Пятая труба; Тень власти - Поль Бертрам

меня? Отвечайте.

Он молчал.

Я знал, в чём дело. Я видел бумагу от герцога Альбы в комнате инквизитора. Она вовсе не обязывала дона Хуана действовать так, как он действовал. Он, очевидно, заглядывал в будущее и хотел зарекомендовать себя у нового начальства. Солгать ему мне не хотелось. Я мог добыть приказ о пропуске от дона Альвара, когда он связанный лежал на полу. Но мне не хотелось, чтобы он знал, какой дорогой я пойду. К тому же я был почти уверен в Гарции.

— Сеньор, — начал я, — вы знаете, какие приказания отданы. Вы знаете, что не всегда в них бывает полная ясность.

— В моих ясность была всегда. Не знаю, как в приказах дона Альвара.

Наверху послышался шёпот нескольких голосов.

— Не могу, сеньор, — промолвил опять Гарция.

— Послушайте, дон Хуан. Если вы не откроете ворота, я буду штурмовать их. Мы только что взяли приступом одни и ещё не успели остыть от битвы. У меня достаточно сил, но мне не хотелось бы обнажать оружие против моих бывших людей, если этого можно избежать. Я слишком часто водил их в бой. Я прошу только пропустить нас. Я видел эти бумаги от герцога и полагаю, что ответственность за это не может пасть на вас.

— Я не могу, сеньор, — повторял Гарция.

А между тем этот человек был обязан мне жизнью.

Опять наверху послышались какие-то голоса. На этот раз они звучали громче, и в них слышались угрожающие ноты. Слышно было, как лязгало железо. Затем опять стало тихо.

Вдруг маленькие ворота внизу медленно открылись, и из них вышло с дюжину моих солдат под предводительством седобородого сержанта. Он подошёл ко мне и отдал честь.

— Сеньор, мы желаем получать приказания только от вас. Мы слишком долго служили с вами, чтобы иметь над собой новое начальство.

— Спасибо, Родриго. Но я только прошу пропустить меня. Я не могу уже принять вас под свою команду. Я низложен и бегу на север. Прощайте, Родриго. Ещё раз благодарю вас.

— Чем мы провинились перед вами, сеньор, что вы хотите оставить нас?

Я был тронут.

— Родриго, я еду к принцу Оранскому, к еретикам.

— Нам всё равно. Моя сестра была сожжена инквизицией в Сарагосе. Отец погиб таким же образом в Перес каждый из нас мог бы припомнить что-нибудь подобное, о чём не хочется говорить. Мы легко обойдёмся и без чёрных ряс.

То была правда. Подбирая себе людей, я строго смотрел за тем, чтобы в их числе не было набожных ханжей. На таких нельзя полагаться: достаточно одного слова их духовника, и они способны изменить вам.

— Мы уже с незапамятных времён не видели королевского золота, — продолжал старый солдат. — То, что мы получали, было только нашим жалованьем. Если бы не вы, мы давно бы уже удрали ко всем чертям. Теперь мы готовы идти за вами и не будем спрашивать, куда вы нас поведёте. Не так ли, братцы?

— Так, так! — раздались голоса. — Да здравствует дон Хаим де Хорквера!

Эхо повторило этот крик в тёмных сводах ворот.

Мои глаза стали влажны второй раз в жизни. Не всё ещё меня покинули, нашлись ещё люди, которые в меня верили. То были простые люди — каталонцы, баски из Наварры и мавры из окрестностей Альпухары. У многих из них, без сомнения, на совести были такие дела, о которых они предпочитали умалчивать, но я никогда не расспрашивал своих людей о их вере и о их прошлом, если они были храбры и надёжны. Говорили, что я был суров до крайности, но, очевидно, я не был плохим начальником.

— Вы все согласны на это? — громко и ясно спросил я. К этому времени сошло вниз ещё несколько солдат, остальные находились на бастионах.

— Подумайте хорошенько о том, что вы хотите сделать!

— Мы уже подумали, — отвечала сотня голосов. — Да здравствует дон Хаим!

И опять этот крик повторился в сводах ворот.

Я поклонился им:

— Спасибо вам, молодцы. Я не забуду этого часа. Теперь садитесь на коней и следуйте за мной, как бывало прежде.

Они выбрали лошадей, которых заранее по моему приказанию держали наготове недалеко от ворот.

— Что вы сделали с доном Хуаном? — спросил я сержанта.

— Мы связали его и оставили наверху. Как прикажете с ним поступить, сеньор?

— Оставьте его. Он сам выбрал для себя судьбу и, быть может, очень умно.

Когда я вышел за ворота Гертруденберга, около меня опять были мои старые солдаты — единственное, что мне осталось от былого величия и силы, — с которыми я когда-то вступил в этот город. Мои надежды были похоронены и остались теперь позади.

Мы быстро двигались вперёд в течение часа или двух. Вдруг из арьергарда прискакал всадник: женщины и раненые не могут ехать дальше, если не дать им отдохнуть. Рано или поздно нам всё равно надо было остановиться, чтобы дать отдых коням. Поэтому я приказал сделать привал.

Небо прояснилось, на нём показалась звезда. Ветер по-прежнему был ледяной. Женщин сняли с лошадей и усадили по краям дороги. Они плакали и дрожали от холода. Многие из них были едва одеты, большинство не умело ездить верхом. Я старался, насколько мог, утешить их, но страдания и страх лишили их всякой силы. Тем не менее скоро надо было опять идти вперёд.

Я стал искать донну Марион. Раньше я не обращал на неё внимания, зная, что она сильна, и отлично умеет управляться с лошадью. Теперь я никак не мог её отыскать, никто не знал, что с ней произошло. Конечно, нельзя было требовать, чтобы люди неустанно следили за каждой женщиной, если принять во внимание, при каких обстоятельствах мы выбрались из города. Несомненно, она осталась в городе, как-нибудь отбившись от нас. Ибо когда мы прошли последние ворота, женщины и раненые были помещены в середине, а сзади двигался сильный арьергард вооружённых сил.

— Донна Марион, — громко крикнул я несколько раз, стараясь разглядеть её в темноте. Ответа не было.

Она, вероятно, отбилась от нас во время схватки у башни. Но почему она отстала от нас? Сколько я ни думал, я не мог найти объяснения.

Между тем время шло, и надо было двигаться дальше. Я вздохнул и приказал выступать. Чтобы избежать расспросов старика ван дер Веерена о моей жене, я приказал