Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента - Федор Раззаков

Слова Хмельницкого о том, что они рисковали своими жизнями, иначе, чем со смехом, воспринимать нельзя. Это молодежь, которая знает о «жуткой» советской действительности по публикациям сегодняшней «демократической» прессы и ТВ, в это еще может поверить, но только не те, кто в ту пору жил. Ну какие такие репрессии свирепствовали при брежневском «застое», в 70-е годы? Это Всеволод Мейерхольд заплатил своей жизнью, а Александр Таиров лишился театра, однако было это при Сталине, в 30—40-е годы. А при Брежневе на дворе были уже иные времена – полное попустительство не только антисоветчикам, но и ворам, хапугам и прочей нечисти, которая разворовывала и изничтожала страну. Единственное, что угрожало при Брежневе актерам «Таганки», так это увольнение режиссера и части его приверженцев и их последующее устройство в другие театры, поскольку безработицы в Советском Союзе быть не должно было. Упразднить «Таганку» никто бы не посмел и таких прецедентов в брежневскую эпоху не наблюдалось.

«Таганка» развалилась сама по себе, поскольку зиждилась исключительно на нигилизме, культивировала его и им же питалась. По сути, как дееспособный коллектив «Таганка» закончилась еще в середине 70-х, но Любимову удалось сохранить труппу, во многом благодаря стараниям властей (именно тогда началась разрядка и власти стали целенаправленно «возвышать» этот театр) и либеральной интеллигенции, которая продолжала усиленно раздувать миф о единственном в стране «оппозиционном» театре. Этот миф возник еще на заре этого театра и тщательно либералами культивировался. Все эти пикировки с властями, которые тянулись из года в год, скандальные премьеры и слухи о них, которые распространялись в народе со скоростью пожара (не удивлюсь, если узнаю, что их специально распространяли друзья театра), создали в народе стойкое убеждение о том, что «Таганка» – это некий оплот свободы в стране тотального контроля. Парадоксально, но именно советская цензура сослужила «Таганке» хорошую службу: своим многолетним бойкотом она позволила ей долгие годы водить людей за нос, создавая у них впечатление, что таганковцы – это сплошь бескомпромиссные борцы с тоталитарным режимом и бескорыстные борцы за правду.

Но вот времена на дворе изменились: к власти пришел Горбачев, который бросил все силы на то, чтобы «Таганка» стала одним из знамен его проекта под названием «перестройка». Практически все советские СМИ были нацелены на восхваление любимовского детища. И они старались: восторженных статей о Любимове и его театре в те годы вышло столько, что ими можно было выстелить дорогу аж до Луны. И что же? Вся эта пропагандистская шумиха завершилась грандиозным пшиком. «Таганка», которую все считали этаким твердокаменным бастионом, разрушилась практически в одночасье. И это во времена разгула гласности и демократии! В чем же дело? Почему именно свобода убила этот театр? А дело, оказалось, в том, что отнюдь не камни составляли основу этого «бастиона», а тот самый материал, которым в деревнях издревле удобряют почву. Красивая легенда о «Таганке» оказалась всего лишь мифом, мыльным пузырем, надутым либералами на свою потребу на исходе хрущевской «оттепели». При советской цензуре этот миф еще удавалось поддерживать, но едва наступили другие времена, как вся правда вышла наружу. Вся нелицеприятная правда.

И еще пару реплик по этому же поводу. В РГАЛИ (Российском государственном архиве литературы и искусства) хранятся стенограммы обсуждений спектаклей «Таганки». Я видел некоторые из них и могу заявить: ничего ужасного в них нет – обычное бодание чиновников с постановщиком. Подобные бодания происходили во многих советских театрах. В «Таганке» их было чуть больше, поскольку она сама взвалила на свои плечи ношу быть оппозиционным театром. А раз взвалила, то будь добра не обижаться на то, что чиновники лупят тебя чуть сильнее, чем остальных. Как говорится, назвался груздем… Но, повторюсь, не надо комариные укусы выдавать за фронтовые раны. Жизнью в ту пору рисковали разве что профессиональные диссиденты, да и то немногие, поскольку никто из известных противников режима не погиб от его рук. Юрий Любимов к таковым тоже не относится: он благополучно существовал и при коммунистах, и при «демократах».

Но вернемся в 1992 год.

Разборки в Театре на Таганке возобновились в середине лета. 2 июля в Моссовете встретились представители обеих сторон, чтобы вновь решить вопрос о приватизации театра. Выступали многие, в том числе и Филатов, который хоть и заявил, что разделение есть гибель для театра, однако на самом деле понимал, что иным способом конфликт не разрешить. Любимов, естественно, выступал против раздела, поскольку при таком раскладе его детище клонировалось, а значит, звучный бренд не сохранялся единолично в его руках.

Тем временем Филатов взялся осуществлять экранизацию своего сценария «Любовные похождения Толи Парамонова», в основу которого легла его же пьеса «Свобода или смерть». Как раз повествующая о судьбе диссидентствующего интеллигента, который решил в поисках свободы сбежать на Запад и для этого заложил своих друзей перед КГБ (в роли Толи Парамонова снимался сам Филатов). Однако эта тема в ту пору в России была не слишком популярна, а само кино находилось в жутком загоне, поэтому Филатову пришлось тяжело – денег под эту картину долго найти никак не удавалось. Эта эпопея, которая стоила Филатову огромной нервотрепки, позднее роковым образом сказалась на его здоровье. Вот как об этом вспоминает участница тех событий, уже знакомая нам Т. Воронецкая:

«1992 год. Это было непростое время… Старое разрушалось, а новое создавалось очень медленно и не так, как хотелось. Кинематограф находился в запустении все эти 10 лет. Развалены все структуры, производственные и творческие. Люди разбегались, кто торговал всем на свете, кто становился челноком, кто чем был занят… Чтобы создать фильм, нужны были немыслимые усилия: и к доставанию средств, и к организации процесса съемок. Доходило до анекдота: инвесторы могли дать шампанское и сказать: продайте это шампанское, а на эти деньги снимите фильм, потому что в качестве спонсорской поддержки мы можем дать только товар, а не деньги…

Мы обивали пороги, искали средства, и средства в итоге были найдены. Президент банка, который финансировал картину, обожал искусство и всячески поддерживал его. Правда, иногда деньги задерживались, поэтому время от времени приходилось навещать банкира, деликатно напоминая о сроках. Встречи эти были незабываемые. Президент, очень обаятельный кавказский человек, обожал пение и часто исполнял нам свой любимый репертуар. Однажды мы с директором фильма и бухгалтером тоже запели на три голоса «Тбилисо», чем привели его в восторг, и деньги были незамедлительно перечислены…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});