костюм в эдуардинском стиле”, – решила она, переполненная воспоминаниями о прошлом.

Джим возвратился с бокалом в руке.

– Ваше здоровье, – сказал он, становясь у камина и опираясь на каминную полку.

Эмма подняла свой бокал.

– Ваше здоровье, Джим. Насколько я поняла из того, что сказала Пола, вы хотите переговорить со мной.

– Да, именно так, миссис Харт. Но сначала я должен кое-что передать вам.

С этими словами Джим опустил руку в карман и достал маленькую серебристую коробочку, которую он вручил Эмме.

Эмма взглянула на Джима.

– Что это?

– Откройте ее, – ответил Джим.

Эмма с растущим любопытством быстро открыла коробку. Внутри лежало что-то, завернутое в пожелтевший от времени шелковый носовой платок с ясно различимыми инициалами „Э. Ф. ”. Дрогнувшими пальцами Эмма развернула его, и, затаив дыхание, уставилась на камень, лежавший на старинном шелке. Это был тот самый плоский голыш с написанным на нем миниатюрным женским портретом, который они с Эдвином подобрали в пещере на Вершине Мира. Портрет удивительно хорошо сохранился, его краски почти не потускнели за эти долгие годы. Она взяла камень и принялась рассматривать его, а потом вопросительно взглянула на Джима.

– Мой дед отдал его мне в день своей смерти, – сказал Джим, следя за выражением ее лица. – Он велел мне отдать его вам. Он хотел, чтобы он остался у вас.

– Почему? – осипшим от волнения голосом спросила Эмма. Так, значит, Эдвин Фарли не забыл ее! Он вспоминал о ней на своем смертном одре!

– Я сию же минуту расскажу вам об этом, миссис Харт. Но вначале мне хотелось бы кое-что пояснить. Мой дед знал о наших отношениях с Полой. Видите ли, я отвез ее познакомиться с ним в Харроугейт, когда мы начали встречаться. В тот раз я не мог понять, почему, когда она вошла в дом, он смотрел на нее так, будто перед ним возник призрак. Так или иначе, он в скором времени полюбил ее и с энтузиазмом одобрил наши отношения. Казалось, это придало ему новые силы. Его сокровенным желанием стало, чтобы мы поженились.

Джим помолчал, зажег сигарету, затянулся и продолжил свой рассказ.

– Потом Пола внезапно порвала со мной, объяснив это тем, что вы никогда не допустите никого из Фарли в свою семью, что вы испытываете к нашему роду необъяснимую ненависть. Она сказала мне, что никогда не сможет причинить вам боль, поскольку в вашей жизни и так уже было достаточно горя и несчастий. Я уговаривал ее, умолял поговорить с вами самой или позволить переговорить с вами мне. Она с такой яростью отвергла мое предложение, что я решил оставить ее в покое, надеясь, что она изменит свое решение. Но, как вы знаете, этого не случилось.

Эмма кивнула.

– И вы рассказали обо всем своему деду?

– Да, я умолял пролить свет на все это много-много раз. Он решительно отказался. Я знал, что вы отобрали у него контроль над его газетой в 1950 году, и спросил его, не проистекает ли ваша ненависть из делового конфликта. Он снова отказался ответить или обсуждать вас со мной.

– Когда Пола оставила меня, он сразу стал резко сдавать. Он вырастил меня, как вы знаете, и мы были очень близки, но даже передо мной он не раскрывался полностью. В последние недели перед смертью он ужасно ослаб, и вот однажды в конце декабря он вызвал меня. Думаю, он сознавал, что умирает…