Дети войны. Народная книга памяти - Коллектив авторов

В очередной раз Екимовна высунулась из окна и увидела немца. Он удивился, увидев старушку. В руке у немца была граната. После этого он гранату убрал и стал раскидывать вещи с наших саней. Он забрал мамин полушубок, пошел, сел на ступеньку часовни, отрезал ножом рукава и одел их на ноги, а остальное разрезал на куски.

Часам к двум дня стало тихо, прилетел самолет, сделал два круга над деревней и улетел. Из укрытий стали выходить люди. От деревни осталась примерно одна десятая часть. Остальное все сгорело. Остались бани, они были раскрыты. Осталась и наша баня, и наш амбар, недаром дед снял соломенные крыши. Сгорел дом Екимовны и наш, вместе с бабушкой. Немцы оставили несколько домов, потому что им тоже нужно было где-то ночевать. Остался цел и дом Поляковых, это рядом с нашей землянкой. Вот в этот дом мы и пришли из землянки. Женщины затопили печь и стали варить обед. Немцы ходили по деревне и собирали в кучу молодых женщин. Дали им сани и заставили на себе, так как лошадей не было, свозить своих товарищей, погибших в бою, в один из домов. Как потом говорили, свезли около двадцати трупов. Мы поели картошки с капустой и собрались уже в доме ночевать, но пришли немцы, сказали, чтобы мы уходили, так как здесь будут ночевать солдаты. Они принесли соломы и стали расстилать ее на полу. Из дома мы с Сашей уходили последними. И вот, когда я уже переступил порог, один из немцев, раздетый, расстелил свою палатку на солому, окликнул нас: «Киндер, ком!» Он подошел к нам, взял меня за руку, подвел к окну и, показав на пол и на Сашу, сказал: «Гуд бай». Мы с Сашей сняли свои пальтишки и легли на солому. В доме было очень тепло. Немец был очень большой, как у нас говорят – шкаф с руками. Волосы на нем были ярко-красные, и даже щетина была рыжая.

Оказалось, что горел дом, в который наши женщины свозили убитых немцев. Они подожгли его часов в 11 вечера. Он послужил крематорием для покойников и освещал деревню всю ночь.

После такого дня мы с Сашей, естественно, сразу уснули. Ночью я проснулся. В доме было очень светло. В боковое окно я увидел, что метрах в трехстах от нас горит дом. Я быстро надел пальтишко и стал торопить Сашу. На полу вплотную спали немцы. В это время проснулся и наш немец. Увидев, что я оделся, он снял с меня пальто и сказал: «Шляфен никс война». Мы с Сашей опять легли и снова уснули. Оказалось, что горел дом, в который наши женщины свозили убитых немцев. Они подожгли его часов в 11 вечера. Он послужил крематорием для покойников и освещал деревню всю ночь.

Проснулись мы с Сашей, когда на улице было уже светло. В доме мы были вдвоем. Я услышал выстрелы и посмотрел в окно.

Напротив этого дома, который горел всю ночь, был дом моей крестной. Дом был двухэтажный и покрыт дранкой, поэтому и остался цел. Там, вероятно, остановилось начальство. Все немецкие солдаты стояли в строю напротив этого дома. Они почему-то стреляли из автоматов. Стреляли вверх. Создавалось впечатление, что они салютовали своим погибшим и сгоревшим товарищам. Они были в маскхалатах и на лыжах. Потом они построились, встали на лыжи и пошли на юго-запад, через реку Шелонь, напрямую в сторону Порхова. Это были последние из немцев, которых я видел. Тут в дом пришли женщины, затопили печь, наварили картошки, и мы поели картошки с огурцами и квашеной капустой. На всех пепелищах стояли бочки с огурцами и капустой, так что есть было что. Мы с Сашей побежали к своему дому. Пепелище еще дымилось. Так же стояли две бочки с огурцами и одна с капустой. Картошка в сусеке была сверху сгоревшая, а снизу испекшаяся. На том месте, где лежала больная бабушка, лежали косточки обгорелые, во дворе у нас были 3 овцы, и там лежали косточки. Была у нас и собака Дунай. Он жил под крыльцом в конуре. Как-то раз он полаял на партизан. Они сидели на лошадях и были в нетрезвом состоянии. Один снял автомат и выстрелил в собаку. Пуля попала ему в заднюю лапу. Мы его вылечили, но с тех пор он стал бояться выстрелов.

И там, где была конура собаки, лежали косточки, хотя пес не был привязан. Было в доме еще несколько кур. От них не осталось никакого следа, вероятно сгорели. В это время из леса на лошади прискакали партизаны. Увидев нас, они подъехали к нам и спросили, где немцы. Мы показали, куда они ушли, и они поскакал вдоль деревни. К концу дня из леса пригнали деревенских коров. Я увидел и наших коров. Партизаны говорили, что, кто увидел своих коров – тот может их забрать. Тети Нади, Сони и Жени не было. И сена не было, оно сгорело вместе с домом. Коров угнали в Козловичи, деревню, которая находилась в лесу и была занята партизанами. В деревню стали возвращаться жители нашей деревни, которые ушли в начале боя вместе с партизанами в лес. Тетя Надя, Соня и Женя притащили санки туда, к окопу, где были мы с Сашей, взяли по караваю хлеба и, спустившись около часовни в реку, пошли на восток. Все население деревни, которое могло ходить, спустилось в реку и вместе с партизанами ушло в лес. Лес находился в километре от деревни. Немцы на деревню наступали с севера, со стороны леса, так что река всех спасала.

Люди стали возвращаться в деревню. Пришли и тетя Надя, Соня и Женя. Теперь наша семья состояла из пяти человек, и к нам примкнула Екимовна. Все население нашей деревни разместилось в оставшихся домах. Но жить нам здесь долго не пришлось. Прожили мы в этом доме четыре или пять дней, и вот часа в три дня бежит по дороге наш деревенский старичок дед Вася и кричит: «Хозяйки, уходите! К нам идет карательный отряд!»

Мы оделись и, взяв свои пожитки, пошли в деревню Козловичи, это на северо-восток. Не доходя до Козлович, были хутора, организованные во времена Столыпина. Все постройки были заняты, и мы пристроились в бане. Эта баня была большая, печь топилась по-чистому. В этой бане партизаны гнали самогон, так как снабжением занимались они сами. Каждый день вечером они привозили на лошади брагу, переливали ее в 200-литровую бочку, вставленную в печь, и дядя Петя, наш очень дальний родственник, затапливал печь и всю ночь сидел у огня. В бане круглые сутки было очень тепло. По субботам мы из бани уходили в дом, а хозяева бани и все беженцы мылись. Мы мылись в бане в последнюю очередь и там оставались ночевать. Так мы там прожили до нового 1944 года. Народу было нашего деревенского много. Все наши с Сашей сверстники были там. Целыми днями мы находились на улице. Все игры были в войну. Ребята постарше нас делали из дерева автоматы. Они были как настоящие, только маленькие. Целыми днями мы строчили из автоматов и кричали: «Ура!»

Связи с деревней не теряли. Ребята постарше выходили на край леса, залезали на высокое дерево и в бинокль наблюдали за деревней. Если в деревне никого не было, они сообщали об этом своим родителям, и те ходили в деревню, в основном за провиантом, пекли в печках хлеб, топили баню и мылись, а вечером уходили обратно в окопы. В основном вся деревня жила в окопах, которые были вырыты еще в 41 году. Там была и печка.