Аромат грязного белья (сборник) - Михаил Армалинский

На этой невежественной глупости свобода героини и, следовательно, авторши кончается. Представить и описать ситуацию, где бы её ебли два любовника одновременно, такое её литературный и женский таланты не позволяют. А что они позволяют, так это бесконечно занудствовать, переливая из пустого в порожнее. Делает это она – да, с проникновением в женскую психологию, но психологию не только не свободную, а изощрённо рабскую.

Я не знаю, о чём пишет Lessing в других своих книгах, но количество ею написанного – огромно. За одно только терпение писать в таких деталях талантливую хуету – можно дать Нобеля. Вследствие своего многословия Lessing говорит детально о сексе только потому, что не может ни о чём говорить не детально, и это уже не столько её смелость, сколько болезнь. Она вынуждена излагать правду, так как правда состоит не из обобщений, а из деталей. А коммунизм, на который клевали героини её романа, состоял именно из обобщений, завораживавших женщин как раз тем, что обобщения эти отвлекали их от ненавистных деталей, или, как называет Lessing, «механики любви».

Осмелиться говорить о ебле, бесконечно болтая о чувствах и политике, – это вовсе не освобождение женщин, а ещё большее закабаление их во лжи и невежестве. К счастью, большинство женщин полагаются в познании наслаждения не на нобелевскую лауреатку, а на свой клитор и «механику» вибраторов. А то, что они говорят и пишут, – дело десятое. Ведь женщина становится честной в своих чувствах только за мгновенье до того, как её пронзит оргазм.

Непонятый порнограф

Впервые опубликовано в General Erotic. 2008. № 184.

В 1978 году, через год после приезда в США, опробовав первые американские пизды, я решил изложить свои впечатления о процессах их вкушения и процедурах, им предшествующих. Так получилась статья Сексуальная контрреволюция в США. Статью вскоре опубликовал канадский эмигрантский журнал (см.: Современник. Торонто, 1979. № 43–44; 1980. № 45–46), после чего несколько членов редакции в качестве протеста вышли из редколлегии. Туда им была и дорога.

Статья состояла из двух частей – краткого обзора сексуальных нравов в СССР и более распространённых описаний того, что мне удалось увидеть и почувствовать в США, вернее в Миннеаполисе, а ещё вернее, в его крохотном срезе, который мне оказался доступен.

Я показал свою статью приятелю-американцу. Он недавно стал успешным бизнесменом, похерив малоденежное профессорство в колледже. К тому же он имел Ph D[22] по русской истории, хорошо говорил по-русски, не раз бывал в России и проявлял живой интерес к моим писаниям. Искренность этого интереса подтвердилась в том, что он сам вызывался бесплатно перевести эту статью на английский.

Я послал английский перевод статьи в разные журналы (прежде всего в святую троицу: Playboy, Penthouse, Hustler), но никто не отреагировал должным образом, то есть предложением напечатать. Исчерпав, как мне казалось, все возможности, я отложил эту статью до лучших времён. Они наступили в 1986 году, когда я издал Тайные записки 1836–1837 годов А. С. Пушкина, а потом их перевод на английский и стал рассылать книгу по журналам для рецензий.

К тому времени я прознал про нью-йоркский еженедельник Screw и послал туда экземпляр Тайных записок. И вот, в номере от 24 октября 1988 года в обзоре литературы под рубрикой Fuckbooks, которую вёл известный исследователь эротической литературы Michael Perkins, была опубликована благожелательная заметка о Тайных записках.

Вдохновлённый реакцией Screw, я послал им Сексуальную контрреволюцию в США. Разумеется, размер её был слишком велик для газеты, так что тогдашний ответственный редактор Manny Neuhaus выбрал лишь места из моей первой части про сексуальные нравы в СССР, разумно наплевав на мои скороспелые мнения про секс в США, – уж редакция и авторы Screw прекрасно знали и писали об американском сексуальном фарисействе и чувствовали его на себе значительно сильнее, чем я.

И вот 22 мая 1989 года в номере 1055 еженедельника Screw появилась выжимка из моей статьи под названием In the Pinko.

Screw всегда полнился издевательскими ассоциациями, аллюзиями, переделками, которые высвечивали сексуальную суть чего бы то ни было. Потому-то и в самом названии шла сексуальная игра слов. Людей, симпатизирующих коммунистам, презрительно называли розовыми (pinko). Но, с другой стороны, розовой (pink) принято звать преддверие влагалища. Show me your pink – так обращается режиссёр порнофильма к актрисе, чтобы она растянула пальцами в стороны малые губки.

Те, кому не лень прочесть подписи под картинками и рассмотреть сами картинки, найдут в них немало сексуальных каламбуров и шуток (см.: http://www.mipco.com/win/GErl84.html).

На первой странице этого номера Screw моя статья подавалась как Soviet Sex Secrets[23]. В то время я плохо представлял, кто такой Al Goldstein. Я видел его имя на первой строчке выходных данных как издателя и главного редактора. На второй странице была его краткая заметка, которая являлась «разборкой» с конкурентом и выводом злодея на чистую воду с помощью публикации его домашнего адреса. (Видно, надежда была на незваных гостей, которые завалятся по указанному адресу и устроят там оргию, невзирая на хозяина.)

Я вёл переписку с ответственным редактором, и личных контактов с Аl Goldstein у меня не было. И нет.

Вдохновлённый публикацией, я послал в Screw мой американский флажок, за который они тоже радостно ухватились и напечатали его на всю первую страницу ко Дню независимости в номере 1061 от 3 июля 1989 года. Как говорится, I made the cover![24]

Этот флажок я использовал как логотип для моего журнальца General Erotic и воспроизвожу на обложке данной книги.

Денежек они платили мало, но зато исправно.

На этом моё славное пребывание на страницах Screw закончилось.

Недавно я посмотрел документальный фильм об Al Goldstein – там речь шла о судебном процессе 2002 года, на котором Голдстейну дали срок за оскорбления и угрозы бывшей секретарши. То, что Голдстейна заставили отвечать за оскорбления и угрозы, он тщетно и убого пытался представить как ограничение его свободы слова. Голдстейн напомнил мне Паниковского, которого девушки не любили. Но, в отличие от пассивно страдавшего Паниковского, Ал Голдстейн активно протестовал, спуская брюки в коридорах суда и показывая всем свой жухлый зад, а также приставая к журналисткам с невостребованным предложением полизать им пизды. Все эти «души прекрасные порывы» сопровождались громогласными обращениями к миру, и состояли они в основном из фразы: Fuck you! которую Голдстейн обращал даже к своему любимому сыну.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});