Четвертый Рим - В. Галечьян

— Ты видишь своих родных и близких и обращаешься к ним, но не получаешь ответа. Увидав, что они оплакивают тебя, ты думаешь: «Я мертв! Что делать?» — и жестоко страдаешь, словно рыба, выброшенная из воды на раскаленные угли. Ты будешь страдать, но страдание тебе не поможет, — продолжал бурят.

«Действительно, — задумался юноша, — он прав. Страдание не поможет. Я должен вытащить своих родителей из заточения. Пусть мне не удалось спасти брата, но должен же я хоть для кого-то что-то сделать в этой убогой жизни!»

— Густой, наводящий ужас мрак надвинется на тебя, и оттуда послышатся крики «Бей! Убивай!» и другие угрозы.

«Как все знакомо, — устало подумал Луций. — Вновь биться с очередными врагами на этот раз за собственных родителей. И так всю жизнь. Может быть, действительно дело в его карме? Но разве он один вынужден так жить?! Сто пятьдесят миллионов находятся в таком же положении. А как просто уйти…»

Как будто почувствовав сомнения юноши, бурят усилил натиск. Он в очередной раз поднес зеркальце к губам Луция и не обнаружил дыхания, приподнял веки умирающего и увидел закатившиеся зрачки. Ободренный мыслью, что наконец-то все пошло как следует, бурят продолжил:

— Когда к тебе придет мысль: «Увы! Я мертв! Что делать?!», а твое сердце похолодеет и ты испытаешь безмерную скорбь, не думай о разных вещах, но представь твоему уму пребывать неизменным. Не ищи покинутого тела, ты не найдешь ничего, кроме страданий, отринь жажду иметь тело; смири ум; действуй так, чтобы остаться вне телесных пределов.

Тут юноша вдруг увидел двух бритоголовых толстячков, сидящих по разные стороны ручейка. Они перебрасывались черными и белыми камушками из сложенных рядом с ними кучек и обговаривали, на небо или под землю тащить пустое тело Луция.

— В одно мгновение проявляется взаимное разделение.

— В одно мгновение достигается совершенное просветление, — говорили они друг другу при каждом броске.

— Слушай последний раз, — воодушевленно прогнусавил бурят. — Твой разум в промежуточном состоянии не имеет твердой опоры, легковесен и пребывает в непрерывном движении, и любая твоя мысль, благочестивая или нет, обладает огромной силою; потому не размышляй о нечестивом, но вспомни какой-нибудь обряд или, если не знаешь обрядов, прояви чистую любовь и смиренную веру!

— Люблю Лину! — проговорил, приподнимаясь Луций, и в тот же момент в открывшуюся дверь вбежала девочка.

Книга третья. СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

1. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД

Отбежав на безопасное расстояние от горящего здания Римского клуба, Луций, не выпуская Лининой руки из своей, остановился и стал лихорадочно соображать, как, собственно говоря, спасаться. У него не было никаких сомнений, что густой дым и языки пламени из горящих зданий скоро привлекут солдат мятежников, которые вряд ли станут разбираться, кто они и зачем слоняются по улице. Нужно было куда-то спрятаться, чтобы в спокойной обстановке обдумать, каким образом добраться до Лининого дома. Однако долго размышлять ему не пришлось.

Из-за облаков вдруг вынырнула черная ракета и понеслась к земле, оставляя за собой белый слоистый след. Прямо над горящим зданием клуба она раскололась, и, словно акульчата из брюха матки-акулы, из нее вылетели десятки маленьких торпед. Не дожидаясь, пока они вонзятся в охваченное дымом, гудящее от огня здание, Луций вновь подхватил девочку и изо всех сил бросился бежать прочь от рушащихся домов. Взрывная волна настигла их уже довольно далеко от гибнущего Римского клуба, бросила на землю, засыпала глаза гарью и понеслась дальше. А когда с неба на асфальт просыпался ливень каменных осколков, они уже были почти в безопасности у входа в тот самый туннель, в котором немногим более часа тому назад погибли сопровождавшие Лину боевики. Только вход в туннель преграждал танк.

Гораздо позднее юноша узнал, что гибнущая гвардия императора не придумала ничего лучше, чем направить единственную имеющуюся в ее распоряжении ракетную систему на здания Римского клуба, справедливо, но весьма бестолково полагая его источником мятежа.

Обратный путь казался бесконечным, но теперь они могли спастись лишь подземным ходом, который привел Луция в Римский клуб. Пробираясь ползком, то и дело задевая груды земли, вывороченные взрывами камни и обломки металла, огибая тлеющие остатки спекшихся от сильного жара бесформенных предметов, беглецы наконец оказались в непосредственной близости от входа в здание, когда вдруг сверкающий красный луч словно зажег воздух вокруг них.

За колеблющимся светом последовал громоподобный рык: «Немедленно вернитесь! Даем вам минуту на раздумья. Через шестьдесят секунд открываем огонь!»

— Пятьдесят девять, пятьдесят восемь… пятьдесят… — бубнил равнодушный, как метроном, голос.

— Что будем делать? — спросил в отчаянии Луций.

Он почувствовал, как теплые волосы Лины коснулись его лба. Девочка прижалась к нему, будто искала и нашла единственную в мире защиту.

— Только не сдаваться, — прошептала она. — Я ни за что не хочу попадать им в руки. Может быть, здесь можно спрятаться?

В отчаянии юноша схватил ее здоровой рукой и бросился в прогоревшее окно.

— …Тридцать три, тридцать два… — продолжал бубнить равнодушный голос, и под этот кошмарный отсчет Луций повернулся к стене и стал шарить по ней мокрыми от выступившего пота ладонями, пока не нащупал тонкую щель, отделявшую железную дверь от камня. Никакой ручки у этой странной двери не было, кое-где она была покрыта ровным слоем штукатурки, и юноша понял, что тот самый пожар, который уничтожил Римский клуб, стал для них спасительным, потому что содрал с двери маскирующий ее покров.

Обдирая руки, он просунул их под дверь, рванул ее изо всех сил, теряя сознание, и та чуть приотворилась. Всего на несколько сантиметров, но их оказалось достаточно, чтобы худенькая Лина, а за ней с громадными усилиями и Луций сумели в нее просунуться. И только юноша захлопнул дверь за собой, как грянул взрыв. Их тряхануло, и от раскаленной двери полыхнуло острым жаром. Однако Луций с торжеством понял, что взрыв обезопасил их — ибо теперь все стены первого этажа должны были спечься в один непроницаемый кокон, в котором уже невозможно было отделить стеклянную массу от камня и стали.

Еще не успев как следует ощутить весь ужас своего недавнего положения и то огромное преимущество, которое они теперь получили, сделавшись недосягаемыми для мятежников, беглецы вновь впали в уныние от неопределенности нового положения.

Они находились в узком коридоре, освещаемом только раскалившейся до малинового цвета дверью, от которой они в несколько прыжков удалились. Было невозможно сомневаться, что дверь запаяна намертво и что во всяком случае обратного пути у них нет. Через несколько минут слабое свечение, которое исходило от раскаленного металла, стало блекнуть и в конце концов они оказались в полной темноте. Луций хотел было двинуться дальше, но девочка явно была не в силах сделать вперед ни шага. Она стояла, прижавшись к юноше, и он с трудом сдерживал дрожь ее исхудавшего тела.

Не зная, чем ее утешить, Луций погладил Лину по мягким, испачканным пылью и растрепанным волосам и сказал:

— Не бойся, радость моя, мы только что избежали самой ужасной смерти, какую только можно предположить. Я понимаю, как ты устала и как страшно тебе в этом темном коридоре, но я с тобой и клянусь, что буду защищать тебя, пока жив.

Приободрив таким образом девочку, он взял ее за руку еще крепче, чем раньше, и повел, точнее, потащил за собой по абсолютно темному, но, к счастью, ровному коридору. Некоторое время они шли, не различая ничего впереди. Луций более всего боялся забрести в тупик и в блужданиях потерять последние силы, но его опасения оказались напрасными. Не прошло и десяти минут, как коридор раздвоился, причем в конце каждой его половинки забрезжил далекий свет. Не зная, какое направление выбрать, юноша направился вправо, где свет показался ему чуть ярче.

Чувствуя, как Лина с каждой минутой все более виснет у него на руках, и прошагав до конца коридора, Луций уткнулся в дверь со светящимся желтым пятном. Оно представляло собой точную копию «солнышка», как его рисуют дети, — то есть желтый блин с ресницами, только светящийся. Луций хотел уже стукнуть по двери ногой, но какие-то смутные опасения его удержали. Сначала он решил оставить девочку у двери, а самому отправиться исследовать левый коридор, но поостерегся и, обняв Лину за плечи, увлек с собой.

Второй коридор оказался гораздо длиннее первого, и Луций не один раз пожалел, что вздумал зачем-то его обследовать. Еще большее его сожаление вызвал тот факт, что когда они добрели все-таки до брезжащего в темноте отверстия, то обнаружили лишь вход в вентиляционную шахту, в которой, видимо, флюоресцировали какие-то микроорганизмы. Проклиная себя за напрасно потерянное время, ведь если бы он сразу постучался в отмеченную знаком солнца дверь, возможно, девочке была бы уже оказана какая-нибудь помощь или хотя бы она была накормлена, юноша без колебаний двинулся в обратный путь, как вдруг почувствовал, что они в коридоре не одни.