Заклятие параноика (сборник) - Стивен Кинг

– Что произошло? – закричал один из них (по просочившимся слухам, он именно закричал), и это оказался единственный вопрос, на который Фоггиа смог ответить.

– Там вечность! – произнес он и упал замертво. Позже врачи определили инфаркт.

Собравшиеся ученые остались с трупом (о тайном захоронении которого впоследствии позаботились люди из ЦРУ и ФБР) и этим странным, пугающим предсмертным откровением: «Там вечность!»

– Папа, я хочу знать, что случилось с мышками, – повторила Патти. Возможность снова спросить об этом у нее возникла лишь потому, что бизнесмен в дорогом костюме и начищенных ботинках начал вдруг спорить с сотрудником джонт-службы. Он, похоже, не хотел, чтобы его усыпляли именно газом, упирался и чего-то требовал. Люди из джонт-службы старались как могли – уговаривали, стыдили, убеждали, – но это несколько замедлило их работу.

Марк вздохнул. Он сам завел этот разговор – да, чтобы отвлечь детей от переживаний перед джонтом, но все-таки завел, – и теперь придется его заканчивать настолько правдиво, насколько можно без того, чтобы встревожить детей или напугать.

Он не станет, конечно, рассказывать им, например, о книге С. К. Саммерса «Политика джонта», одна из глав которой – «Джонт под покровом тайны» – содержала подборку наиболее достоверных слухов о джонте. Описывалась там и история Руди Фоггиа, и еще около тридцати случаев с добровольцами или сумасшедшими, которые джонтировались не засыпая, за последние триста лет. Большинство из них умерли у выходного портала. Остальные безнадежно свихнулись. В некоторых случаях к смерти от шока приводил сам факт выхода из джонта.

Эта глава в книге Саммерса, посвященная слухам и домыслам, содержала немало других тревожных разоблачений: несколько раз, очевидно, джонт использовался в качестве орудия убийства. Наиболее известный (и единственный задокументированный) случай произошел всего тридцать лет назад, когда джонт-исследователь Лестер Майклсон связал свою жену и затолкал надрывающуюся от крика женщину в портал в Силвер-Сити, штат Невада. Но перед тем, как сделать это, он нажал кнопку обнуления на панели управления, тем самым стерев координаты сотен тысяч других порталов, через которые миссис Майклсон могла бы материализоваться: где-нибудь от соседнего города Рино до экспериментальной станции на Ио, спутнике Юпитера. Короче, миссис Майклсон джонтировалась куда-то в белый свет. После того, как эксперты признали Лестера Майклсона полноценным и, следовательно, способным нести ответственность за свои действия (может быть, по закону он и не считался сумасшедшим, но с чисто человеческой точки зрения он, конечно, был полным психом), его адвокат предложил новый вариант защиты: Лестера Майклсона нельзя судить за убийство, так как никто не может с определенностью доказать, что миссис Майклсон мертва.

Что, в свою очередь, создало ужасный образ некоего призрака женщины, бестелесной, но все еще разумной, продолжающей истошно кричать где-то в чистилище целую вечность… Майклсона осудили и казнили.

Кроме того, Саммерс предполагал, что джонт-процесс использовался различными диктаторскими режимами для того, чтобы избавляться от инакомыслящих и политических противников. Некоторые считали, что мафия также имеет свои нелегальные джонт-станции, подключенные к центральному компьютеру с помощью ЦРУ. В книге высказывалось предположение, что посредством обнуленных джонт-станций мафия избавлялась от своих жертв, в отличие от случая, происшедшего с миссис Майклсон, уже мертвых. В подобном свете джонт выглядел весьма удобным механизмом, гораздо более эффективным, чем, скажем, песчаные карьеры или заброшенные шахты.

Все это вело в конечном итоге к предлагаемым Саммерсом выводам и теориям относительно джонта, что опять-таки возвращало Марка к настойчивым вопросам Патти о судьбе мышей.

– Видишь ли, – произнес он медленно, заметив, как жена взглядом предупреждает его, чтобы он не сказал чего-нибудь лишнего, – даже сейчас никто точно этого не знает, Патти. Но все эксперименты с животными – включая и мышей – привели ученых к выводу о том, что, хотя джонт физически осуществляется почти мгновенно, в уме на телепортацию тратится долгое-долгое время.

– Я не понимаю, – обиженно сказала Патти. – Я так и знала, что не пойму.

Рикки, однако, смотрел на отца задумчиво.

– Они продолжали думать, – сказал он. – Все подопытные животные. И мы тоже будем, если нас не усыпят.

– Да, – согласился Марк. – Ученые считают именно так.

Что-то новое появилось во взгляде Рикки. Испуг? Возбуждение?

– Это не просто телепортация, да, папа? Это что-то вроде искривления времени?

«Там вечность!» – подумалось Марку.

– В каком-то смысле да, – сказал он. – Но эта фраза… как из комиксов: звучит неплохо, но ничего не объясняет, Рик. Тут дело, может быть, в том, что сознание не переносится элементарными частицами, оно каким-то образом остается единым и неделимым. А кроме того, сохраняет некое искаженное ощущение времени. Но, впрочем, мы не знаем, как измеряет время чистое сознание, не знаем даже, имеет ли эта концепция какой-нибудь смысл для чистого разума. Более того, мы попросту не представляем себе, что такое чистый разум.

Марк умолк, встревоженно наблюдая за взглядом сына, который вдруг стал острым и пытливым. «Понимает, но в то же время не понимает», – подумал он. Разум может быть лучшим другом; может позабавить человека, когда, скажем, нечего читать и нечем заняться. Но когда он не получает новых данных слишком долго, он обращается против человека, то есть против себя, начинает рвать и мучить сам себя и, может быть, пожирает сам себя в непредставимом акте самоканнибализма. Как долго это тянется в годах? Для тела джонт занимает 0,000000000067 секунды, но как долго для неделимого сознания? Сто лет? Тысяча? Миллион? Миллиард? Сколько лет наедине со своими мыслями в бесконечном поле белизны? И вдруг, когда проходит миллиард вечностей, резкое возвращение к свету, форме, телу. Кто в состоянии выдержать такое?

– Рикки… – начал он, но в этот момент к нему приблизились сотрудники джонт-службы со своим столиком.

– Вы готовы? – спросил один из них.

Марк кивнул.

– Папа, я боюсь, – произнесла Патти тоненьким голосом. – Это больно?

– Нет, милая, конечно, нет, – ответил Марк вполне спокойным голосом, но сердце его забилось чуть быстрее: так случалось всегда, хотя джонтировался он уже раз двадцать пять. – Я буду первым, и вы увидите, как это легко и просто.

Человек в комбинезоне взглянул на него вопросительно. Марк кивнул и заставил себя улыбнуться. Затем на лицо его опустилась маска. Марк прижал ее руками и глубоко вдохнул в себя темноту.

Первое, что он увидел, очнувшись, – это черное марсианское небо над куполом, закрывающим Уайтхед-Сити. Была ночь, и звезды, высыпавшие на небе, сияли с удивительной яркостью, никогда не виданной на Земле.

Потом он услышал какие-то беспорядочные крики, бормотание и через секунду пронзительный визг. «О Боже, это Мерилис!» – пронеслось у него в голове, и, борясь с накатывающимися волнами головокружения, Марк поднялся с кушетки.

Снова закричали, и он увидел бегущих в их сторону сотрудников джонт-службы в красных трепыхающихся от быстрого бега комбинезонах. Мерилис, шатаясь и указывая куда-то рукой, двинулась к нему. Потом снова вскрикнула и без сознания упала на пол, толкнув при этом пустую кушетку, которая медленно покатилась по проходу.

Но Марк уже понял, куда она указывает. Он видел. В глазах Рикки он заметил тогда не испуг, а именно возбуждение. Ему следовало бы догадаться, ведь он знал Рикки. Рикки, который упал с самой высокой развилки на дереве у их загородного дома в Шенектади, когда ему исполнилось всего семь лет, и сломал руку (ему повезло, что только руку). Рикки, который носился на санках с гор дальше и быстрее, чем любой другой соседский мальчишка. Рикки, который первым брался сделать что-нибудь на спор. Рикки, который не знал страха.

До этого момента.

На соседней с Рикки кушетке лежала Патти и, к счастью, еще спала. То, что было его сыном, дергалось и извивалось рядом – двенадцатилетний мальчишка со снежно-белой головой и невероятно старыми глазами, приобретшими болезненно-желтый цвет. Существо старше, чем само время, рядящееся под двенадцатилетнего мальчишку. Оно подпрыгивало и дергалось, словно в каком-то жутком, мерзком приступе веселья, потом засмеялось скрипучим, безумным смехом, после чего сотрудники джонт-службы в ужасе отпрянули. Двое или трое из них бросились в сторону, хотя их специально готовили и к такому вот немыслимому исходу.

Ноги старика-младенца судорожно сгибались и дрожали. Руки, похожие на высохшие хищные лапы, заламывались и плясали в воздухе, потом они вдруг опустились и вцепились в лицо этого существа, которое недавно еще звали Рикки.

– Дольше, чем ты думаешь, отец! – проскрежетало оно. – Дольше, чем ты думаешь! Я задержал дыхание, когда мне давали маску! Хотел увидеть! И увидел! Я увидел! Дольше, чем ты думаешь!