Штука - Владислав Выставной

– Доигрались! – ворчал Баян, под яростный скрежет коробки передач. – Теперь часа полтора будем дергаться, как параличные!

– Не драматизируй, – спокойно сказал Хиляк. – Мы никуда не торопимся. Заглуши мотор и включи «аварийки». Хороший повод, чтобы провести совещание…

Что еще хорошо в нашем автобусе, помимо мощности двигателя и водителя – так это плотные черные шторки на окнах. Всегда можно скрыться от назойливых картинок улицы и быстро организовать вполне рабочий интим.

Так поступили и на этот раз. Зажглись над головой тусклые электрические лампочки. Говорить о зловещих и темных вещах лучше в полумраке.

Хиляк, Крот и я уселись за стол. К нам присоединился… По инерции я продолжал думать, что Кум. Но странная правда заключается в том, что пока на руке его паразитирует кукла – о существовании Кума можно забыть. Он пребывает в полусонном состоянии, и рот открывает только тогда, когда есть что сказать Клоуну.

Итак, Хиляк, Крот и Клоун – моя странная команда по спасению уродов от нормальных людей.

Такая уж мне досталась судьба. Неожиданно посетила тоска по дому, по, телевизору и уютной Томе. Суетливо прогнал вредные мысли прочь. Дело – прежде всего.

В стороне что-то тихонько наигрывал Баян – на этот раз, как ни странно, не столько раздражающе. Мы же, склонившись над столом, пытались составить картину происходящего и вывести собственную роль в намечающемся пасьянсе.

– Для начала, – говорил Хиляк, – нам нужно ограничить зону поиска. Клоун быстро выведет нашего анимала на чистую воду…

Он выложил на стол тонкую стопку листков и щелкнул авторучкой.

– Ну, во-первых, давайте отсечем высших и средних иерархов, – сказал Крот. – Клоун всех их прекрасно знает.

– О, я их очень хорошо знаю, – сказал Клоун язвительно. – Иногда думаю – лучше бы я их не знал! Столько амбиций смешенных с подавленными комплексами неполноценности… Столько пороков, помноженных на несостоятельность…

– Клоун, мы знаем, что пороки слабаков – твой конек. Однако, давайте-ка конкретнее… – скривился Хиляк. Он принялся выводить на листке какую-то схему.

– Итак, вероятнее всего, враг прячется на низовом уровне. Скорее – в «лягушатнике» – сказал Крот.

– «Лягушатнике»? – я вздрогнул, вспомнив бассейн.

– Уровень тех, кто не прошел инициацию или прошел ее частично, – быстро пояснил Хиляк. – Таких большинство. Считай, что это наш планктон. Он же – основа Контура…

Схема на его листке становилась все сложнее, но от этого не более понятной. Какие-то кружочки, квадратики, стрелочки…

– То есть, те, кто уже знает о Клане, но только стремится туда попасть… – предположил я.

– Именно, – кивнул Крот. – Из этих надо отсечь давних и проверенных. Это, может, и не очень правильно, но для начала необходимо. Тогда остаются самые «свежие», в основном Собиратели…

– Собиратели Жалости, – пояснил мне Хиляк.

И принялся мелко вписывать что-то в свои кружечки и прямоугольнички, подписывать стрелки и создавать все более запутанные связи. Я со страхом ждал, когда он предъявит эту абракадабру для всеобщего ознакомления.

– И из них в первую очередь – Подсевшие, – вставил Клоун.

Наступила пауза, словно болтливая кукла ляпнула невесть какую бестактность.

– Подсевшие? Кто это такие? – поинтересовался я.

– Те, кто попал в зависимость от жалости, – неохотно сказал Хиляк, хмуро глянув на Клоуна. – Не люблю говорить на эту тему.

– В зависимость? – повторил я. – А как можно «подсесть» на жалость?

– Ха-ха – проще простого! – язвительно сказал Клоун. – Даже сильные становятся жертвами жалости. Что может быть приятнее, чем порыдать тайком от жалости к самому себе? жалость – наркотик покруче героина! И особенно – концентрат жалости!

– Вот это да… – пораженно произнес я. – Хиляк, а почему ты мне об этом не рассказывал?

– Не было времени, – буркнул Хиляк. – И чего бы я стал тебя запугивать? Мне нужно, чтобы ты работал на Клан… То есть… Клоун, черт, ну зачем ты эту тему вообще поднял?!

Он раздраженно скомкал свою схему и кинул в угол, где валялось запасное колесо.

Крот смущенно опустил взгляд. Видимо, с этой проблемой у Хиляка что-то связано. Иначе, отчего такая болезненная реакция?

– Прости, друг, – примирительно сказал Клоун. – Но от фактов не скроешься. Может, дело именно в концентрате?

– Это вариант, – признал Крот. – Наркоконроль уже напрягался темой концентрата. Правда, там тогда не поняли, о чем идет речь. Может, ветер оттуда дует?

– Ладно, проверим, – сказал Хиляк. Он уже успокоился. Вроде как забыл уже про недавнюю неловкость.

– Все это здорово, – говорю. – Но как вы представляете – собрать данные на стольких людей?

– На этот случай и существует информационный центр, – сказал Крот.

– Клан же, вроде, не пользуется компьютерами? – усомнился я.

– Клан – нет, – признал Хиляк. – А контурные метки – да.

Контурные метки – это люди, составляющие Контур. Вроде того прокурора, которого я завербовал в качестве Ловца.

В этих рассуждениях есть определенная логика. Хотя я больше полагаюсь на опыт старых вояк Клана. Но у меня есть вопрос, который давно не дает мне покоя:

– Ну, ладно. Допустим, обнаружили мы вражеского лазутчика, нашли анимала в наших рядах. И что с ним, с этим анималом, делать? На куски его порезать и в унитаз смыть?

– Звучит, конечно, образно! – обрадовался Клоун. – И наверняка эффективно! Только это не наш метод, парень!

– Это потому, что мы такие благородные? – устало спросил я. Слишком много информации за столь коротко время, я не привык к таком графику.

– Мы просто слабые, – грустно сказал Хиляк. – А потому наши способы борьбы отталкиваются от нашей же слабости. Обнаружив опасность, мы просто обрубаем связи – как ящерица, которая отбрасывает хвост. И пусть там разбираются – кто такие, что за Клан…

– Конечно, и милиция, и ФСБ знают, что есть где-то какой-то Клан, – Крот принялся терпеливо объяснять. Теперь уже он взял ручку и принялся задумчиво выводить на бумаге бессмысленные круги и спирали. – Но не забывай – Контур захватывает и эти организацию. И дела, где мы упоминаемся – мягко, бесшумно сливаются в архив. Ведь мы ни за что не боремся, ни на что не претендуем, ничего не пытаемся отобрать у сильных. Мы даже не пытаемся где-либо ставить «своих» людей. Все, кто становится членами Клана – это их собственное порождение, мусор, сточные воды самих этих структур и организаций. Мы им настолько НЕ ИНТЕРЕСНЫ, что на нас жаль тратить время. И мы, как тараканы, доедаем объедки….

– Мне больше нравится формулировка – «как санитары», – обиженно сказал Клоун. – Так приятнее думать!

– Конечно, это же из нашей официальной доктрины, – усмехнулся Хиляк.

– У Клана есть доктрина? – мне стало любопытно.

– И собственные идеологи. Более того – у нас свои ученые, научные работы, дискуссии… Очень бурная внутренняя политика.

– Не даром Владыка так секретничает с нашей проблемкой, – заметил я.

– Думаю, он всерьез не доверят Кругу, – хихикнул Клоун.

– В чем?

– В чем угодно. Ты так мало знаешь… А ведь жизнь Клана – это калька мировой политики сильных. Только ущербная, а оттого еще более извращенная и мерзкая. У нас все, как у сильных – заговоры, перевороты, революции. Случаются и убийства, в том числе на политической почве.

– У слабаков?!

– Ты даже не представляешь, какая жестокость просыпается в слабаках, когда они чуют себе ровню, или, того хуже – более слабого, – Клоун, казалось, смаковал подробности, закатывал глаза и потирал маленькие лапки. – Об этом, конечно, не принято говорить, но…Среди слабаков время от времени просыпается такое зверство, что позавидовали б и анималы.

Клоун расхохотался мелким неприятным смехом, и в такт ему затряслись, зазвенели бубенчики на маленьком колпаке.

– Но это ужасно!

– Это расплата за плюсы, которые дает Клан, – философски заметил Клоун. – Апартеид в любых его формах всегда требует расплаты…

Стеклянные глаза сверкнули недобрым блеском. Глядя в них, я понимал, что все глубже погружаюсь в странный, болезненный мир слабаков. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Но, я чувствовал, как все это затягивает меня, суля новые возможности, дразня невиданными раньше перспективами.

Мир гадких утят, навсегда оставшихся гадкими, но выбравших друг из друга собственных лебедей и клюющих собственных, еще более гадких утят…

Клан создал собственную вселенную, с собственной системой координат, собственной моралью, собственными целями существования. Я многого еще не понял, но чувствую, как мне становится все уютнее среди слабаков, и с какой настороженностью я начинаю относиться к сильным.

Говоря прямо – к нормальным людям.

Стеклянные глаза продолжали гипнотизировать меня, обещая ответы на все вопросы, подталкивая меня вперед – наверное, к новым, непознанным вершинам.