Последний август - Петр Немировский

убирали?

— Знаете что? Не нравится — не ночуйте. Семен, пусть твоя мать подойдет и своими глазами посмотрит, какой здесь порядок, — мама подошла к кладовке, распахнула дверь. (Осторожно, крыса!)

— Заколочу эту кладовку к чертовой матери! Завтра же! — взорвался папа.

— Тише, тише, Игорь спит.

Мама приблизилась ко мне, проверила, сплю ли. Притворяться спящим уже и не надо было — глаза слипались сами.

…Лаяли овчарки. За колючей проволокой стоял дед без штанов. По залу в белом платье кружила баба Женя. В гробике лежал ребенок. С неба сыпался пепел. Ребенок вдруг встал, взял в руки ружье и начал стрелять по сидящим на ветке воробьям. Воробьи падали на землю, и в тех местах возникали глубокие ямы. Из ям вырастали красные маки. Ребенок побежал по этому алому морю и закричал: «Мама! Папа! Бабушка-а!..» 

— Я здесь, спи, родной! — рядом сидела бабушка.

Я прижался к ней и заснул.

Глава третья

1

В субботу утром дома только мама. Подметает пол. «Вот была бы новая квартира — купили бы полированную мебель, — говорит она сама себе. — И хорошо бы с балконом, чтобы белье было где сушить...»

Баба Женя накрасила губы, напудрилась и ушла к доктору Левинзону. Папа и бабушка скоро должны вернуться. По словам папы, сегодня базарный день. У папы свой, особый календарь. Чем ближе выходные, тем внимательней он следит за сводками погоды и часто проверяет холодильник. В пятницу вечером — как профессор — с ручкой и бумагой начинает что-то подсчитывать. Наконец объявляет всем, базарный ли завтра день.

Сегодня их возвращения я жду с особенным нетерпением — ведь после этого мы пойдем покупать портфель.

С базара принесли полные авоськи разной ерунды. Пока мама и бабушка возились на кухне, папа решительно двинулся к кладовке.

— Пора с этим делом кончать! — он вытащил оттуда ящик с инструментами, раскладушку, банки с краской.

На шум вышла мама.

— Семен, что ты делаешь?

— Ничего, — ответил папа, подбирая гвозди.

— Ты что, в самом деле собираешься ее заколотить? Зачем?

— Затем.

— Не надо, здесь и без того развернуться негде, — взмолилась мама.

— Можно подумать, кладовка тебя спасет. Я так решил. Все, — отрезал папа, выпрямляясь. В правой руке он держал молоток, в левой — гвозди.

— Куда же мы все это денем?

— Найдем место, — папа был неумолим.

В комнату вошла бабушка.

— Он с ума сошел, — пожаловалась мама. — Хочет заколотить кладовку.

— Да, хочу. И не спорь, — настроение у папы начинало портиться: он пытался плотно закрыть дверь, но что-то мешало.

— Ничего страшного, — промолвила бабушка. Ее губы тронула едва заметная улыбка. — Раскладушка может стоять у стены.

— Но банки? — в растерянности спросила мама. Похоже, она не была готова так быстро лишиться союзника.

— Банки? Наверное, краска в них давно засохла, — сковырнув крышку, бабушка надавила пальцем на засохшую краску. — Конечно, засохла, их можно выбросить, — и ушла.

А у папы дела не клеились. Злой рок тяготел над этой кладовкой. Или, быть может, сопротивлялся и упирался рогом из последних сил Бабай, который верой и правдой служил маме и бабушке во время моих кормлений. 

— Разве ты что-нибудь умеешь? Даже гвоздь не можешь забить, — кольнула мама. Основную позицию она сдала, решила отыграться на флангах.

— Что ж такое, в самом деле? Зар-раза... — пыхтел папа.

Раскрасневшись, он давил на дверь плечом, раскрывал и снова хлопал — все безуспешно. Отдуваясь, наконец прекратил потуги и опустил руки. Наморщив лоб, с тоской взглянул на меня: мол, сам видишь — не получается.

Я присел на корточки.

— Па, здесь косточка, — мой указательный палец отодрал засохшую персиковую косточку, каким-то образом попавшую в щель.

Папа смутился. Попробовал, закрывается ли злополучная дверь. Да, все нормально.

— Видишь, Игорь — на все руки мастер, — поддела мама напоследок.

Но папа, воодушевленный, не обратил на это никакого внимания: молоток в его руке лупил по шляпке, со стен осыпалась штукатурка, с потолка — мел, а гвоздь все глубже входил в дерево.  

2

Изучив дома новенький ранец, еще крепко пахнущий кожей, я вышел во двор. 

— Ага, меня приняли в школу, — с радостным криком помчался к Аллочке. — Принимала сама директор. Очень приятная женщина.

— Зато у меня новая прическа, мне тетя Даша сделала, — Аллочка пригладила челку. — Тетя Даша сказала, что на мой день рождения проколет мне уши и подарит сережки с голубыми камешками. Под мои голубенькие глазки, понял? Ух ты-ы, махаон...

На белый зонтик кашки села огромная бабочка. Мы замерли, боясь шевельнуться. Аллочка сделала осторожный шажок. Я — следом. Две тени, замирая, приближались к этому заморскому чуду с переливчатыми кругами на крыльях. Под моей подошвой что-то треснуло.

— Тише ты, медведь.

Бабочка вдруг свела крылья, превратившись в черную бумажку. Через мгновение вспорхнула. Мы — за нею. Пожалуйста, не улетай!.. Но, недолго покружив над цветком, бабочка улетела.

— А у меня — новый мяч!

Аллочка вбежала в дом и вскоре появилась с мячом.

— А тебе не дам! На золотом крыльце сидели царь-царевич, король-королевич... — ударяла она по мячу.

Полосатый, упругий, он звонко отскакивал от земли. Как будто мне назло. А мой синий порвался — у забора лежит одна его половинка с дождевой водой внутри.

Подскочив, я выхватил мяч.

— Отдай! Я маме пожалуюсь!

— Не-а.

Со всей силы я швырнул мяч и застыл, провожая его взглядом, — он летел над забором во владения бабы Маруси. Подбежав к забору, мы стали заглядывать в щели. Вон он, в траве, возле вскопанных грядок. Там зловеще темнела и будка Полкана.

— Надо маму позвать, — предложила Аллочка.

— Не надо, — я шагнул к калитке.

— А ты не боишься?

— Не-а, — сердце мое бешено колотилось.

Скрипнула калитка. Мгновение нерешительности. Шажок — всё,Рубикон перейден. Подбежав, я схватил заветный мяч и... увидел несущегося на меня черного монстра. Со всех ног я ринулся наутек. Добежал до калитки.

«А-ав!» 

Вылетев из калитки, остановился. Посмотрел на ногу возле края шортов — там