Время нас подождёт - Ульяна Орлова

— Растишь вас, растишь… А если бы она взорвалась у неё под сапогом? Если б случилось чего? Как бы ты жил с этим, Юрик?!.. Эх, ломать — не строить…

Отец постоял и ушел. А ему, Юрке, так хотелось вскочить и крикнуть — «Пап, прости!». Сквозь вину, обиду, сквозь запоздалый страх!.. А он молчал и боролся с собой — зачем?!

Они уехали и не вернулись. А те слова — были последними, которые он услышал от папы.

Глава 13.

Школа и нарушители.

В школе начиналось обычное зимнее утро. Было ещё очень рано, и первые ученики чуть слышно передвигались по коридору, стучали каблуками учителя, шуршала шваброй уборщица, скрипел лопатой на улице дворник. За окнами учительской пробивался серый рассвет, едва заметный за длинными тюлями. Уютно, тихо, белый свет ламп отражался на гладком коричневом столе. Пока нет суеты, дремали на этом столе журналы, и почти по-домашнему тикали часы. Раньше всех пришли сюда Анна Геннадьевна, молоденькая учительница физкультуры, только начинавшая работать в этой школе, и Лидия Вениаминовна, которая двенадцать лет преподавала здесь физику.

— Так, и что у нас на сегодня? — поинтересовалась вслух Анна Геннадьевна, задумчиво листая журнал. — Два урока у малышей, два у старшеньких, а потом… потом…

— Вот ты на уроке и поставь вопрос ребром, — откликнулась Лидия Вениаминовна, подкрашивая губы.

— Какой вопрос?.. Ой, этот с дворником, что ли?!

— С дворником! С нарушителями дисциплины, вот с кем! Долго они будут ещё за школой собираться?!

— Постой, Лид, а как ставить-то?!.. Никого ведь не поймали, кроме этого мальчика, как его… Саши…

— Миши. — Лидия Вениаминовна закрыла зеркальце, убрала помаду. — Миши Жукова. Кто у них классная? Наверное, Валентина Викторовна? Они из неё веревки вьют.

— Да, она, учитель русского. Ну и память у тебя!

— Хм… Вот поработаешь с моё — будет у тебя такая же память… Как ставить? Вот например: так и так, давайте признавайтесь, почему ваш товарищ один страдает.

Анна Геннадьевна поморщилась.

— Банально это. Может, сначала с его отцом стоит поговорить?… — она придержала руку на страничке, где записаны имена родителей, поморгала. — А… почему, интересно, Жуков, а папа — Данилов?

— Почему, почему… Матери разные, вот почему… Данилов?! Это не Юра случайно?

— Да, Юрий Алексеевич написано… Не, ну вот как ты всё помнишь?!

— Я у них в девятом классе преподавала и в тот год только начинала здесь работать. Как такое не запомнить! Это ж сколько лет назад-то было?.. Двенадцать… Слушай, постой, что-то я путаю… У него уже такой сын большой?! Не может быть!

Дверь отворилась, и в кабинет вихрем влетел директор.

— Так, девочки, доброе утро! Где у нас было личное дело Петрова… Лида, тебе сегодня пятый-шестой урок у седьмого «В» — их учитель заболел… Аня, вы день здоровья готовите?

— Э-э… Да мы потихоньку, я пока ещё с программой не определилась…

— Ты не потихоньку, ты давай это… В темпе марша. К нам первый канал собирался приехать, так что вы это… Не подкачайте! — директор наконец разделся и перевёл дух.

В дверь осторожно постучали.

— Да-да, входите! — громко откликнулся директор. И уже вполголоса продолжил, — кого там ещё к нам принесло?

На пороге оказался высокий молодой человек, в чёрных брюках со стрелками, в расстёгнутой чёрной куртке, на которой поблескивали брызги снежинок. Он вошёл, а в кабинете сразу стало светлее и спокойнее. Окинул всех взглядом и — улыбнулся, быть может, от этого? Острые скулы, внимательные карие глаза, короткие усы, добродушной и немножко усталый вид, — неужели новый преподаватель? Так подумали две учительницы, разом обернувшись на неожиданного посетителя.

— Как давно я не был здесь! — выдохнул гость, вежливо поздоровался и сразу перешёл к делу. — Юрий Алексеевич. — Он вынул из-за пазухи белый дневник, открыл, протянул директору. — Здесь пожелание прийти вместе с отцом.

— Садитесь, — кивнул ему директор и, отодвинув стул, сел напротив. — И вы, девушки, останьтесь на десять минуточек, вы же вчера были?.. Юрий Алексеевич, вы здесь учились?

— Ага, — отозвался посетитель и, задержав взгляд на Лидии Вениаминовне, кивнул ей.

— А где ваш сын?

— Он заболел. Лежит дома с высокой температурой, — невесело отозвался человек. — Олег Викторович, я хотел бы узнать от вас, что вчера произошло.

Директор и Лидия Вениаминовна переглянулись.

— Наш сторож поймал его вчера за школой за собиранием бычков. А до этого видел его с курящими одноклассниками.

Юрий Алексеевич кивнул.

— А курящим его видели?

Директор покачал головой.

— А какое это имеет значение? Ребята нарушили правила, и он в том числе.

— Но почему-то выговор получил только он? Вы не допускаете такой мысли, что он мог не курить, а просто стоять вместе с мальчишками?

— Откуда вы знаете, Юрий Алексеевич? Вас там не было.

— Но и вас — тоже. Мальчика поймал сторож.

Вмешалась Лидия Вениаминовна.

— Понимаете, нам не так уж важно — он или не он. Нам надо поймать всех нарушителей и всех хорошенько наказать.

— И вы с его помощью решили это узнать?

Ответом было молчание.

— Олег Викторович, помнится мне, на недавнем собрании, вы говорили, что хотите с нами, в смысле, с родителями, сотрудничать в деле воспитания подрастающего поколения… А будучи мальчишкой, признайтесь честно, вы выдавали своих одноклассников?

— Но я — это совсем другой разговор! У нас и таких нарушений не было…

Юрий Алексеевич усмехнулся.

— А много ли изменилось с тех пор? Вы думаете, мальчишки стали другими?

— Конечно, другими! — воскликнула Лидия Вениаминовна. — Я ещё тебя, вас то есть… мальчишкой помню! Да, конечно, были шалости, были драки, но чтоб так открыто нарушать правила поведения?! И он ведь молчит, и даже на нас не смотрит, и знай себе думает… Да вы вспомните своих одноклассников, разве они были настолько наглыми?

— Ну, допустим, что своих одноклассников я хорошо помню… — сказал Юрий Алексеевич, осторожно подбирая слова. — Разными они были… Не лучше и не хуже, чем нынешние мальчишки… Мне непонятна цель вашего вчерашнего диалога с Михаилом и этой записи в дневнике. Победить курение? Победить курение за школой, наказать нарушителей?

— Ну, во-первых, — веско произнес директор, — привлечь ваше внимание к вашему ребёнку. В какой компании он оказался, с кем общается.

— Спасибо, — улыбнулся Юрий Алексеевич. — Цель достигнута, внимание привлекли.

— А во-вторых, — нахмурился директор, — да, мы надеялись узнать, кто там ещё собирается… Я так понимаю, что напрасно.

Отозвалась Анна Геннадьевна, до сих пор молчавшая и потому незаметная.

— У нас за такое называли «стукач». И потом весь класс этого человека не любил.

— У нас тоже, — Юрий Алексеевич медленно поднялся, задвинул за собой стул. — Потом эта же компания будет его ненавидеть, но курить они не перестанут.

Лидия Вениаминовна вздохнула. Анна Геннадьевна поджала губы. Директор развёл руками.

— Ну, раз так… Вы и сами всё знаете…

— Понял, спасибо. Разрешите идти? — Юрий Алексеевич взял со стола дневник. — С сыном я поговорю. Миши не будет сегодня на уроках, и завтра — тоже. Справку мы принесём… Если будет долго болеть — дома позанимаемся.

— У него с русским плохо, — тихо произнесла Анна Геннадьевна. — Мне их классная говорила. Позанимайтесь с ним, он мальчик способный, да только ведь нынешние мальчишки совсем не читают книг.

— И поправляйтесь! — вздохнул директор. — Приятно было пообщаться.

Глава 14.

Сон про маму.

Что было дальше, я помню плохо, как в тумане. Кажется, я всё же пошёл на кухню есть. Мои любимые котлеты казались мне безвкусными, как опилки, чай — холодным… Я даже не помню, что говорил мне Юра. Что-то вроде:

— Миш, утро вечера мудренее. Завтра, если ты хочешь, пойдём, только при одном условии, если ты честно ответишь мне на один вопрос. Только завтра. А сейчас — расскажи, что у вас в школе произошло.

Но я ничего не мог рассказать. И так же молчал, как в учительской.

Потом я лёг спать. Нет, сначала я долго плескался в ванной — в последний раз. Там ведь нет ванной, и не будет.

Неужели он меня и вправду отведёт завтра обратно?!

Ну, я ведь сам напросился. Я соврал. Зачем я это сделал?! Я не хочу в детский дом…

Может быть, ночью, пока все спят — убежать куда-нибудь?

Каша была у меня в голове, мысли путались, крутились, я плюхнулся в постель — носом к стенке, почувствовал, как в ноги прыгнул и заурчал кот, и — провалился в сон. Если это можно назвать сном.

Мне приснилась какая-то тёмная комната, вроде нашей детдомовской кладовки с матами, там Перец и наши «хулиганы», с которыми я сегодня стоял и Колька — а его-то за что? — и я понимаю, что сейчас мы будет драться, а места мало — не развернуться, и душно и нечем дышать… И вот Перец меня ударил в грудь, так больно, я падаю и понимаю, что сейчас мне наступит конец, на помощь никто не придёт, и зову на помощь, а у меня не получается крикнуть ни слова… А потом я словно увидел икону, которая была в храме, и Богородица там совсем как живая, и я прошу её: «Помоги!»… Всё исчезло, и наступила темнота, и боль тоже куда-то прошла…