Штука - Владислав Выставной

Вместо ответа Крот приподнял странную куклу и покачал ей в воздухе.

– Хиляк, я так и не понял этого прикола с куклой, – признался я. – Зачем она нужна?

– Сам ты кукла, – усмехнулся Хиляк. – Хорошо, что он тебя сейчас не слышит…

– Вы что, действительно верите, что у куклы… у этого Клоуна есть что-то в голове? – я недоуменно пожал плечами.

– Близнец, не вникай, – сказал Хиляк и обратился к водиле. – Где Кум живет, знаешь?

– Это который Кум? У которого глаз дергается? Тогда знаю. Я ж его давеча из больницы забирал. Припадочный он какой-то… Так куда сейчас – в больницу или к нему домой?

– Домой, – сказал Хиляк. – Наверное…

Кум жил в ветхой пятиэтажке в окружении рахитичных деревьев. Автобус с трудом втиснулся в маленький тихий дворик, откашлялся и затих. Баяна мы оставили в одиночестве, сами же отправились в гости. Когда заходили в тесный подъезд, я поинтересовался:

– Хиляк, а разве этот Кум имеет доступ к нашей операции? Что-то мне про него не говорили…

– Кум не имеет. Клоун имеет, – загадочно ответил Хиляк.

Крот деликатно кашлянул в кулак.

Дурдом какой-то, честное слово…

Когда открылась дверь, в нос ударил характерный холостяцкий запах. Да еще потянуло дымом дешевых сигарет. Облик открывшего дверь в потемках разобрать не удалось.

– Здоров, Кум, – сказал Хиляк. – Клоун вернулся.

– Скажите, какая радость… – сипло отозвался хозяин и раскрыл дверь шире, пропуская нас. – А то мне без него плохо было…

Мы вошли. Кум чуть попятился и теперь стоял в сторонке, лениво почесываясь, отставив в сторону пятерню, в которой дымилась сигарета без фильтра. Был он тощий, кожа грязного цвета, вся в дряблых складках, в которых теряли всякий смысл многочисленные «наколки». Голова непропорционально крупная, лишенная всякой растительности, в таких же бульдожьих складках. Из одежды на нем была затасканная майка с перекрутившимися лямками, да трико с протертыми коленками.

Больше всего он напоминал тоскующего по «зоне» зэка.

– Вот… – Крот протянул Куму куклу.

Тот неприязненно посмотрел на Клоуна и буркнул:

– Что, даже докурить не дадите?

– Ты же знаешь, Клоун не любит, когда накурено, – заметил Хиляк.

Кум исподлобья глянул на меня и поинтересовался:

– А этот чего оскалился? В цирк пришел, что ли?

– Близнец, прекрати! – строго сказал мне Хиляк.

Я только плечами пожал: что прекращать, если мы ничего не начинали? Странные поездки, туманные разговоры, куклы какие-то, загаженные конспиративные квартиры. Я иначе представлял себе работу суперагента Клана.

– Ладно, – тоскливо сказал Кум. Бросил окурок прямо на паркет, задавил его тапком. – Пошли на кухню…

На древней газовой плите закипал чайник. Хиляк открывал форточку, Крот с брезгливостью мыл чашки. Кум же сидел в уголке, задумчиво разглядывая лежащую на столе куклу, и скреб тощую грудь грязными узловатыми пальцами. От этого зрелища мне самому захотелось чесаться. Тут, главное, не сосредотачиваться на этих мыслях.

– Ладно, Кум, приступай! – мягко сказал Хиляк и осторожно снял шляпу. Без шляпы я видел его впервые. Наверное, предстояло что-то нешуточное.

– Э-эх… – просипел Кум, беря в руки куклу. – Сколько на «химии» протрубил, сколько намаялся по жизни так и тут покоя не дают… Ну, наконец-то, сколько можно?!

Наверное, я никогда к этому не привыкну. Последнюю фразу Кум произнес совершенно другим голосом – без сипа и характерного тюремного говорка. Этот голос я уже слышал – правда, немного другого тембра – там, в мастерской кукольного театра.

Так говорил Клоун.

Я пытался ухватиться за кусочки реальности, но реальность упорно ускользала, оставляя меня наедине с тем, что видели глаза: притихший, будто уснувший с открытыми глазами, Кум, и вновь оживший Клоун на его руке. Здесь, вроде, не было ничего сверхъестественного – Клоун говорил устами Кума. Но я-то понимал, что Кум сейчас совершенно ни при чем! Похоже, его, действительно сейчас не было в этой кухне…

– Привет, Клоун, – сказал Хиляк. – Тебя здорово подлатали.

– А что, вообще, с тобой приключилось? – поинтересовался Крот, разливая кипяток по чашкам. В них он уже успел насыпать по ложке какого-то найденного у Кума кофезаменителя.

– Спасибо за лечение, – вздохнул Клоун. – Этот идиот умудрился спьяну наступить на меня. Глаз раздавил и чуть не убил. Спасибо Хиляку – отвез в реанимацию…

Клоун приблизился к Куму и сердито отвесил тому оплеуху.

Я хихикнул. Все это, действительно, походило на забавную любительскую постановку.

– Так это и есть наш новый ферзь в рукаве? – теперь Клоун откровенно разглядывал меня. – Да, на первый взгляд, вроде, то, что надо…

И тут я не выдержал. В конце-концов, почему я должен терпеть издевательства со стороны этих убогих?! Иногда меня заносит, и потом бывает стыдно – но ничего не могу с собой поделать.

– Слушай, ты, Кум, – довольно надменно сказал я. – Кончай ломать комедию! У себя на химии сокамерников куклами развлекай! А здесь давай по делу!

Хиляк посмотрел на меня со страхом, Крот начал медленно съезжать под стол.

– По делу? – вкрадчиво поинтересовался Клоун. – Давай по делу… Ты, ничтожество, на которое пал выбор, какое ты право имеешь прикрикивать на тех, кто ждет от тебя защиты, кто вложил в тебя все остатки своей надежды? Ты, кому судьба подарила всего лишь защитную окраску, отчего ты считаешь, что стал умнее, справедливее, выше нас? Ты сам – человеческий обрубок, разбитый на кусочки ударом почтового штемпеля! Чем ты, живущий и умирающий на почтовой карточке, лучше меня, живущего в этой кукле?!

Стеклянные глаза сверкают огнем, проникают в самые тайные уголки души. Мне страшно – но некуда бежать, негде скрыться. Я оступаюсь – и с воплем лечу в бездонную пропасть…

– Эй, эй! Близнец, очнись! С тобой все в порядке?

Все-таки, я никуда не летел. Я так и сижу на скрипучем стуле, на грязной кухне Кума, меня держит Крот, а Хиляк несильно шлепает по щекам.

Отмахиваюсь. Делаю глубокий вдох.

– Ну, слава богу, отошел! – бодро говорит Хиляк. – Близнец, надо, все-таки, быть повежливее. Особенно с теми, кого знаешь недостаточно хорошо. Ты уж прости его, Клоун!

– Я-то что? – как ни в чем не бывало, говорит Клоун, и колокольчики на его колпаке мелко позванивают. – Меня-то нечего бояться. Пусть других боится. Я просто показал ему, как это бывает. А он пусть делает выводы. Клоуны не всегда смешные, правда?

Медленно прихожу в себя. Теперь смотрю на Клоуна совсем другими глазами.

Куда там – теперь я на все сморю другими глазами. Конечно, дело не кукле. Или не совсем в ней. Трудно объяснить – я смог это всего лишь почувствовать, и когда это ощущал, мне казалось, я подошел к разгадке самого себя. Конечно же, это иллюзия. Как и то, что с нами говорит кукла.

Клоун – это всего лишь воплощение. Только чье? «Второго я» Кума? Вселившихся в него духов?

Это не важно. По крайней мере, не важно сейчас. В мире слабаков вообще не важно «почему» – у нас просто нет ни знаний, ни сил, ни воли на разгадку тайн бытия.

Зато мы умеем верить.

Ведь только вера помогает нам, изначально обреченным на проигрыш, жить. И править миром.

Не похоже, чтобы Баян особо скучал без нас. Уже выходя из подъезда, я услышал звуки, совершенно чужеродные для этого тихого дворика. Неподалеку, на лавочках сидели вездесущие старухи и настороженно глядели в сторону нашего штабного автобуса.

Подошли поближе – так и есть: водила наш сидит на ступеньке автобусной двери и согревался растягиванием мехов своего инструмента. Не знаю, есть ли такое понятие – «расстроенный баян» – но звучало все именно так. И мелодия, вроде, знакомая, только никак не желала она складываться в нечто цельное. Музыка вздрагивала, спотыкалась, взвизгивала, чем-то напоминая манеру исполнителя водить автобус. Сразу стало жаль несчастных детей, да и самого Баяна – уж больно он старался…

– Сигнализация в порядке, – хихикнул Хиляк.

– Только не смейтесь над ним, – сказал Крот. – Не то в аварию попадем.

– По дереву, по дереву постучи! – воскликнул Клоун.

Я вжал голову в плечи и посмотрел на старух: каково им зрелище небритого лысого аутиста, играющего с куклой. Но бабки не смотрели на нас: они были увлечены баянистом.

Увидев нас, Баян встал, нехотя отложил инструмент и полез на водительское место. Мы погрузились. Автобус откашлялся и завелся. Старухи проводили нас долгими взглядами.

В ответ, прильнув к стеклу, пялился и кривлялся Клоун.

7

Некоторое время кружили по городу: подозрительный Крот запутывал следы. В конце-концов, все-таки, умудрились вляпаться в «пробку». Теперь из окон открывался прекрасный вид на все многообразие мирового автопрома: от любовно украшенного наклейками и занавесками «ушастого» «запорожца» до «хаммеров» и «ягуаров». Жаль, отсюда не видно, как в салонах и тех, и других одинаково закипает человеческая ярость…