Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

Столь же бесстрастно и безучастно инквизитор Филипп сейчас перелистывает, вчитывается в отдельные фрагменты многочисленных апокрифических версий, вариаций, списков моносюжетных синоптических евангелий, точно датируемых от последней четверти I века до первой трети второго столетия от Рождества Христова.

Не совпадая по существу излагаемых речей Мессии, значительно расходясь в хронологии событий, во многих противоречивых деталях и подробностях, евангелические повествования не могли выйти иными из-под пера не переписчиков, но изначально самих святых авторов. Все они благонамеренно взяли апостольские духовные псевдонимы. Либо в смиренном самоуничижении прибегли к вымышленным именам никогда не существовавших учеников-эпигонов первозванных апостолов, оказавшихся недостойными того, чтобы их впоследствии именовали корифеями, учителями или отцами христианской церкви.

Все же инквизитор, отрешенный почти двумя тысячелетиями от предопределенно произошедшего в сумеречном прошлом на заре эры христианства, далек от харизматической непримиримости, бескомпромиссно осуждая и не прощая тех стародавних грешников. Не ему в данном апокрифическом случае отмщение. Не инквизитору воздавать им должное исправление и наказание. Коли в благовестные дела и помыслы духовные непостижимо рациональному человеческому уму и резонерствующему рассудку сверхъестественно вмешивается Божественное Провидение, людям благоразумным надлежит умывать руки.

«Во имя спасения разумных душ праведных, верующих богодухновенно, в душевной полноте, худородные невежды-апостолы не оставили истинного литературного наследия. Грамотных умных людей они боялись, называли книжниками, писцами, вкладывая в сии нейтральные словеса бездну боязливого презрения.

Хуже того, первозванные скудоумцы и глупцы суеверно, подобно дикарям-примитивам, опасались тех грамотеев, кто благовестно записывал за ними. Их они безжалостно гнали вон, убивали яко нечестивцев, дескать, вознамерившихся похитить из их уст слово Божие. Якобы оно монопольно принадлежит лишь первозванным. Исключительно изустно. И ни в малейшей степени в образе письменном и книжном…»

Такое чванливое квазибогословское невежество отчасти претило рыцарю Филиппу как преданному ученику прецептора Павла, неукоснительно проповедующему безграничное познание истинной мудрости, письменно и книжно закрепленной для потомков в прочтенных значениях символа веры. Причем совместными духовными усилиями харизматиков и секуляров. Как эктометрически, так и эзотерически.

«Опричь того, друг мой, нельзя не признать: эпигнозис прихотливо распределен и многажды перераспределен в разбросанных, раскиданных тут и там жемчужных зернах, в драгоценных яхонтах мириадов мельчайших истин, исполненных исконно людскими и божественными начертаниями знаков — носителями и накопителями совокупной памяти рода людского в целях бесконечного продолжения познания».

Намедни изреченную мудрость наставника Филипп дословно вспомнил и добросовестно внес в мобильный рабочий файл собственных дневников-комментариев. Он не преминул сопоставить ее с тем, что первозванные одиннадцать апостолов не имели учеников в строгом смысле философского ученичества. Ведь по тогдашнему эллинскому обычаю ученикам полагалось записывать за философами-учителями.

«Таким образом, надо полагать, синоптические евангелия, нам биографически повествующие о самопожертвовании Сына человеческого, единосущного Богу-отцу и Духу Святому, перед нами предстают не на обиходном арамейском наречии Мессии и его многозваных да мало избранных истинно для действительного апостольского служения иудеев в законе Моисеевом. Отнюдь, коли благая весть в рукописных оригиналах расходилась в основном на всеобщем греческом койне».

На нескольких версиях евангельских апокрифов на арамейском языке Филипп не захотел подробно останавливаться. Все эти опусы, включая аутентичный экземпляр безымянного, в противоположность прочим, никем не подписанного Евангелия евреев, обнаруживали явные признаки малограмотного перевода с простонародного койне. Они словно небо и земля разнились с теми сакральными текстами на иврите, какие имелись в религиозном обиходе сравнительно образованных иудейских книжников и фарисеев.

«Между прочим, сиро-халдейский язык двух с половиной подлинных посланий Святого апостола Павла, фарисея из фарисеев из колена Вениаминова, значительно и существенно отличается от переводных еврейских поделок. Хотя у него тоже вышло далеко не Септуагинта. На всеобщем койне у Павла Тарсянина получалось не в пример лучше.

Наверняка, лично сам по-эллински переводил и кто-то грамотный ему редактировал, правил… Ну да, рукоположенные им самим ученики из умных греков у него в наличии имелись… С потомственного римского гражданина Павла из Тарса и началось, так скажем, письменное экклезиастическое благовестие…»

В том, что большинство безвестных авторов апокрифических и канонических евангелий были отлично знакомы с апостолическими писаниями Святого Павла, у инквизитора Филиппа не имелось каких-либо сомнений.

Между делом он обратил на это внимание, так как скрупулезно исследовал, искал и безукоснительно находил в новозаветных текстах характерные черты использования харизмы. Той самой Благодати, обретенной анонимными евангелистами в силу правопреемной хиротонии от тех, кого в христианской церковной традиции принято называть апостольскими мужами и делегатами.

«Ага, судари мои… Дарования-то вам были воистину делегированы от рукоположенных пресвитеров церквей-экклезий. В рассеянии и в диаспоре, где несть ни эллина, ни иудея, а токмо братья и сестры во Христе…

Вот он взрывной масс-коммуникативный эффект благовестничества! О нем, помнится, мне еще на первой седмице неофита Пал Семеныч толковал.

Как в банальности говориться, знаковым событием обернулся приказ римского полководца Тита Флавия сжечь иудейских сепаратистов вместе с их храмом царя Соломона. Тогда-то и погнал неизреченный Промысл Божий того самого эллинского иудея евангелиста Псевдо-Марка из Эфеса навстречу харизматикам из эраны Бизантиума… Во благовремении и значимости эпигнозиса…

Жаль, от оригинального благовествования Марка Эпигона мало чего сохранилось в церковном эктометрическом каноне. Впрочем, общую сюжетную канву первый благовеститель во веки веков знаменательно обеспечил всем прочим евангелистам, переписчикам, переводчикам, толковникам… Кому завет, кому свидетельство…

В смиренномудрии ученичком Петра-Кифы сказался… Не разбери-поймешь, где у него уничижение псевдонима, а где неописуемая гордыня авторская…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});