Луна над Сохо - Бен Ааронович

— Это по твоей части?

— Пока не посмотрю — не узнаю.

Парди хмыкнул и отошел на пару шагов, пропуская меня.

Врачи скорой уже укладывали пострадавшего на каталку. Он был младше меня, темнокожий, с лицом уроженца африканского континента. Я бы сказал, откуда-то из Нигерии или Ганы — либо кто-то из его родителей родом из тех краев. Одет он был хорошо, в модные брюки из жатого хлопка цвета хаки и пиджак, явно сшитый на заказ. Чтобы поставить электроды дефибриллятора, врачи разорвали у него на груди белую хлопчатобумажную рубашку — несомненно, дорогую. Его темно-карие глаза были широко раскрыты и абсолютно пусты. Ближе подходить не имело смысла. Если бы мелодия «Body and Soul», исходившая от него, звучала хоть на пару децибел громче, я обтянул бы лентой место, где он лежит, и принялся бы продавать билеты.

Я спросил у врачей скорой о причине смерти, и они, пожав плечами, ответили, что это сердечный приступ.

— Он что, умер? — спросил Макс у меня за спиной.

— Нет, черт возьми, отдохнуть прилег, — отозвался Джеймс.

Я спросил у Парди, нашли ли они хоть какое-то удостоверение личности погибшего. Парди в ответ протянул мне бумажник в прозрачном пластиковом конверте.

— Так это твой случай? — спросил он.

Я кивнул, взял у него конверт и тщательно заполнил документы, подтверждающие передачу ответственности и легитимность всех дальнейших действий. Потом сунул их вместе с бумажником в карман брюк.

— Он был один или с кем-то? — спросил я.

— Я никого не видел, — покачал головой Парди.

— А кто вызвал скорую?

— Не знаю, — ответил он, — может, кто-то с мобильного позвонил.

Вот из-за таких, как Парди, лондонская полиция и славится своей идеальной работой с клиентами, благодаря которой нам завидует весь цивилизованный мир.

Каталку грузили в микроавтобус. Где-то позади меня шумно тошнило Макса.

Парди приглядывался к Максу с особым интересом копа, который только-только заступил на смену в субботнюю ночь и мог бы запросто отправить напившегося до бесчувствия человека на пару часов под арест. А сам бы в этом случае сел в столовой и принялся заполнять соответствующие документы под чаек с сэндвичами. Черт бы побрал эту сигнальную ленту, из-за которой доблестный офицер полиции должен оставаться в стороне от беспорядков! Я огорчил Парди — сказал, что сам разберусь.

Врачи скорой уже хотели ехать, но я попросил немного подождать. Нельзя было допускать, чтобы тело увезли до того, как его посмотрит доктор Валид. И еще я должен был выяснить, выступал ли этот парень в «Мистериозо». Из троих добровольцев, составлявших мой джазовый патруль, на ногах тверже всех держался Дэниел.

— Дэниел, — спросил я, — ты трезвый?

— Да, — ответил он, — и трезвею все больше с каждой секундой.

Мне надо ехать вместе с бригадой. Можешь смотаться в тот клуб и достать список выступавших? — Я сунул ему свою визитку. — Вот, позвонишь на мобильный, когда добудешь.

— Думаешь, с ним случилось то же самое? — спросил он. — Что и с Сайресом?

— Не знаю, — ответил я. — Но как только выясню что-нибудь, сразу свяжусь с вами.

Вы едете или как? — окликнул меня кто-то из врачей.

— Сумеешь? — спросил я Дэниела.

Тот ухмыльнулся.

— Я же джазмен, не забывай, — ответил он.

Я поднял кулак, и Дэниел после секундного замешательства стукнулся со мной костяшками.

Я сел в микроавтобус, и врач захлопнул за мной дверцу.

— Мы едем в Университетский госпиталь? — спросил я.

— Вроде того.

Сирену и мигалки мы включать не стали.

Нельзя просто так взять и отвезти тело в морг. Сперва его должен осмотреть квалифицированный врач. Неважно, в каком оно виде и на сколько частей расчленено: пока действительный член Британской медицинской ассоциации не подтвердит, что это мертвое тело, оно формально имеет неопределенный статус, вроде кота Шредингера. В этом случае я могу предпринимать действия, приравненные к расследованию убийства, но исключительно под свою ответственность.

Ночь с субботы на воскресенье в приемном покое — сплошное удовольствие. Пьяный кураж проходит, уступая место боли, и начинаются крики, стоны, перепалки. Любой офицер полиции, которого непреодолимое желание заботиться об обществе заставит предстать перед этим самым обществом, рискует поучаствовать по крайней мере в полудюжине эмоционально насыщенных столкновений между двумя и более людьми. И, как всегда, это будет «Нет-нет, констебль, мы ничего не делали, оно само так получилось».

Мне такого счастья было даром не надо, а потому я заперся в палате наедине с тихим и спокойным трупом. В ящике стола нашлись стерильные резиновые перчатки. Позаимствовав пару, я извлек из пакета бумажник.

Согласно водительскому удостоверению, полное имя Микки-Костяшки было Майкл Аджайи. Значит, все-таки из Нигерии. Дата рождения свидетельствовала о том, что ему только-только исполнилось девятнадцать.

«Твоя мама будет очень недовольна», — с горечью подумал я.

Помимо документов в бумажнике у него было несколько карточек — кредитки «Виза» и «Мастер Кард», еще какая-то банковская карта, а также членский билет Союза музыкантов. Пара визиток, одна из них — от агента. Я списал все данные с карточек к себе в блокнот, после чего аккуратно положил все вместе обратно в пакет.

Только в четверть третьего пришел дежурный ординатор и подтвердил наконец, что Майкл Аджайи действительно мертв. Я сообщил, что тело было доставлено с места преступления, и оформление всех документов заняло еще часа два: доктор составил подробное заключение, я сделал копии со всех необходимых бумаг, включая его заключение и записи бригады скорой. И только потом забрал тело вниз, в морг, где оно будет надежно храниться в ожидании заботливых рук доктора Валида.

Теперь оставалось еще одно дело, самое «приятное»: связаться с родными погибшего и сообщить им страшное известие. В наше время это проще простого — берешь мобильный телефон фигуранта и просматриваешь контакты. У Микки, конечно же, был айфон, он нашелся в кармане пиджака. Но дисплей погас, и мне не понадобилось его включать, чтобы понять, что микропроцессор, скорее всего, сгорел. Я положил айфон в отдельный пакет для улик, однако бирку приклеивать не стал, так как собирался сразу взять его с собой в «Безумие». Удостоверившись, что тело никто не будет трогать, я позвонил доктору Валиду. Будить его среди ночи не было нужды, так что я просто набрал его рабочий номер и оставил голосовое сообщение.

Если Микки действительно стал второй жертвой — значит, маг-убийца, охотящийся на джазменов (надо будет, кстати, придумать какое-то название покороче), за четыре дня совершил уже два нападения.

Интересно, думал я, а в списке доктора Валида есть похожие случаи? Надо проверить сразу же, как только доберусь до техкаморки. Когда зазвонил телефон, я как раз размышлял, стоит ли ехать домой или лучше поспать тут же, в морге, в комнате для персонала.

Номер был незнакомый.

— Алло, — сказал я.

— Это Стефанопулос, — произнесла сержант уголовной полиции Стефанопулос. — Нам требуются ваши особые навыки.

— Где вы?

— На Дин-стрит, — ответила она.

Снова Сохо. А почему бы и нет, собственно?

— Могу я узнать, каков характер происшествия?

— Зверское убийство, — ответила сержант. — Возьмите с собой сменную обувь.

После превышения определенной дозы кофе просто перестает действовать. И если бы не мерзкий запах освежителя воздуха, который хмурый таксист-латыш зачем-то повесил в салоне своего мини-кэба, я бы прямо там и отрубился.

Дин-стрит была перетянута сигнальной лентой от пересечения с Олд-Комптон до самого угла Мирд-стрит. Я с ходу заметил по крайней мере два микроавтобуса «Мерседес Спринтер» без какой-либо маркировки и целый косяк серебристых «Воксхолл Астра»: последнее говорило о том, что представители Департамента расследования тяжких преступлений уже здесь.

Знакомый констебль из уголовного отдела Белгравии ждал меня у ленты. Чуть выше по Дин-стрит криминалисты уже растянули тент над входом в клуб «Граучо».

Выглядело страшновато — вроде территории для учений по использованию бактериологического оружия.

Внутри меня ждала сержант Стефанопулос. Это была невысокая женщина грозного вида, чья широко известная мстительность снискала ей заслуженную славу: все знали, стоит заикнуться об ориентации этой лесбиянки в форме, и ты за это ответишь. Фигура у нее была плотная и коренастая, а квадратное лицо не делала изящнее даже стрижка под Шину Истон. Эту прическу также можно было бы назвать «выпендрежным лесбийским ежиком в духе постмодерна» — но так сказал бы только тот, кто очень-очень хочет, чтобы ему сделали больно.

Сержант Стефанопулос уже надела голубой одноразовый защитный костюм, полученный от криминалистов. На шее у нее висел респиратор. Кто-то принес два складных стула и разложил на них защитный костюм для меня. Мы называем такие штуки «презервативами». Потеешь в них, как лошадь. На ногах сержанта Стефанопулос я заметил пятна крови — они сплошь покрывали полиэтиленовые бахилы.