Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента - Федор Раззаков

В тот же день стало известно, что Любимов запретил играть в спектаклях и жене Филатова Нине Шацкой. Кроме этого, по театру пронесся слух, что Любимов, узнав об ультиматуме Губенко, заявил: мол, если он придет, то я выставлю людей у входа и не пущу его в театр. Ситуация вновь стала похожа на ту, что произошла в конце января, когда конфликт разрешали с помощью ОМОНа. Ни в одном не только столичном, но и российском театре еще не было скандала такой глубины и накала. А ведь это была легендарная «Таганка» – театр, который в умах миллионов людей ассоциировался с самыми светлыми душевными порывами. Теперь от этих порывов не осталось и следа. И люди продолжали ломать головы: случайность это была или закономерность?

31 марта Губенко и в самом деле приехал в театр, чтобы играть в спектакле. С ним приехали журналисты в предвкушении очередного громкого скандала. Однако он не произошел. Любимовская сторона провела перед представлением собрание и вняла голосу разума: решила не нагнетать страсти, которые могут привести к срыву спектакля, а устроить разбор полетов завтра.

На следующий день выяснение отношений продолжилось. Любимов согласился принять у себя вожаков противоположной стороны: Губенко и Филатова. Разговор начался с неожиданного: Любимов публично извинился перед Филатовым за то, что некоторое время назад весьма уничижительно отозвался о его фильме «Сукины дети». «Я погорячился, Леонид», – сказал Любимов. Филатов был обескуражен подобным реверансом, поскольку готовился совсем к иному разговору: с шумом, с криками. Поэтому Филатову не оставалось ничего иного, как принять правила игры и ответить режиссеру собственными реверансами. Он даже заявил, что согласен выйти на сцену уже завтра. Однако когда то же самое заявил Губенко, Любимов встретил это в штыки: «Нет, Николай Николаевич, вы завтра играть не будете. А с нового сезона, если вы захотите, мы сможем вернуться к этому вопросу». Ситуация вновь накалилась. Губенко несколько раз покидал кабинет Любимова, потом опять возвращался, затем снова уходил. Так продолжалось в течение нескольких часов. Глядя на все это, Филатов взял свои слова обратно и заявил, что при таком раскладе он тоже играть в театре не будет. К компромиссу обе стороны так и не пришли.

Потом Губенко и Филатов сидели в «стекляшке» (кафе) возле театра и обсуждали только что произошедшее. Вместе с ними там был Валерий Золотухин. По его словам: «Леня пил коньяк, он заявил Любимову, что должен подать заявление – товарищ Губенко, ближе никого нет, а меня называл отцом своего сына. Это название криминального фильма „Отец моего сына“. Ничего себе. Но я молчал, и терпел, и наблюдал. Николая мучит вопрос о приватизации Любимовым новой коробки театра. «Я что, на старости лет у Пети (младший сын Любимова. – Ф.Р.) милостыню пойду просить?! Он выкинет всю труппу на улицу. Ты будешь иметь 2–3 %, а 51 % акций будет у Любимова, а потом у Пети». А я думаю: «А почему Ю. П. не заслужил этого?! И он что – увезет коробку с землей в Иерусалим?.. И почему я не могу иметь 2–3 %, это и Сереже, и Денису хорошо». Ленька похвалялся, что он хоть сегодня может купить дом в Англии: «Я состоятельный человек»…»

2 апреля скандал в Театре на Таганке продолжился. Губенко и Филатов пришли в театр, чтобы играть в спектакле, а их не пустила на порог милиция, которую вызвал директор «Таганки» Борис Глаголин. После этого стало окончательно понятно, что никакого примирения сторон быть уже не может. Стороны отошли на заранее намеченные рубежи и стали готовиться к будущим баталиям, которые были не за горами. Любимов опять уехал из Москвы, чтобы подготовить очередную зарубежную премьеру – «Грозу» А. Островского для театра в Хельсинки.

Между тем 14 мая в газете «Собеседник» было опубликовано большое интервью с бывшим актером «Таганки» Борисом Хмельницким. Он почти два десятилетия играл на сцене этого театра, после чего ушел в «свободное плавание». Касаясь ситуации в своем театре, он сказал следующее:

«Исправить сегодняшнюю ситуацию в нашем театре невозможно, она необратима. Вот и весь конфликт: со сцены произносятся высокие слова, репертуар-то очень мощный, а внутри театра тем временем создается обычная совдеповская коммуналка. Это несоответствие – суть нынешнего конфликта. Мы не имеем права говорить высокие слова, потому что сами в дерьме погрязли. К нам идут за другим и ждут от нас другого. Мы же перестали соответствовать тому, для чего были предназначены. Вот и все…»

Поставив неутешительный диагноз сегодняшней «Таганке», Хмельницкий воздал хвалу прошлой, той, в которой сам когда-то играл. Сделать это его вынудила сама интервьюер, журналистка Арина Родионова, которая заявила следующее: «А может быть, все проще? Театр перестал быть „придворным“, к которому власти относились лояльно. Ведь не секрет, что Любимову в самые суровые годы застоя разрешалось открыто говорить то, о чем другие и думать не могли. А сейчас цензуры нет, властям не до театров…»

Этот пассаж чрезвычайно задел Хмельницкого. Еще бы: назвать его бывший театр «придворным». Да ни в коем случае! Поэтому актер отреагировал нервно:

«Ерунда все это, мы никогда не были придворными. Мы для зрителей работали прежде всего. Конечно, „прибазовость“ некоторая была: директора баз к нам приходили – престижность… Но все спектакли давались с кровью и с жертвами, мы подчас не знали, что завтра будет. Мы жизнью своей рисковали (выделено мной. – Ф.Р.). Ведь все зависело от того, кто у власти. Мы на волоске часто висели, но понимали, на что идем. Играли и боялись. Почитайте стенограммы обсуждения спектаклей, там все осталось.

А власти просто вынуждены были давать нам работать, так же, как вынуждены были выпускать какие-то «нелояльные» книги или фильмы. Ведь вокруг нас сформировалось определенное общественное мнение. И властям приходилось нас терпеть, потому что – Москва, потому что слишком много было бы шуму, если бы нас придушили…»

Вот такой крик души вырвался из уст популярного актера. Между тем в этих словах правды не так уж и много, зато много желания приукрасить ту среду, в которой приходилось вращаться, а с ней, естественно, и себя. Правда же была такова, что при советской власти все театры были придворными. Разница лишь в том, что кто-то больше, а кто-то меньше. Иначе и быть не могло, поскольку советская власть придерживалась одного тезиса: держать все под контролем. Любимовская «Таганка» создавалась как придворный оппозиционный театр. Ей дозволялось критиковать режим чуть больше, чем остальным театрам, чтобы создать у общественности (как советской, так и западной) впечатление плюрализма мнений. «Таганка» (как и Аркадий Райкин, Владимир Высоцкий и т. д.) была той разменной картой, которая использовалась в политической игре, которая велась на кремлевском «верху», где, как мы помним, тоже были свои западники и свои державники. Вот почему в уже упоминавшемся диссидентском романе «Зияющие высоты» (1976) Александр Зиновьев изобразил некий Театр на Ибанке, в котором интеллигенция вперемежку со стукачами (а в «Таганке» их, судя по всему, было даже больше, чем в любом другом советском театре) с восхищением рукоплещет каждой «шпильке», вонзенной в тело власти, и безумно при этом себя уважает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});