Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— Герцог Алларэ — благородный человек, умеющий себя вести и не склонный к сумасбродствам, — пожала плечами Фелида. — О таких неинтересно сплетничать и слишком лениво их хвалить. Чтобы завладеть вниманием этого города, нужно быть кем-то вроде господина Реми Алларэ.

— Фу, — сморщила нос Ханна. — Это же… редкостное трепло!

— Ты очень сильно заблуждаешься, детка, — глаза матушки потемнели. — Не путай внешнее и внутреннее. Ты слишком мало знаешь Реми, чтобы верно судить о нем.

— Все равно герцог Алларэ лучше, — упрямо стукнула ножом о тарелку Ханна. — И красивее!

— Последнее несколько неожиданно… как и твой выбор слов, — Кларисса расхохоталась. — Право, милая, тебе же не десять лет!

— Господин герцог Алларэ — очень достойный и привлекательный человек, — церемонно выговорила Ханна. — Так лучше?

— Несомненно.

Достойный и привлекательный человек, пригласивший Ханну на невиннейшую конную прогулку по парку, робел и стеснялся так, словно ему и самому было десять лет.

Девушка же любовалась тем, как ловко он держится в седле, как ладно на нем сидит темно-зеленый кафтан, через прорези на котором просвечивала снежно-белая рубаха, как падают на плечи густые — на зависть любой девице — чисто-золотые волосы. Все в нем казалось Ханне верным, соразмерным и красивым; слова матушки, как-то обмолвившейся, что Фиор не слишком хорош собой, зато очень добр, были ей наполовину непонятны. Это как надо смотреть?.. Фелида деликатно держалась поодаль, лениво беседуя с грумом. Разговор Ханне приходилось тащить на себе, словно тяжеловозу — груженую товарами телегу. Ее не слишком пугали неразговорчивые мужчины, все уж лучше, чем фонтан острот и дурных шуток по имени Реми, но всему на свете есть разумный предел — так господин герцог Алларэ его перешел!

— Господин герцог, — сказала, останавливая кобылу, Ханна. — Мне вот все кажется, что вы вовсе не хотите со мной даже разговаривать!

— Ох… ну почему вам так кажется? — сапфировые глаза полыхнули каким-то нездешним отчаянным светом. — Если я показался вам нелюбезным, прошу меня простить! Мне слишком редко приходится беседовать с юными дамами…

— Это меня радует!

— Почему?!

— Если бы вы делали это слишком часто, мне пришлось бы повыдергать слишком много локонов… — сообразив, что сказала, Ханна прижала ладонь ко рту, но было уже поздно. Случайная глупость оказала неожиданное воздействие; она оказалась камушком, стронувшим с места лавину.

— Госпожа Эйма… мне кажется, вы составили обо мне слишком лестное и незаслуженное мнение! — решительно выпалил Фиор. — Я обязан разъяснить это недоразумение. Ханна терпеливо выслушала печальную исповедь, которая вкратце сводилась к «я ничего не сделал и вы слишком хорошо обо мне думаете». Не расскажи ей Кларисса все, что знала о жизни королевского бастарда — а знала она не так уж и мало, пусть и с чужих слов, — северянка бы, наверное, рассталась со всяким романтическим чувством, преисполнившись отвращения к этому покаянию; но она понимала, откуда что берется.

— Вот что, господин герцог, — решительно сказала она. — Я вам не священник, чтобы мне исповедоваться в грехах, и не судья, чтобы выносить приговоры. Мне кажется, что вы на себя глупо клевещете, и больше я ничего подобного слышать не хочу! Я видела, как вы отнеслись к Араону, я слышала, как он о вас говорил, и мне этого достаточно! И еще я знаю, что он сделал… — шепотом прибавила она, потом заговорила громче. — Вы же, кажется, единственный, кто не счел, что пятнадцатилетнему дурню нужно мстить, как взрослому. Если вы продолжите каяться в том, в чем не виноваты, я… я тресну вас по уху, и думайте после этого о моих манерах все, что захотите!

— Я думаю, что вы далеко не так воинственны, как хотите показаться, — Фиор улыбнулся, пусть и с трудом, и Ханна почувствовала облегчение — ну не бить же его, в самом деле, если бы господину герцогу пришла блажь продолжать?..

— Вы ошибаетесь… — Ханна отвернулась и тут же вновь повернула голову к спутнику; нужно было высказать все то, что вскипело в груди, и высказать прямо ему в лицо, потому что в этом была суть ее души, и если синеглазый не поймет — так уж тому и быть. — Мне хотелось бы встретиться с некоторыми людьми лицом к лицу. С вашим отцом, с вашей мачехой… Не знаю уж, что бы я им сказала, только если бы они не умерли на месте от стыда, я бы их убила своими руками! Потому что большей подлости, чем то, что они сделали со своими детьми, я не знаю… и не знаю большей подлости на свете, чем мучение тех, кто от тебя целиком зависит!

— Я не держу на них зла…

— Так, значит, вы святой, господин герцог, а я — нет!

— Ханна, я не заслужил подобного отношения!

— Я сейчас завою, — предупредила северянка. — Еще одно слово в том же духе, и сюда сбегутся все посторонние…

— Неужто вы не только воительница, но и шантажистка? — наконец-то улыбнулся по-настоящему герцог Алларэ.

— А то!

— Хорошо, я не буду продолжать, а вы уж, пожалуйста, не войте. У меня будет к вам просьба, довольно странная… Если вы не согласитесь, я не буду настаивать…

— Излагайте уж без экивоков!

— Не согласились бы вы сопровождать меня в Тиаринскую обитель? Я хочу навестить братьев, и мне кажется, Араон был бы рад вас видеть, но если вам это неприятно…

— С радостью, господин герцог, — прервала монолог Ханна. Ей было любопытно, что там творится с белобрысым недоразумением, да и на юного короля посмотреть хотелось. На коронацию она не попала, зато теперь удастся познакомиться поближе.

— Я хотел выехать послезавтра утром… если это слишком преждевременно для вас… «Трудно будет дождаться» — едва не сказала Ханна, но вовремя сообразила, что герцог Алларэ после этого и вовсе проглотит язык.

— Не слишком преждевременно. Думаю, матушка не будет возражать. И… не могли бы вы пригласить с собой Алессандра Гоэллона? Фиор покосился на Фелиду, любовавшуюся пышной клумбой шагах в десяти. Скорийка смотрела на лиловые, белые и красные астры с хищным интересом, и явно думала о том, как общипать клумбу и не попасться при этом приставам, маячившим на горизонте. Пока что ее от городского достояния отделяла низкая живая изгородь…

— И авантюристка, — подытожил он. — Не прошло и двух часов, как вы втянули меня в заговор.

— Это согласие?

— Это обещание. Матушка, разумеется, не возражала; выслушав, каким образом младший Гоэллон оказался в числе приглашенных, она только вздохнула и покачала головой. Зато когда Ханна уже ночью пришла к ней в спальню, чтобы рассказать, о чем именно говорила с Фиором на прогулке, изумленно охнула, скомкала в руках кружевной ворот ночной рубашки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});