Другая музыка нужна - Антал Гидаш

и русский конвой.

И графиня и сопровождавшая ее свита, казалось, явились из другой жизни. Особенно поражали их лица. Здесь, в солдатском бараке, даже самые худые из них выглядели чересчур упитанными, румяными и довольными. К таким лицам тут не привыкли.

— Смирно! — выбежал вперед начальник конвоя.

Треск. Грохот. И несколько секунд спустя двести девяносто шесть пленных стояли уже по трое в ряд, выстроившись перед нарами от самой двери до конца барака. Соскочили с нар и многие больные.

Желтолицые, усталые, в оборванной одежде, пленные солдаты показались графине и ее свите словно бы неполноценными людьми, с которыми нельзя, да и не стоит даже обращаться как с полноценными.

Стояла такая тишина, что звонкое «доброе утро!» графини долетело до самого конца барака, до белевших там простынь и лежавших на них больных.

Вдруг, точно это тоже относилось к церемонии, дверь барака захлопнулась. Все окутал полумрак. Теперь излучала сияние только добела накаленная печка. Ее огромные глаза расширились и ждали: что же будет?.

— Тепло, — по-французски бросила графиня генералу.

— О да, графиня. Топливо мы не экономим.

Графиня повела носиком. Казачий полковник успел уже заметить, как идет ей эта гримаска, — графиня выглядит так совсем девочкой. Знала это и графиня, ибо каждый раз, когда ей не нравилось или, напротив, очень нравилось что-нибудь, пусть даже не связанное с запахом, она изящно и осторожно вздергивала курносый носик.

— Здесь дурно пахнет, — тихо сказала она по-французски.

Генерал мигом сообразил, что, если он выстроит пленных перед бараком, картина получится совсем плачевная: куча тряпок на сверкающем снегу. И он притворился, будто не расслышал замечания графини. Однако носик графини не унимался.

— Здесь дурно пахнет, — повторила она громко, с девичьим упрямством, будто прося о помощи.

И в самом деле: вонь была такая густая, что хоть топор вешай.

Генерал тихо сказал что-то казачьему полковнику, казачий полковник громче передал его слова начальнику конвоя, начальник конвоя еще громче Новаку, а Новак уже во всю глотку заорал по-венгерски:

— Перед бараком в два ряда стройся!

Порог барака переступили сначала графиня и ее свита. Потом словно барак переел: из него неудержимо полилась масса пленных. Вместе со здоровыми хлынули и больные. Им тоже не хотелось отставать. Кто знает, что там выдавать будут! Выдавать!..

И больные в рубахах и кальсонах присоединились к толпе, темневшей на веселом снегу. День был безветренный и сухой. И тепло, осевшее на телах, еще минут пять защищало людей от мороза.

И вот пленные вновь услышали милый женский голосок. Голос дочерей, жен, матерей — пасхальный колокольчик, предвещавший воскресенье. Им так недоставало его все эти годы!..

Поначалу они воспринимали только звучание голоса, лишь потом стал доходить и смысл слов.

— Солдаты! Героические венгерские солдаты!

Графиня говорила по-венгерски с легким акцентом, но от этого казалась еще милей.

— С радостью приехала я к вам, я умилена и растрогана. Мне хотелось бы дать вам все: одеяла, одежду, продовольствие, деньги… Но что поделаешь? Нет у меня. Героические венгерские солдаты, попавшие в плен, вас слишком много! Откуда же нам взять столько всего?

На ногах у больных, стоявших с краю, были навернуты копешки сена, на плечи были накинуты солдатские одеяла, из-под которых торчали темно-желтые кальсоны. Заметив это, графиня повела носиком. Опять появились эти милые морщинки.

— Я должна сообщить вам прискорбнейшую весть, — колокольчиком звенел голосок графини, — скончался наш возлюбленный государь, его величество Франц-Иосиф Первый!

Она замолкла, ожидая действия своих слов — всхлипываний или хотя бы вздохов, — но стояла мертвая тишина. Многие попросту не знали, что положено делать в том случае, когда умирает король. Большинство подумало: прапорщик-то оказался прав, ни черта не дадут! И люди стояли молча.

Графиня сделала шаг вперед и, повысив голос, повторила с неудовольствием:

— Скончался король…

По-прежнему стояла нерушимая тишина.

Графиня по-французски сказала генералу:

— Какие бесчувственные!

— Да, ваше сиятельство. Увы!..

Прелестная графиня почувствовала себя страшно оскорбленной, но не унялась. Она сделала еще шаг вперед, подняла крохотную руку в перчатке и, сверкнув глазками, собралась продолжить речь. В это время стало слышно, что неподалеку кто-то мочится. Это был тот самый Чонгради, которому Дембо тщетно внушал, каков порядок мира. Теперь Чонгради то ли от холода, то ли от слабости, а может, и попросту со злости начал при всех мочиться.

Этот недвусмысленный шум заставил оглянуться и графиню. Сперва она содрогнулась, потом быстро сказала что-то по-французски генералу. Генерал от изумления даже рот раскрыл и крикнул начальнику конвоя. Два русских солдата подбежали к Чонгради, который все еще отправлял свою нужду. Пленного схватили под мышки, подняли и понесли. Виновная часть тела беспомощно болталась во все стороны. И графиня невольно с ужасом уставилась на нее.

Чонгради скрылся в бараке.

Поразительней всего было то, что никто из пленных даже не рассмеялся.

Маленькая курносенькая графиня чуть не заплакала. Ей хотелось убежать, ей было так трудно произносить опять заученные фразы! Но она все же продолжила свою речь:

— Его величество принимал меня… перед кончиной… и попросил… передать пленным его высочайший привет… Его последним желанием было ободрить вас, сказать, чтобы вы, дети мои, оставались сильными и выдержанными…

Дико прозвучало для двухсот девяноста шести солдат из уст хорошенькой курносой графини это обращение: «дети мои».

Да, все здесь было непонятным: и Сибирь, и плен, и эта маленькая графиня в шести тысячах километров от родины…

— …Старый король, с печалью в душе говорил о том, что кое-кто из его солдат не подчиняется в плену воинской дисциплине…

Графиня посмотрела на будто высеченного из камня квадратного казачьего полковника и, нервничая, заторопилась, стараясь закончить свою речь:

— Его величество не забыл вас… Вы тоже не забывайте его. Молитесь всевышнему, чтобы он оградил от бед и врага нашу отчизну! — И графиня мило улыбнулась казачьему полковнику, которого вынуждена была упомянуть как врага своей отчизны.

— А теперь я раздам… мо… молитвенники. На четверых пленных по одному. Молитесь по очереди.

Она подала знак, и какой-то русский солдат подтащил корзину, наполненную книжечками в черных переплетах.

— Я привезла и немножко денег…

Она снова махнула рукой, и другой русский солдат притащил котел, в котором были медные пятаки.

— Каждый венгерский пленный получит по пять копеек, — сказала графиня. — К сожалению, сейчас…

Из рядов вышел Габор Чордаш.

— Очень извиняюсь, милостивая сударыня, но мы с… хотим на привет его величества! Нам не молитвенники нужны. Половина венгерцев уже погибла. Вы лучше скажите, сударыня, что с нами будет? С солдатами? Чем мы хуже господ офицеров?.. Пять копеек?.. Дома наши хозяйства разорены. Жены наши, коли помоложе, так