Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

– У меня нет ни малейшего желания выслушивать истории о тайных встречах молодых женщин с молодыми мужчинами, – заявила мисс Браунинг, гордо вскидывая голову. – Достаточно уже того, что они покрывают себя позором и бесчестьем, затевая любовную интрижку, не испросив на то позволения у своих родителей. Да, знаю, общественное мнение на этот счет изменилось, но, когда бедная Грация выходила замуж за мистера Байерли, он написал моему отцу прежде, чем сделал ей хотя бы один-единственный комплимент, ограничившись самыми тривиальными и обычными любезностями. Мои родители пригласили ее в отцовский кабинет – по ее словам, так страшно ей не было еще никогда в жизни – и сказали, что предложение очень хорошее и что мистер Байерли – достойный человек… И добавили, что надеются, что она будет вести себя подобающим образом, когда он придет к ним на ужин тем вечером. После этого ему было позволено навещать ее дважды в неделю до тех пор, пока они не поженились. Мы с мамой занимались рукоделием в полукруглом эркере в одном конце гостиной в доме священника, а Грация и мистер Байерли сидели в другом ее конце; а когда часы били девять и ему наступала пора уходить, мать неизменно привлекала мое внимание к какому-нибудь цветку или растению в саду. Я не хочу оскорбить никого из присутствующих, но я склонна рассматривать бракосочетание как слабость, к которой склонны даже самые достойные люди. Но уж если им суждено пожениться, то пусть они хотя бы покажут товар лицом и совершат сие таинство с подобающим достоинством и с соблюдением всех правил приличия. А если при этом допускаются оплошности, совершаются тайные встречи и прочее, то, по крайней мере, избавьте меня от необходимости слушать о них! Полагаю, сейчас ваш черед ходить, миссис Дауэс. Прошу прощения за свою откровенность по поводу брачного союза! Вот и миссис Гуденоу может подтвердить, что я всегда отличалась прямотой высказываний и суждений.

– Дело не в вашей откровенности, просто вы говорите вещи, с которыми я не согласна, мисс Браунинг, – заявила миссис Гуденоу, оскорбленная в самых лучших чувствах, но всегда готовая разыграть свои карты в случае необходимости.

Что же до миссис Дауэс, то она стремилась любым способом войти в самое изысканное общество Холлингфорда, чтобы возражать против того, за что выступала мисс Браунинг (которая, будучи дочерью покойного приходского священника, принадлежала к избранному кругу маленького городка), будь то обет безбрачия, замужество, двоемужество или многоженство.

И потому остаток вечера проходил вполне мирно, без малейшего намека на тайну, которую не терпелось раскрыть миссис Гуденоу, пока мисс Браунинг не отпустила пустяковое замечание, дабы заполнить молчание, возникшее во время очередной сдачи карт, долженствующее, по-видимому, иметь какое-то отношение ко всему сказанному ранее. Довольно неожиданно она заявила:

– Не знаю, что я должна была бы сделать, дабы какой-нибудь мужчина захотел бы превратить меня в свою рабыню.

Если она имела в виду матримониальную угрозу, нависшую над нею в ее розовых мечтах, то она могла быть спокойна. Но на это замечание никто не обратил никакого внимания, поскольку все слишком увлеклись игрой. И только когда мисс Браунинг пришлось уйти пораньше (потому что мисс Феба простудилась и осталась дома), миссис Гуденоу не выдержала и выпалила:

– Что ж! теперь я без помехи могу высказать все, что думаю об этом, и потому со всей ответственностью заявляю, что если кто и был рабом из нас двоих, пока Гуденоу был еще жив, то только не я. И вообще, со стороны мисс Браунинг было не очень-то вежливо выставлять напоказ свою девственность, когда в комнате, кроме нее, присутствуют еще четыре вдовы, на которых пришлось шестеро честных мужчин в качестве мужей. Прошу вас, никаких обид, мисс Эйри! – обратилась она к несчастной невысокой старой деве, которая обнаружила, что после ухода мисс Браунинг осталась единственной незамужней представительницей слабого пола. – Я могла бы рассказать ей об одной девице, которой она очень симпатизирует и которая на всех парах мчится к замужеству, причем действует столь хитро, что я попросту теряюсь, когда она назначает встречи в сумерках со своим возлюбленным, словно она – моя Салли или ваша Дженни. Да, кстати, зовут ее Молли, что, как мне представляется, свидетельствует о низком вкусе тех, кто нарек ее имечком, которое больше подошло бы посудомойке. При этом я вовсе не хочу сказать, будто она остановила свой выбор на каком-нибудь мужлане. Нет, она нашла себе настоящего красавчика, ловкого и умного молодого человека!

На лицах сидящих за столом дам отразилось напряженное любопытство, всем хотелось узнать, о ком идет речь, за исключением разве что хозяйки, миссис Дауэс, которая многозначительно улыбнулась одними глазами и выразительно поджала губы, пока миссис Гуденоу излагала свою историю. После чего с притворной скромностью заметила:

– Полагаю, вы имеете в виду мистера Престона и мисс Гибсон?

– А вы откуда узнали? – с удивлением вскричала миссис Гуденоу, поворачиваясь к ней. – Только не говорите, что от меня. В Холлингфорде полным-полно Молли, хотя все они, пожалуй, не занимают столь высокого положения, как она. Я совершенно уверена, что не называла ее.

– Нет! Но я все равно знаю. И у меня тоже найдется что порассказать вам, – сообщила миссис Дауэс.

– Неужели? Этого не может быть! – заявила в ответ миссис Гуденоу, которую переполняло любопытство и даже ревность, хотя и самую чуточку.

– Так и есть. Мой дядя Шипшенкс наткнулся на них на Парк-авеню – по его словам, он изрядно напугал их. А когда он намекнул мистеру Престону, что тот о чем-то секретничал со своей возлюбленной, молодой человек не стал этого отрицать.

– Ого! Что ж, если правда выплыла наружу, то и я расскажу вам о том, что стало известно мне. Вот только, дамы, мне бы не хотелось доставлять девочке неприятности, и потому я прошу вас сохранить в тайне то, что сейчас сообщу.

Разумеется, они пообещали – это было нетрудно.

– Моя Ханна, выйдя замуж за Тома Оукса, поселилась на Пирсонз-лейн. И вот с неделю тому собирала она тернослив, а мимо по тропинке быстрым шагом шла Молли Гибсон и, похоже, изрядно спешила на встречу с кем-то. А тут маленькая Анна-Мария Ханны возьми да и упади, и Молли (у девочки доброе сердце, следует признать) подхватила ее на руки, поэтому если у Ханны и были прежде какие-то сомнения, то после этого они рассеялись.

– Но ведь с ней никого не было, не так ли? – взволнованно поинтересовалась одна из дам, когда миссис Гуденоу сделала паузу, дабы расправиться со своим кусочком кекса, причем в самый напряженный момент.

– Да, не было. Я же говорила, что она как будто бы спешила на встречу с кем-то… И вскоре откуда ни возьмись из лесу позади Ханны выбегает мистер Престон и говорит: «Дайте мне чашку воды, добрая женщина, и поскорее, потому что одной леди стало дурно, с нею приключилась истерика или что-то в этом роде». Он не был знаком с Ханной. А вот Ханна прекрасно знала его. «Дурака Тома знают многие, а он – лишь некоторых», как гласит пословица, не в обиду мистеру Престону будь сказано, потому как его можно назвать кем угодно, но только не дураком. И вот что я еще вам скажу – то, что видела собственными глазами. Я видела, как только вчера она передала ему письмо у Гринстеда, а он смотрел на нее мрачнее тучи, потому что видел меня, а она – нет.

– Но это был бы вполне подходящий союз, – заметила мисс Эйри. – Почему же они делают из него столь непонятный секрет?

– Некоторые получают от этого удовольствие, – заявила миссис Дауэс. – Это добавляет пикантности в отношения, когда ухаживать приходится тайком.

– О да, это как посолить любимое блюдо, – встряла в разговор миссис Гуденоу. – Но я как-то не думала, что Молли Гибсон принадлежит к людям такого сорта, вот не думала, и все тут.

– Эти Гибсоны так высоко себя ставят? – вскричала миссис Дауэс, но слова ее прозвучали скорее как вопрос, нежели утверждение. – А миссис Гибсон сама нанесла мне визит.

– Еще бы, вы ведь почти наверняка станете пациенткой доктора, – вновь не удержалась от шпильки миссис Гуденоу.

– А мне она показалась очень приветливой и обходительной, хотя и поддерживает близкое знакомство с графиней и семейством в Тауэрз. Да и сама она – настоящая леди, обедает поздно, как я слышала, и во всем остальном сохраняет стиль и элегантность.

– Стиль! Ее стиль что-то уж слишком отличается от того стиля, коего придерживался Боб Гибсон, ее муж, когда впервые появился здесь. Уж он-то радовался и бараньей отбивной у себя в операционной, потому что я сомневаюсь, что в его доме камин разжигали где-либо еще. В те времена мы запросто величали его Бобом Гибсоном, но теперь об этом не может быть и речи, уж я скорее назову его трубочистом!

– Думаю, что ситуация для мисс Гибсон складывается не самым лучшим образом, – заметила одна из дам, которой не терпелось вернуть разговор в прежнее русло.