Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

к незнакомым людям, молодой богатой девушки – красивой «светской львицы», давно утратившей признаки наивной простоты или «девичьей застенчивости». Отсюда – в иероглифе цянь, который традиционно переводится как «прекрасный», «красивый», в отличие от иероглифа мэй – тоже «красивый», «прекрасный» – присутствует знак ван, указывающий на «величественность» царского достоинства. А в свою очередь иероглиф цяо, который в этом месте тоже традиционно переводится теми же обезличенными «прекрасный» и «красивый», на самом деле подчеркивает «мастерское исполнение» продукта или приема, указывая на их «искусственность», «ненатуральность».

В этом суждении, как ни в каком другом, мы сталкиваемся с тщетой буквального перевода – т. е. «слово в слово» – древнего иероглифического текста. Например, простой иероглиф му, который графически отображает рисунок глаза, – это одновременно и сам «глаз», с его «зрачком» и «белком» (в виде крайних «квадратиков» рисунка), но это также «взгляд», «взор». А в древнем понимании – также «недовольство, выражаемое взглядом».

Создателем этого стиха был древний мастер-психолог, тонко чувствующий натуру молодой богатой девицы и остающийся при этом отстраненным наблюдателем-философом, делающим глубокие выводы о сути человеческого бытия в целом. Смысл этого иероглифического рисунка-стиха не лежит на поверхности и ученик Цзы-ся действительно заслуживает всяческой похвалы, как мы и видим это из слов самого Конфуция.

Интересно рассмотреть традиционное понимание одобряющей фразы Конфуция, которую мы перевели как: «Ты родом из моего [народа] Шан». Вот перевод А. Е. Лукьянова этой же фразы: «Вот кто меня приподнял – ты, Шан!». Или П. С. Попова: «Понимающий меня – это Шан (Цзы-ся)». А В. А. Кривцов переводит так: «Шан, вы уловили мою мысль». Ну и, наконец, перевод уважаемого Л. С. Переломова: «Только ты, Шан, понимаешь меня!».

Эти слова одобрения Конфуция по́няты всеми комментаторами-переводчиками «по наитию», т. к. ни один из них не дал истинный перевод этой начальной одобрительной фразы. Камнем преткновения для всех них стал иероглиф ци, главное словарное значение которого «подниматься, вставать на ноги (ото сна)» (именно отсюда у А. Е. Лукьянова – буквальное «приподнял»). Для того чтобы понять подлинный смысл этого иероглифа, необходимо обратиться к его древнему рисунку. Он состоит из трех или четырех знаков (в разных вариантах написания). Во-первых, это знак «человек» (руки-ноги-голова, исходящие от одного центра), далее – «стопа ноги» (этот рисунок близок к изображению ростка придорожной травы, что тоже подходит); третий знак – это изображение (контур) «женской груди». И, наконец, на некоторых рисунках дополнительно присутствует изображение «перекрестка дорог».

То есть в совокупности иероглиф изображает человека, который пришел издалека – от тех родных мест, где его вскормила мать своей грудью. И удивительно, в Словаре Ошанина такое значение присутствует и оно приведено в качестве древнего: «происходить [из]», «выдвигаться [из среды]». То есть мы использовали это смысловое значение иероглифа по его прямому назначению. Далее – об иероглифе шан. Сегодня уже никто не в состоянии ответить на вопрос, была ли у ученика Цзы-ся кличка Шан («торговец» или «собеседник»), или это выдумали сами комментаторы, не понимая подлинного смысла суждения. Конфуций же использует этот иероглиф шан в соответствии с его древним значением: Шан – это то государство или династия, которая правила в древнем Китае в период с XVI по XI вв. до н. э., и которая сменилась династией Чжоу. Важнее же всего то, что Конфуций ведет свой род именно от Шан (Инь), и поэтому было бы нелогично предполагать, что он использовал этот иероглиф в каком-то другом, маргинальном его значении. Вот что пишет о различии в терминах «Шан» и «Инь» М. Е. Кравцова в книге «История культуры Китая» (СПб.: Издательство «Лань», 2003, стр. 48):

Термин «Шан» происходит от самоназвания (шанцы) народности, основавшей это государство, «Инь» – от названия его столицы, называемой в древних текстах для позднеиньского периода. Однако уже в литературе чжоуской эпохи эти два термина обычно употреблялись в качестве синонимов, что остается в силе и в современных научных изданиях («иньское государство», «иньская эпоха», «иньцы» и «шанское государство», «шанская эпоха», «шанцы»).

То, что сам Конфуций вел свой род от иньских аристократов, – это общеизвестная истина, заявленная им также в тексте Лунь юй. В дополнение к словам М. Е. Кравцовой (а главное для нас здесь то, что шан – это также «шанцы», как особый народ) скажем следующее. В прекрасном анализе графического содержания иероглифов шан и инь М. Е. Кузнецова-Фетисова убедительно показала («”Великий город Шан” и его значение в древней истории Китая», Ин-т востоковедения РАН. – М.: Наука – Вост. лит., 2015, стр. 36–43), что шан – это первичное самоназвание народа, несущее в себе графические «положительные знаки», а инь – это название, скорее всего, уже вторичное, которое было присвоено данному народу «со стороны», – победившими его чжоусцами. Возможно, именно по этой причине графическое содержание такого внешнего названия несет в себе знак насилия, принуждения. Сам Конфуций уже вряд ли делал различие в этих терминах и понимал их первоначальное значение.

Знаменитый историк Китая Сыма Цянь приводит последний разговор уже больного Учителя с его учеником Цзы-гуном, который пришел его проведать. Вот слова Конфуция по запискам Сыма Цяня («Конфуций. Уроки мудрости. Сочинения». – М.: Эксмо; Харьков: Фолио, 2007, стр. 947):

Конфуций вздохнул и пропел: «Гора Великая обрушилась! Столбы и устои рухнули! Мудрец совсем зачах!». Затем заплакал и сказал Цзы-гуну: «Под Небесами нет пути уже давно, никто не в силах следовать за мной. При Ся (мифическая династия, правила до Шан – Г. Б.) гроб со своим умершим оставляли на восточной лестнице, при Чжоу же – на западной, а иньцы – меж двух столбов. А я происхожу от иньцев». И через семь дней он скончался.

Мы уже заявляли о том, что Конфуций обладал феноменальным зрительным воображением, – оно не изменило ему и в конце жизни. Рассказывая ученику о положении гроба, в котором будет лежать его тело, Конфуций уподобил эту «зрительную картину» иероглифу Жэнь. Сам «гроб» – это ключ «человек» данного иероглифа (именно в нем лежит мертвый «человек» Конфуций), а «два иньских столба» – перпендикулярно к этому гробу – это две параллельные черты справа от ключа. То есть фактически он привел рисунок «мертвого лежащего Жэнь» (опрокинутый иероглиф Жэнь). Конфуций заявляет, что «столбы» иероглифа Жэнь, образно отражающие «духов верха», «рухнули», и «пути уже давно нет». Тем самым он признаётся себе в том, что за время его жизни в Поднебесной даже человека-Жэнь так и не появилось, не говоря уже о Цзюнь цзы. Причина заключается в том, что «рухнули» «духи верха», вторая часть этого иероглифа, – они «исчезли» из-за безразличного