Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

цепях – король Фердинанд приказал всем дробильщикам Каталонии предстать перед ним.

Двенадцать тысяч солдат в армии Фердинанда. Тысяча восемьсот в строю графа Уржельского. Если в июле всадники графа еще вступали в бой с осаждающими войсками, то в августе уже перестали совершать вылазки. В то время как королевские бомбарды – некоторые из них чрезвычайно крупного калибра – непрестанно обстреливали Балагер, поднимая страшный грохот и внушительные столбы пыли от падающих строений, у графа почти закончился порох, и редкие ответные выстрелы носили чисто символический характер. Сама беременная графиня Уржельская попросила у короля милости, чтобы его артиллеристы не целились в башню, где она заперлась со своими дамами, – милость, которую Фердинанд предоставил при условии, чтобы ее муж не скрывался там. В городе было мало еды, и многие из осажденных выбирались из Балагера, чтобы купить пищи в хорошо снабжаемом лагере и вернуться домой – или же дезертировать, поскольку король обещал перебежчикам помилование.

– Как там обстановка? – спросил Уго однажды ночью доверенного солдата графа, который с момента прибытия виночерпия выступал в роли посредника.

Солдат в ответ только фыркнул. Дело было в середине сентября, встречи носили срочный характер, Уго с солдатом глядели в оба и старались не вызывать ни малейших подозрений. В таких условиях особо не поговоришь.

– Расскажи, – настаивал Уго, предлагая плошку с вином, искрящимся в лунном сиянии.

Мужчина посмотрел на него и поджал губы.

– Нет ни малейшего шанса, что кто-нибудь придет к нам на помощь. От басен, которые выдумала матушка графа, чтобы его последователи не теряли надежды, теперь нет никакого проку, – выпалил солдат и, осушив плошку, тотчас же попросил вторую.

Уго не торопился снова наливать, и солдат понял сигнал.

– Жрать нечего, – продолжил он. – А вина нет и подавно. Нет ни серы, ни пороха. Ни корма для лошадей. Пусто. Городские советники просили графа сдать город королю. В ответ он говорит, что Фердинанд просто кастильский инфант, а настоящий король – он, граф Уржельский. Кто-то советует ему бежать, но его мать и приближенные, которые не надеются на помилование в случае капитуляции, упрямятся и твердят, что Хайме должен либо стать королем, либо умереть в борьбе за власть.

– Так и помрет, наверное? – шепнул Уго.

– Как пить дать, – кивнул солдат, вновь протягивая плошку.

Уго налил вина, и собеседник немедленно выпил.

– Мерзость какая, – буркнул солдат.

– Тяжелые времена, – стал оправдываться Уго. – Чем богаты, тем и рады.

– Ладно, к делу. Есть письма для графа?

– Нет, – солгал Уго.

Солдат удивился:

– Граф ждал, что ему придет несколько писем…

– Но мне ничего не пришло, – твердо сказал Уго.

– Может, почта задержалась?

– Должно быть, так и есть, – пожал плечами Уго. – Наверное, случилось что-то.

– Ладно, я еще вернусь… а может, и нет, – попрощался солдат.

– Удачи, – сказал Уго.

Затем он взял письмо с печатью графа Уржельского, которое ему только что передали, и спрятал его под одной из досок повозки вместе еще с тремя письмами, которые ему пришли от Рожера Пуча.

– Почему ты его обманул? – послышался голос Катерины.

Они спали под телегой в ненастье и у края повозки, под открытым небом, если погода была хорошей. Уго завел такое обыкновение с самого первого дня, еще в дороге. Катерина поначалу ложилась спать с другой стороны телеги, ближе к мулам. Они спали так до тех пор, пока сильная летняя гроза не заставила Уго искать убежища под повозкой. «Здесь хватит места для нас обоих», – сказал он, видя, как Катерина тщетно пытается защититься от ливня. С тех пор они спали вместе. И занимались любовью. Все произошло очень естественно: однажды ночью одно тело оказалось напротив другого. «Покажи мне, чего я достойна», – прошептала Катерина. Он провел руками по ее бедрам, а Катерина погладила его грудь. С тех пор они ласкали друг друга без лишних слов, без спешки и суеты, без признаний, без вздохов и обещаний любви – каждый наслаждался на свой лад, оставляя позади былые воспоминания и переживания… или же нет?

Этой ночью Уго долго стоял, облокотившись о край повозки, предаваясь размышлениям и глядя в небо. Падала звезда – доброе ли это предзнаменование? Потом он лег рядом с Катериной, которая уже приготовилась ко сну. С каждым проведенным в лагере днем она будто становилась моложе. Комплименты и любезности, которыми ее осыпали, шутки, смех, простые разговоры пробудили в ней ту искру жизни, которая угасла в тот самый день, когда Рожер Пуч облапил еще не налившуюся грудь четырнадцатилетней рабыни, перед тем как зверски ее изнасиловать. Катерина наслаждалась невиданной доселе свободой – свободой, о которой она прежде могла только мечтать. Ее ясные глаза блестели во мраке.

– Скажи, почему ты его обманул? – повторила Катерина, приступая к ласкам.

– Потому что моя дочь поставила свое будущее на победу графа Уржельского, – ответил Уго. – А я не хочу, чтобы она попала в беду из-за его поражения.

– И как ты этого добьешься?

– Я, кажется, знаю как.

Некоторое время они лежали молча.

– Примет ли она это? – нарушила тишину Катерина, догадавшись, что задумал Уго. – Ты же знаешь, как Мерсе одержима графом.

– Думаю, примет. Граф и его приближенные обречены. Рехина и Рожер Пуч сбили ее с толку… но в любом случае, даже если она не поймет, это мой долг как отца. Я не сомневаюсь, что Рожер Пуч попадет в немилость и потеряет все, что у него есть. И я не позволю втянуть мою дочь в этот омут.

– Какая жестокая месть, – прошептала русская.

– Да, – ответил Уго, тоже понизив голос. Это будет жестокая месть, хотя не он доведет ее до конца. – Бернат с ним разделается. Не думаю, что мне доведется участвовать.

– Адмирал будет тебе благодарен.

– Меня не волнует его благодарность. Я видел, каким он стал. Поверь, мне больше нет до него дела.

– Уго, – прошептала Катерина, помолчав немного, – а мне в твоем будущем есть место?

Уго подумал и кивнул.

Он слышал, что русская пытается что-то сказать, но ее речь прервали слезы. Уго притянул Катерину к себе, положил ее голову себе на грудь и принялся гладить ее волосы и щеки.

– Я буду просить кого нужно за свою дочь и за тебя, – сказал Уго.

С первыми лучами зари, пока все вокруг только продирали глаза, Уго занялся вином. Немного хорошего вина, привезенного из Барселоны, он оставил для себя; Катерина, привыкшая к водянистому раствору, который пили рабы, довольствовалась солдатской кислятиной. Только Мерсе, после того как он вернулся из Сарагосы, и Барча, с той поры, когда они стали перегонять вино для погребов