Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

после того как Джон высушился, расческу и зеркало. Джон попросил передать на кухню, чтобы ему принесли чай от простуды, и поплелся наверх, в свои комнаты.

Чай принесла горничная – Франческа, спустя столько лет такая же робкая, как и тогда, когда начинала работать на вилле в Портечето. Она принесла поднос, на котором были маленький фарфоровый чайник, подходящая чашка, лимон, молоко, сахар, а также небольшие песочные часы в золотой оправе, показывавшие, когда можно вынимать ситечко, и блюдце для последнего. Поскольку необходимое время как раз подошло, она вынула ситечко и налила ему чашку чая.

– Grazie[90], – сказал Джон.

– Prego[91], – прошептала она, но вместо того, чтобы, как обычно, удалиться, словно тень, она нерешительно начала: – Scusi, signor Fontanelli…[92]

Джон понюхал чай, чувствуя себя больным, а его голова при этом собиралась вот-вот расколоться.

– Si?[93]

Казалось, она никак не может осмелиться рассказать о своем деле.

– Я… э… получилось так, что я, э… – начала она, и каждое слово отдавалось в его ушах с такой силой, что его начинало трясти.

– Come?[94] – прошептал он.

– Диск, – выдавила она из себя, размахивая руками, словно у нее начались судороги. – Я купила себе диск и… хотела спросить вас, не будете ли вы против…

Он смотрел на бледную узкобедрую горничную слезящимися глазами и спрашивал себя, неужели она всерьез полагает, что он может разрешать или не разрешать покупку дисков.

– …если я как-нибудь послушаю его на вашей стереоустановке? – наконец выдавила она и отпрянула, словно ожидая, что ее побьют, глядя на него огромными глазами. – Конечно, только когда вас нет дома, – шепотом добавила она.

И это все? Джон устало кивнул.

– Si. D’accordo[95]. – И возблагодарил небо за то, что она наконец оставила его в покое.

Он пил чай маленькими глотками, и с каждым глотком происходящее с ним все меньше напоминало простуду. Скорее было похоже на то, как будто в голове его начали брожение мысли. Казалось, она стала весить тонну. Может быть, вызвать врача? Или принять таблетку?

Он был уже не в состоянии размышлять над этим, принимать какие бы то ни было решения. Без сомнения, сегодня ночью его голова взорвется – ну и пусть. Он выпил чай и лег в постель, где провалился в беспокойный сон со множеством безумных сновидений.

На следующий день он проснулся, чувствуя себя так, словно не спал, а был в обмороке. Ему стало лучше, но ненамного: ощущение было примерно таким же, когда на серьезной ране появляется первая тонкая кожа, которая может в любой момент порваться. Несмотря на это, сидеть дома ему не нравилось, поэтому он попросил отвезти его в офис. Там он обнаружил на своем столе записку от Пола, где тот желал ему скорейшего выздоровления и писал, что улетает в Париж на переговоры и вернется только к вечеру.

Он отменил все встречи, вместо этого стал читать деловые отчеты из «Банко Фонтанелли» и южноамериканской рудничной компании, а также газеты. Маккейн, который за последние недели выступал перед общественностью чаще, чем за два года на должности главы «Фонтанелли энтерпрайзис», постепенно становился идолом инвесторов всего мира. Он открыто высказывался за то, чтобы освободить от налогов «результативную элиту», единственным смыслом которой якобы является поддержание существования тех, кто «не достигает результатов».

– Природа тоже не знает социальных выплат, – провозглашал он под аплодисменты на экономическом симпозиуме и требовал, кроме прочего, жесткого упразднения всех препятствий для торговли, а также радикального дерегулирования рынков.

Джон посмотрел новости о демонстрациях, состоявшихся перед закрытыми дверями центра, где проходила конференция. Пожилой человек в толстых, словно донышко бутылки, очках пояснял репортерше:

– Я тяжело болен, у меня сахарный диабет, я безработный вот уже семь лет. Я вышел на демонстрацию, потому что у меня такое чувство, будто Маккейн и его прихлебатели предпочли бы отправить таких, как я, в газовые камеры.

Меморандум из отдела рыночной аналитики сообщил о том, что создается все больше предпринимательских кооперативов под руководством Маккейна, который уже заседал в одиннадцати наблюдательных советах, среди прочего – во втором по величине после «Фонтанелли энтерпрайзис» производителе энергии. Биржевой курс предприятий, принадлежащих «Моррис-Кэпстоун», если они были ориентированы на биржу, поднимался до высот, казавшихся прежде неслыханными.

Джон принял все это к сведению и подумал о том, что, как бы он ни изворачивался, его не оставляло чувство грядущей опасности, а также чувство того, что он не справился с задачей.

Общий зал лежал в полутьме, в окнах виднелась панорама огней Лондона. Они были единственными посетителями, и если стоящий за барной стойкой мужчина в дальнем конце большого зала ждал, когда они наконец уйдут домой, то не подавал виду, полируя и без того чистые бокалы.

– Раньше можно было просто посидеть в какой-нибудь забегаловке, – сказал Джон.

Пол отпил из своего бокала.

– И, тем не менее, мы этого не делали.

– Но мы могли это сделать.

– Не могли. Потому что у тебя, кстати, никогда не было достаточно денег.

– Вечно что-нибудь не так. – Джон заглянул в свой бокал. – Со времен Мехико они настолько тщательно меня оберегают, что мне иногда кажется, что я живу в тюрьме.

– М-да. Ничто не дается даром. Даже безграничное богатство.

От окон исходила приятная прохлада. Вдалеке морозно сверкала Темза. Далеко внизу видны были машины, пешеходы, идущие большей частью парами, возникающие на несколько мгновений в неярком свете фонарей и через несколько шагов снова сливающиеся с ночью.

– А что дальше? – поинтересовался Джон.

Пол поднял брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы забываем о пророчестве. Мы похоронили все амбиции относительно того, чтобы повлиять на ход истории. Мы занимаемся business as usual[96], покупаем, продаем, нанимаем, увольняем, платим деньги. – Джон повернул бокал в руках. – А потом?

Пол откинулся назад.

– Ничего «а потом». Этим можно заниматься всю жизнь.

– Но какой в этом смысл?

– Ты не предприниматель, это хорошо видно. Дело не в выплатах, а в том, чтобы что-то делать. Такой концерн – это постоянное развитие. Где-то постоянно что-то происходит, изменяются условия, нужно реагировать или успевать предугадать. Такова игра. Да, игра, как бейсбол. В конце концов играешь просто потому, что это доставляет удовольствие.

Джон вгляделся в остатки на дне бокала, наконец опрокинул его в себя и жестом заказал новый.

– Когда ты последний раз был на бейсбольном матче?

– О! – Пол задумался. – Это было давно. Думаю, последний раз мы были вместе на игре «Нью-йоркских янки». Перед тем, как я уехал в Гарвард. – Он покачал головой. – Но, хоть убей меня, я не помню, против кого они играли.

– Я тоже. – Официант подошел, поставил перед ним новый напиток, забрал старый бокал. Пол тоже попросил повторить. – Я когда-то следил за играми в лиге, но потом у меня некоторое время не было телевизора, и я оказался совершенно не в теме.

– У меня примерно так же. Готовился к экзаменам.

Джон кивнул, сухо рассмеялся.

– Разве это не ужасно? То, как быстро теряется смысл истинных ценностей?

– Буквально трагично.

Принесли новый напиток для Пола. Он взял его, с благодарностью кивнул, отпил глоток, подождал, пока официант удалится.

– Знаешь, – произнес он, – сейчас происходит становление новой финансовой династии. Семья вроде Рокфеллеров, Ротшильдов или Медичи. Или Фуггеров – как угодно. Когда-нибудь ты найдешь себе женщину, которая переносит деньги и роскошь, нарожаешь кучу детей, которые спокойно себе вырастут, будут посещать лучшие школы мира и постепенно входить в курс дела…

– Ты сейчас говоришь, как Маккейн. Тот тоже постоянно доставал меня тем, что я должен основать династию.

– Ну что ж, не все, что он говорил, было глупостью. Судя по тому, что ты рассказывал, и тому, что я читаю в газетах, нервы у него сдали недавно. – Пол стал двигать бокал по столу. – Так просто и случается, веришь? В Гарварде это хорошо видно, все эти сынки и дочки… Еще при твоей жизни состояние вырастет, у твоих детей будет стабильная жизнь, а уже в поколении твоих внуков оно начнет таять. Так происходит со всеми крупными состояниями. Но триллиона долларов хватит на много поколений, сколь расточительны они ни были бы.

Джон сделал еще глоток, и ему захотелось сегодня напиться вдрызг.

– Звучит потрясающе. Может быть, когда-нибудь им придется потратить последние пару миллионов на ведро воды, кто знает?

– Эй! – сказал Пол. – Ты можешь и пожертвовать деньги, если тебе это больше нравится. Старый Рокфеллер так и сделал, когда у него под конец помутился рассудок, и его пожертвования сегодня уже неотделимы от медицины, образования