Обзор Ветхого завета - Уильям Ла Сор

"Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице. Какая же

участь мне от Бога свыше? И какое наследие от Вседержителя с небес?" (31.1–2).

В своем переводе Гордис схватывает полный смысл ст.2, добавляя вводную строку для пояснения его связи с ст. 1: "Ибо подумал я, если согрешу [этим похотливым взглядом], какая же участь мне от Бога свыше?[1169]

Цитирование притч как текста:

"…я молод летами, а вы старцы; поэтому я робел, и боялся объявлять вам мое мнение. Я говорил сам себе: "пусть говорят дни, и многолетие поучает мудрости".

Но дух в человеке и дыхание Вседержителя дает ему разумение" (32.6–8). Елиуй использовал притчу, чтобы опровергнуть ее и оправдать тем самым свое право на вмешательство, несмотря на свою молодость. Цитирование притчи, чтобы поправить другую притчу:

"В старцах мудрость, и в долголетних разум. У Него премудрость и сила; Его совет и разум" (12.12–13). Добавление «Скажешь» к первому стиху и «Скажу» — ко второму[1170] проясняет спор.

Цитирование мнения другого человека:

"Скажешь: "Бог бережет для детей его несчастие его". — Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал" (21.19).

Перевод RSV верно добавляет «Скажешь» в 5.4; 18.12; 20.10, 26, где Иов приводит мнения, выраженные друзьями.

Следующая цитата, которая должна была бы вводиться фразой «Скажешь», повторяет аргумент утешителей о том, что пути Божий неисповедимы (4.17; 11.7-12; 15.8,14):

"Но Бога ли учить мудрости, когда он судит и горних?" (21.22). 11 ив отвечает на этот вопрос в ст.23–26.

Иногда в тексте используются вводные фразы для пояснения того, что далее следует цитата:

"Вы скажете: "где дом князя, и где шатер, в котором жили беззаконные" (ст.28).[1171] Цитируя одну лишь Книгу Иова, можно написать очерк библейского подхода к эстетике. Сочетание возвышенных размышлений о путях Божиих для рода человеческого и совершенных литературных достижений отводит Книге Иова ни с чем не сравнимое место в мировой литературе.

Формы. "Книга Иова представляет собой удивительную смесь почти всех видов литературы, встречающихся в Ветхом Завете".[1172] Действительно, для исследований в области формальной критики эти сорок две главы — золотые россыпи. С невероятным умением автор вплетает в ткань произведения несколько десятков легко узнаваемых литературных форм. Приводимые здесь образцы не только отражают это впечатляющее литературное многообразие, но и дают ключи к разгадке настроения и замысла автора, который использовал эти формы не столько для того, чтобы поразить слушателей, сколько для передачи нюансов повествования:

Прозаическое повествование (1.1–2.13; 32.1–5; 42.7-17) составляет основной рассказ, обрамляет поэзию и вводит Елиуя. Большинство его характеристик были уже рассмотрены выше (стр.522–524).[1173]

Оплакивание своего рождения (гл. З; ср. 10.18–19) — наиболее яркая литературная форма, доступная Иову для выражения глубины своей подавленности (ср. Иер.20.14–18). Это, по сути, сочетание двух родственных форм: (а) проклятия дня своего рождения — чтобы призвать смерть или выразить желание самоубийства для избежания последствий этого дня (3.3-10); и (б) вопросов-жалоб, которые начинаются с «зачем» и не требуют конкретного ответа, а вводят описания страданий (ст. П-26; ср. 10.18–19, где вслед за вопросом выражено желание родиться мертвым).

В замысел автора входит показать Иова во всей глубине его падения, чтобы подготовить почву для советов друзей и ответа Иова. Форма жалобы употребляется Иовом чаще всего (гл.6–7; 9.26–10.22; 13.23–14.22; 16.6-17.9; гл.23; 29.1-31.37).[1174] Использование этой формы преследует несколько целей. Она не дает Книге превратиться в дидактический трактат о причинах страданий и позволяет обрисовать их остро и выразительно (напр., 16.6-17), что очень характерно для псалмов. Форма включает и другие компоненты — такие, как скрытая мольба о спасении (13.24–25), клятва в невиновности (31.3-40). Она может быть адресована к друзьям, которых Иов считает теперь врагами (напр., 6.14–23), или к Богу (напр., 10.2-22), объектами жалобы могут быть все трое — Бог, враги и сам страдалец. Она возвышается над полным отчаянием, предполагая уверенность в том, что Бог желает услышать и может спасти (напр., 19.23–29).

Гимн, восхваляющий дела и атрибуты Бога (напр., 9.4-10; 12.13–25; 26.5-14; 36.24–37.13).[1175] Как Иов (9.4-10; 12.13–25), так и его друзья (Вилдад [?], 26.5-14; Елиуй 36.24–37.13) используют гимны для описания Божественного величия: друзья — чтобы заставить Иова умолкнуть; Иов — чтобы показать, что он понимает величие Бога, желая, однако, представить перед Ним свое дело. Гимны в диалоге предваряют откровение Божие из бури и подчеркивают контраст между человеческим пониманием славы Божией и Собственным Самопознанием и Самооткровением Бога.

Описание видения Елифаза (4.12–21) не имеет близких параллелей в Ветхом Завете. Как и некоторые пророческие видения, оно также содержит нечто слышимое, однако подробное описание видения и физической реакции, вызванной им, уникально. Это напоминание о том, что мудрецы не были ограничены естественными наблюдениями и воспринимали также и мистический опыт. Личные наблюдения (4.8; 5.3–5) — распространенная форма учительных наставлений (см. Притч.7.6-23; 24.30–34; Екк.1.13–14; 3.10). Эти утверждения, произносимые от первого лица единственного числа основаны не на общепринятых истинах, как в притчах, а на суждениях, опирающихся на то, что Иов сам видел или узнавал: "Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его" (4.8).

(7) Притчи широко распространены в Книге Иова. Как Иов (напр., 6.14, 25а; 12.5–6, 12; 13.28; 17.5), так и его друзья (Елифаз, 5.2, 6–7; 22.2, 21–22; Софар, 20.5; Елиуй, 32.7) свободно оперируют ими. Большинство из них — описательные изречения, глаголы которых стоят в изъявительном наклонении. Слушатели должны делать из них собственные выводы:

"Так, глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность" (5.2).

"Так, не из праха выходит горе, и не из земли выростает беда; Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремиться вверх" (ст.6–7). Иов иногда приводит притчу, а затем опровергает ее:

"Как сильны слова правды! (притча) Но что доказывают обличения ваши?" (6.25). Или противопоставляет одну притчу другой (12.12–13), как это делает Когелет (см. ниже, стр.550–551). Встречаются также и наставления (увещевания) — популярная форма притч, глаголы которой стоят в повелительном наклонении; часто при этом указывается причина приказания:

"Сблизься же с Ним, и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро. Прими из уст Его закон, и положи слова Его в сердце твое" (22.21–22).

Это стандартная форма наставления, подразумевающая, что учитель по опыту и авторитету имел право давать такие наставления. Приводимые причины указывают на то, что авторитет учителя не был произвольным, а основывался на убедительных доказательствах.

(8) Риторические вопросы (иногда называемые вопрос-спор) играют ключевую роль в споре. Каждый участник диалога широко их использует: Елифаз, 4.7; 15.2–3, 7–9, 11–14; 25.3–4; Вилдад, 8.3, II; 18.4; 15.3–4; Софар, 11.2–3,7-8, 10–11; Иов, 6.5–6, II-12, 22–23; 7.12; 9.12; 12.9; 13.7–9; 27.8- 10; Елиуй, 34.13; 17–19, 31–33; 36.19, 22–23; 37.15–18, 20. Едва ли найдется более полезная литературная форма для спора, поскольку спрашивающий может определить ответ тем, как он задает вопрос. Слушатель вовлекается в спор, потому что он должен дать ответ. Обычно, требуемым ответом является "Нет!", "Ни в коем случае!", "Конечно, нет!" или "Никто!":

"Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?" (Елифаз, 4.7).

"Разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав?" (Софар, 11.2).

"Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя?" (Иов, 6.12).

"Кто, кроме Его промышляет о земле? И кто управляет всею вселенною?" (Елиуй, 34.13).

Обратите внимание на то, что острота вопросов еще более усиливается поэтическим параллелизмом — в этих случаях синонимическим, — который выражает вопрос в двух близко связанных формах и тем самым удваивает напряжение.

Вопросительные формы Божественных речей заслуживают особого упоминания. Они могут требовать ответа: "Я не знаю" или "Я там не был":

"Где был ты, когда Я полагал основания земли? Кто положил меру ей, если знаешь? Или кто протягивал по ней вервь?" (38.4а, 5); или ответа "Нет!", как в риторических вопросах:

"Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?" (ст. 17); или признания слабости "Нет, не могу!":

"Можешь ли возвысить голос твой к облакам, чтобы вода в обилии покрыла тебя?" (СТ.34).

Рассчитанные на то, чтобы заставить Иова признать свое невежество ("Я не знаю!") или бессилие ("Конечно, я не могу!"), эти вопросы усилены, по крайней мере, двумя способами: (а) использованием повелительных конструкций, вынуждающих Иова ответить — "Скажи, если знаешь" (38.46), "Объясни, если знаешь все это" (ст. 18); и (б) использованием иронии, которой Бог упрекает Иова так же остро, как Иов упрекает своих друзей: "Ты знаешь это, потому что ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико" (ст.21; ср. 12.2). Эти вопросы давят на Иова, как свинцовое покрывало, опуская его на колени в безмолвном унижении.