Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— Здесь, в обители? — спросил брат Жан.

— Да.

— Вы должны будете подготовиться к исповеди. Араон передернулся, вспоминая, что эти слова означали у епископа Лонгина — пост, молитвы, нравоучительные беседы, необходимость просить прощения у всех, даже у тех, у кого не хотелось, и непонятно было, зачем. Движение, которое он попытался спрятать, притворившись, что замерз, не укрылось от брата Жана. Тот удивленно приподнял бровь.

— Вас это тревожит? Отчего? Юноша прикусил губу, не зная, как объяснить; он уже жалел, что затеял этот разговор, но собеседник оказался настойчив. Прищуренные светлые глаза внимательно следили за лицом Араона. Взгляд, от которого хотелось прикрыться ладонью — слишком острый, слишком глубоко проникающий.

— Предполагаю, что ваш прежний духовник не сумел объяснить вам нужности подготовки, — Араон молча кивнул и брат Жан продолжил. — Исповедь — не суд, куда приходят, чтобы защитить себя от обвинений и выслушать оправдательный приговор.

Это разговор лицом к лицу с Сотворившими, и начинаете его вы. Они-то и так знают все, в чем вы грешны, но ждут, пока вы это осознаете и будете готовы просить прощения, просить искренне и по доброй воле. Здесь нужны и смелость, и искренность, и сосредоточенность. Поэтому и нужно подготовиться к этому разговору — как ко всякому трудному делу.

— С чего нужно начинать?

— Для начала, — улыбнулся монах, — вам следует умыться. Подготовка затянулась, но это Араона уже ничуть не печалило. Ему нравились и неспешные беседы с братом Жаном, и возможность разговаривать с Элграсом, когда захочется, и даже жития святых вдруг оказались не нудными записями, которые нужно зубрить к уроку, а историями живых людей, которые совершали и ошибки, и подвиги; грешили и находили в себе силы покаяться.

— Признать проступок труднее, чем совершить его, — сказал как-то монах. — Совершая что-то дурное, мы убеждаем себя, что делаем доброе или необходимое, и это легко. Куда сложнее сказать себе, что это было злое дело, лишнее, несправедливое. Мы стыдимся поглядеть в свой поступок, ибо в его зеркале отражается что-то уродливое, и нам страшно. Но дело только в зеркале. Кривые поступки — как кривые мутные зеркала. Лучше окружать себя чистыми и ровными, верно?

— А если не получается?

— Араон, никто не рождается с умением поступать верно. Мы сами отливаем свои зеркала. И если будем учитывать прежние ошибки, то и зеркала будут исправляться. У подмастерья они плохонькие, а у опытного мастера — ровные, без щербинки. Но чтобы не допустить ошибку вновь, ее нужно увидеть и понять, откуда она взялась.

— Мне всегда не то говорили! — выкрикнул юноша, саданув кулаком в каменную стену. — Мне… почему никто… епископ… он…

— Не ищите чужих ошибок прежде, чем поймете свои, — довольно резко ответил брат Жан, потом положил руку юноше на плечо. — Его преосвященство Лонгин — тоже человек, Араон. И не всех Сотворившие благословляют умением объяснять. Простите ему это.

— Почему… за что со мной так? Я не просил меня… чтобы мной подменили… и врать мне тоже не просил! За что все это мне?.. — слезы катились по лицу, Араону было стыдно за них, но боль рвалась из груди криком. — Это несправедливо! Я не понимал, я им всем верил!..

— Да, это несправедливо. С вами не раз обошлись жестоко и подло. Только вы живы, в рассудке, и вас простили те, по отношению к кому были несправедливы вы. Будете ли вы и дальше нести несправедливость, зная, как больно быть ее жертвой? Или остановитесь?

— Помогите мне… — шепотом сказал Араон. — Я не хочу больше…

— Конечно же, я вам помогу.

С того разговора прошло семь дней; почти все время юноша проводил то с братом Жаном, то с Элграсом. Брат-король редко был готов выслушивать исповеди, признания и сожаления. Для него все было просто: «Насвинячил — усовестился? Ну так и не свинячь больше!». Сия нехитрая мораль обычно подкреплялась тычком в бок и улыбкой во всю физиономию. От этого делалось только хуже: кающийся грешник каждый раз остро и больно осознавал, что едва не сгубил единственного человека, который его любит, готов защищать и простить. У него было два чудесных брата, и старшего Араон считал пустым местом, а младшего — врагом и помехой на пути к трону… а оба оказались настоящими братьями, даже узнав, что не было между ними и Араоном никаких уз крови. Думать о содеянном было жутко, и даже не удавалось свалить все на герцога Скоринга, «заветников», покойного дядю Агайрона и остальных, кто так или иначе оказался причастен. Это Элграс мог злиться и обещать Реми и герцогу Гоэллону «немножко веселой жизни» — у Араона подобного права не было. Все, что бывший король делал, он делал своими руками и по своей воле; он еще помнил удивление и злость ночного гостя, узнавшего об отравленном вине и ложном обвинении в адрес Мио и Реми — никто не советовал, никто не велел так сделать, все Араон придумал сам… Развязал узел веревки, стискивавшей горло Араона, брат Жан.

— Похвально, конечно, что вы так опечалены своей виной, ибо натворили вы немало дурного. Но, Араон, не довольно ли? Вы любите брата?

— Да!

— Так перестаньте стенать о том, что уже случилось и сделайте для него что-нибудь хорошее. От самого маленького дела больше радости, чем от стократ повторенного сожаления.

— Но что?

— Это вы уж сами придумайте. Хотя… Видите вон того брата с лысиной? — Жан показал вниз, во двор. — Это пекарь. Если его очень хорошо попросить, то можно разжиться пирожками.

— С капустой…

— Непременно с капустой, — подмигнул наставник. Его величество король Элграс удивился миске с пирожками больше, чем всем прежним выходкам Араона, вместе взятым. Горячие пирожки были разделены пополам и немедленно слопаны, потом братец куда-то умчался, презирая вновь начавшийся ледяной ливень и вернулся через пару часов — промокший до нитки, радостный, бесстрашный…

— Если завтра дождя не будет, поедем гулять, — сказал Элграс.

— Нас отпустят? — удивился юноша; послушников никогда не выпускали за стены замка, а оба жили по тем же правилам, что и остальные мальчишки в Тиаринской обители.

— Ну, я все-таки немножко король… — брат щелкнул по венцу. — Так что отпустят. Араон уныло прикусил губу. Ему все казалось, что за высокими каменными стенами его ждет ненавидящая толпа, готовая растерзать, едва увидев.

— Хватит бояться, — сердито фыркнул Элграс. — Я тебя в столицу заберу, ты мне нужен.

— Я? Зачем?

— Пирожки добывать! Брат расхохотался, потом потянулся и двумя пальцами ткнул Араона под ребра, тот возмущенно перехватил руку, другой шлепнул брата по носу. Элграс отпрянул и свалился с лавки, старший плюхнулся на него сверху, пытаясь добраться до ребер и отомстить за коварный тычок в чувствительное место. Через минуту оба завязались в хохочущий узел, щедро обменивающийся тумаками и оплеухами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});