Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий - Урсула Ле Гуин

От наклона у него закружилась голова.

— Я устал, — сказал он. — Я так много сделал сегодня. Мне удалось нажать кнопку. Потребовалась вся сила воли, вся энергия, чтобы нажать треклятую кнопку «выключено».

— Вы хорошо прожили, — сказал чужак.

Он стоял в углу, очевидно, собираясь стоять там бесконечно.

«Он не стоит здесь, — подумал Орр. — Не так он должен стоять, или лежать, или сидеть, или быть. Он стоит здесь, как стоял бы во сне. Как будто кто-то видит его во сне».

Он лег и ощутил жалость и сочувствие чужака, стоявшего в углу комнаты. Чужак видел его, видел не глазами. Перед ним было недолговечное, слабое, странное существо, бесконечно уязвимое, плывущее в безднах вероятности. Оно нуждалось в помощи. Орру было все равно. Ему нужна помощь. Усталость охватила его, подняла, как морская волна, в которую он медленно погружался.

— Эрперекхне, — пробормотал он, сдаваясь на милость сну.

— Эрперекхне, — беззвучно ответил Э’пенемен Асфах.

Орр спал и видел сон. Сны его, как волны в открытом море вдали от берега, приходили и уходили, поднимались и спадали, глубокие и безвредные, ничего не ломающие, ничего не менявшие. Они танцевали танец среди других волн бытия. И во сне большие зеленые морские черепахи вынырнули, проплыли с тяжелой грацией в глубину и ушли в свой мир.

В начале июня деревья покрыты свежей листвой и цветут розы. Весь город покрылся розами. Дела шли хорошо. Экономика восстанавливалась. Люди стригли свои газоны.

Орр приехал в Федеральную Психолечебницу в Линктоне, к северу от Портленда.

Ее строения, воздвигнутые в начале девяностых годов, стояли на большом утесе, глядя на луга в пойме Вильяметт. Лечебница была переполнена в конце апреля и мая, когда эпидемия безумия последовала за необъяснимыми событиями того вечера, который теперь называли «Разрывом». Но большинство больных выздоровело, и больница вернулась к норме.

Высокий врач провел Орра вверх по лестнице, в одноместную палату в северном крыле. Дверь, ведущая в это крыло, как и двери всех палат здесь, были тяжелые, с глазком на высоте пяти футов, и все закрыты.

— Он не причиняет нам беспокойства, — заметил врач, открывая дверь в коридор. — Он никогда не впадает в ярость, но он дурно воздействует на других. Мы поселяли его в разных палатах. Не получается. Все его боятся. Конечно, они все действуют друг на друга и по вечерам впадают в панику, но не так. Они боятся его, стучат в двери и просят выпустить, хотя он просто лежит. Да вы увидите сами. Ему все равно, где он. Вот мы и пришли.

Он открыл дверь и впустил Орра в комнату.

— К вам посетитель, доктор Хабер, — сказал он.

Хабер похудел. Сине-белая пижама висела на нем складками. Волосы и борода были коротко и аккуратно подстрижены. Он сидел на кровати и смотрел в пустоту.

— Доктор Хабер, — сказал Орр.

Голос его дрогнул. Он почувствовал мучительную жалость и страх. Он знал, на что смотрит Хабер. Он смотрит на мир после апреля 1998 года. На мир, созданный кошмаром.

В поэме Т. С. Элиота птица говорит, что человечество не выносит реальности. Но птица ошибается. Человек может вынести вес всей Вселенной. Он не может вынести только нереальности.

Хабер не вынес. Он утратил связь с реальностью.

Орр хотел заговорить, но не нашел слов. Он попятился. Врач закрыл дверь.

— Не могу, — сказал Орр. — Выхода нет.

— Нет, — согласился врач.

В коридоре он негромко добавил:

— Он был выдающийся ученый.

Орр вернулся в Нижний город Портленда на лодке. Транспорт действовал еще плохо.

Город загромождали обломки станций шести различных общественных транспортных систем. На Рид-Колледж была станция подземки, но никакой подземки не было. Фуникулер от парка Вашингтона кончался у входа в туннель, который уходил под Вильяметт и на середине заканчивался тупиком. Тем временем предприимчивые люди вспомнили о прогулочных лодках и теперь использовали их для регулярных рейсов между Линктоном, Ванкувером, Портлендом и Орегон-сити. Прогулка по реке была приятной.

Орр навещал лечебницу в перерывах между работой. Его хозяин, чужак Э’пенемен Асфах, не учитывал рабочее время, а только результат работы. Когда выполняется работа, его не касается.

Орр почти каждое утро проводил, лежа в постели, проделывая работу в уме. Когда он добрался до мастерской и сел за чертежную доску, было уже три часа.

Асфах в зале ждал посетителей. Его штат состоял из трех дизайнеров и имел связь с многочисленными фабриками, производившими кухонное оборудование: посуду, принадлежности, инструменты. Промышленное и распределение сильно пострадали во время «Разрыва». В такой обстановке маленькие фирмы оказались в выгодном положении. В Орегоне множество таких фирм принадлежало альдебаранцам. Они оказались хорошими управляющими и отличными торговцами. Но для ручной работы всегда нанимали людей. Правительство их поддерживало, так как они охотно подчинялись контролю и платили налоги, а тем временем мировая экономика восстанавливалась.

Президент Мердль предсказал возвращение экономики в нормальное русло до Рождества.

Асфах торговал оптом и в розницу, его мастерская пользовалась доброй славой из-за хорошего качества товара и невысоких цен. После «Разрыва» домохозяйки, неожиданно обнаружившие себя в незнакомых кухнях, бросились оборудовать их на свой лад и делать покупки.

Орр раздумывал над чертежом, когда услышал чьи-то слова:

— Пожалуй, эта мутовка лучше.

Голос напоминал голос его жены. Он встал и выглянул в зал. Асфах показывал что-то коричневой женщине среднего возраста и роста, лет тридцати, с короткими черными волнистыми волосами.

— Хитзер, — сказал он, подходя.

Она обернулась и посмотрела на него долгим взглядом.

— Орр, — сказала она. — Джордж Орр. Верно? Где-то мы с вами встречались…

— В…

Он запнулся.

— Вы юрист?

Э’пенемен Асфах стоял огромный, в зеленоватой броне, не выпуская мутовку.

— Нет. Секретарь. Работаю у «Формен и Ратти» в Пендлтон-билдинг.

— Должно быть, там. Я был там однажды. Вам это нравится? Это придумал я!

Он взял с прилавка другую мутовку и показал ей.

— А вот еще одна. Эта удобнее.

— Смотрится неплохо, — ответила она. — Вы здесь работаете? Я вспомнила. Вы были в каком-то кабинете на Старк-стрит у врача.

Что именно она помнит? Он не имел об этом ни малейшего понятия. У его жены кожа была серая. Говорят, серые люди по-прежнему существуют, особенно на Среднем Западе и в Германии, но большинство стали белыми, черными, коричневыми, красными, желтыми и смешанными. Его жена была гораздо женственнее этой особы. А эта носит большую черную сумку с медными застежками. В ней несомненно найдется полпинты виски. Его жена была неагрессивна, хоть и храбра. Манеры у нее были робкие. Это не его жена, это совсем другая женщина, яркая и трудная.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});